ие добыто не только его собственными руками, привел с собой всю линию нападения своей команды, представив ее прессе как «тех, кто сделал это возможным». И поступком своим Симпсон поставил в тот день также рекорд НФЛ по вдумчивости и самоотверженности.
Симпсон выступал еще шесть лет, заработав за это время 6055 ярдов. А в 1979 году он занялся новым делом в индустрии развлечений и телевещания, завоевав новые миллионы болельщиков в качестве человека, жонглировавшего чемоданами в аэропортах с той же легкостью, как некогда таклерами на гридироне.
Однако пребывание в качестве национальной иконы есть процесс непродолжительный, подверженный внезапному прекращению. Так случилось в июне 1994-го, когда легенда об О-Джи с размаху наткнулась на потрясающий, даже немыслимый факт, возлюбленная публикой суперзвезда была обвинена в убийстве жены. И ход процесса над О-Джи снял всю полировку и внешний блеск с теперь открывшейся для всех его личной жизни. Лирическая поэзия гридирона уступила место трагичным стихам подлинной жизни.
РЕЙФЕР ДЖОНСОН(родился в 1935 г.)
Для многих главным символом Олимпийских игр является олимпийский огонь, существующий в мистической и мифической традиции, восходящей к временам, предшествующим точке отсчета, определившей начало всей европейской, а значит и американской цивилизаций, дате Рождества Христова и уходящей во тьму веков, когда в Древней Греции Олимпийские игры проводились в честь главы богов – Зевса. В современные времена этот символ, воплощающий в себе неразрывную связь между играми античности и наших дней, переносится от храма Зевса эстафетой бегунов, которых бывает до трех тысяч, каждый из которых зажигает один магниевый факел от другого, а потом последний воспламеняет огромную чашу, где пламя горит все время происходящего раз в четыре года спортивного мероприятия.
Но никто и никогда не проносил олимпийский факел с большим достоинством и гордостью, чем сделал это Рейфер Льюис Джонсон, завершавший эстафету факелоносцев в 1984 году на играх в Лос-Анджелесе. Джонсон, рассматривавший этот последний этап в качестве «одиннадцатого вида десятиборья», получил факел на беговой дорожке из рук Джины Хемфилл, внучки олимпийского титана Джесси Оуэнса, а потом поднялся на самый верх лос-анджелесского Колизея. «Все было похоже на картину, и солнце превращало своими лучами в произведение искусства все происходящее», – вспоминал Рейфер о том, как бегом поднимался наверх с горящим факелом над головой. Оказавшись на самом верху, он неторопливо повернулся, отсалютовав факелом толпе, прежде чем воспламенить газовую струю, вознесшую огонь к олимпийским кольцам, к олимпийскому факелу, установленному над стадионом.
Вернемся к Олимпийским играм 1960 года, где Рейфер Джонсон впервые доказал миру свое упорство, одержав трудную победу, должно быть, в самом упорном сражении из всех, что состоялись в десятиборье за всю олимпийскую историю. Ну а повесть о Рейфере Джонсоне – есть рассказ о борце, способном превзойти себя самого в пылу соревнования.
Конечно, эта сага началась не в 1960 году, а примерно за пятнадцать лет до того, когда семейство Джонсонов перебралось из Хиллсборо, Техас, в Кингсбург, Калифорния, и поселилась в железнодорожном вагоне возле консервного завода. Юный Рейфер посещал расположенную неподалеку Кингсбургскую среднюю школу, где он зарекомендовал себя всесторонним атлетом, набиравшим в среднем 9 ярдов за перенос мяча в качестве футбольного хавбека, имевшим более 0,400 в бейсболе и 17 очков за игру в баскетболе. Но еще лучших результатов он добивался на легкоатлетической дорожке.
Во время обучения на младшем курсе в Кингсбурге тренер Рейфера по легкой атлетике свозил шестнадцатилетнего парня за двадцать пять миль в город Туларе, чтобы посмотреть в деле правившего в ту пору олимпийского чемпиона по десятиборью Боба Матиаса. Молодой Рейфер был в восхищении. «Однако на пути назад меня осенило: я смог бы опередить большинство из парней, участвовавших во встрече. Тогда-то я и решил стать десятиборцем».
Семя попало на подходящую почву, и этот парень, теперь уже 190 с гаком сантиметров ростом и весом 90 кг, стальной брус с поперечным сечением 35 дюймов в талии и 46 дюймов в груди, обратил все свое внимание на десятиборье. И на свои собственные внушительные дарования, среди которых числилось немало необходимых для успеха в декатлоне. Он оттачивал их так хорошо, что выиграл первенство штата – два раза – и добился приглашения в УКЛА.
В возрасте девятнадцати лет, участвуя в Национальном первенстве ААЮ, так сказать по дороге к факелу, он побил мировой рекорд Матиаса. А когда Джонсон добыл золотую медаль Панамериканских игр 1955 года, все сочли его преемником Матиаса и фаворитом в борьбе за чемпионский титул Олимпийских игр 1956 года в Мельбурне. Однако повреждение колена и надрыв мышц живота не позволили Рейферу в должной мере проявить себя в Австралии, и он финишировал вторым за партнером по команде Милтом Кемпбеллом.
За четыре года, разделявшие Олимпийские игры в Мельбурне и Риме, Джонсон, русский спортсмен Василий Кузнецов и тайванец Чуань Куань Янг занялись книгой рекордов, переписывая ее каждый в свою пользу. Первым в мае 1958 года установил мировой рекорд Кузнецов. Потом Джонсон подтвердил свой мировой класс, победив с мировым рекордом 8302:7892 Кузнецова в том же году. В 1959 году Джонсон пострадал в автомобильной аварии, выведшей его из строя на весь сезон. Воспользовавшись отсутствием конкурента, Кузнецов вернул себе мировой рекорд. Проявив сверхъестественные способности к заживлению ран, Джонсон в 1960 году вновь вышел на тропу легкоатлетической войны, победив в первенстве ААЮ, одновременно являвшимся отборочным соревнованием перед Олимпийскими играми, с мировым рекордом в 8683 очка. На этих соревнованиях Янг также превысил мировое достижение Кузнецова.
Такая вот картина складывалась перед Олимпийскими играми 1960 года в Риме, сулившими настоящее представление, в котором главные роли должны были сыграть Джонсон, его партнер по команде УКЛА Янг и Кузнецов.
Однако до начала соревнований произошла любопытная сценка, иллюстрировавшая их личные – и международные – взаимоотношения. Когда все трое разминались перед предстоявшими соревнованиями в десятиборье, Кузнецов подошел к Джонсону и попросил его сфотографироваться с ним. «Конечно, – не отказался Рейфер, – ты, я и Янг». Подобное предложение ставило в затруднительное положение Кузнецова, чья страна не признавала государство Тайвань. Но Джонсон настаивал на своем. И Кузнецову пришлось сдаться. Повернувшись к Янгу, он ухмыльнулся и сказал: «Хорошо, но помни, мы с тобой незнакомы». Так они и снялись – три друга и три лучших десятиборца мира, а миротворец Рейфер оказался посередине. Один из смотревших на них тренеров заметил: «Ну, Рейфер способен сделать все, о чем его попросят». Что тот и доказал в самое ближайшее время.
Утомительные двухдневные соревнования десятиборцев начались в 9 часов утра в понедельник, за два дня до закрытия игр. Уже после завершения трех видов, бега на сто метров, прыжка в длину и толкания ядра, прямо посреди четвертого вида, прыжков в высоту, густые облака, скопившиеся над «Стадио Олимпико», пролили свою ношу. Как написал Джон Кирнан: «Марк Юний Плювиус, он же Потоп, не дождавшись жертвенного ягненка, обрушил всю свою ярость на спортсменов». Словом, разверзлись хляби небесные, и Олимпийский стадион превратился в огромный бассейн, затопивший и поле, и дорожки, смыв стартовые колодки. Сверкала молния, грохотал гром, по «Стадио Олимпико» можно было плавать на корабле, и соревнования приостановили. Наконец после восьмидесятиминутного перерыва десятиборцы вновь приступили к прыжкам и закончили свои состязания уже в 11 часов вечера, проведя четырнадцать часов на стадионе. После пяти видов Джонсон опережал Янга на самую малость, всего 55 очков: 4647 против 4592.
Соревнования возобновились десять часов спустя, в 9 утра, с забега на 110 метров с барьерами, одного из коронных видов Джонсона. Однако уже утомленный Джонсон свалил первый из барьеров и добрался до финиша через 15,3 секунды, что значительно уступало его лучшему времени, 13,9 секунды, в то время как Янг показал время 14,6. Но суммы очков росли, словно внешняя задолженность страны, и Джонсон скомпенсировал свои утраты в беге с барьерами личным достижением в прыжках с шестом, 4,14 метра, а потом метнул копье дальше Янга.
После девяти видов, перед последним, Янг опережал Джонсона во всех шести беговых и прыжковых видах. Но Джонсон, прежде всего являвшийся метателем, настолько доминировал в трех видах метания, что опередил его на 67 очков Теперь оставался последний забег, на 1500 метров, самое суровое из выпадавших когда-либо на долю Джонсона испытаний. Все это заставило его выразиться следующим образом: «Десятиборье – вообще вещь нелепая, но 1500 метров – это чистое безумие».
Обратившись к арифметике, Джонсон вычислил, что располагает в последнем, стайерском для десятиборца, забеге запасом в десять секунд. Это означало, что для того чтобы стать чемпионом Олимпиады, Джонсон, чье лучшее время на 1500 м составляло 4:54,2 и было показано на Олимпийских играх 1956 года, должен был на десять секунд опередить Янга, имевшего личный рекорд в 4.36,0. Посему он выработал план, точный и короткий, как телеграмма: «…держаться рядом с Янгом… и не отпускать его от себя».
И в сырой прохладе римского вечера оба усталых соперника начали свою последнюю схватку за золото, где Янг лидировал и Джонсон повторял каждый его шаг, держась в двух ярдах позади, буквально вцепившись в него как пострадавший при кораблекрушении в какую-нибудь деревяшку. Соперничая со временем и друг с другом, оба спортсмена бежали шаг в шаг, их разделяло расстояние не большее, чем между ладошками внука, которому любимая бабушка доверила держать моток пряжи. Трибуны сперва удивлялись тактике Джонсона, потом оценили ее и одобрительно загудели. Однако Джонсон, уставившийся задумчивым рыбьим взором в затылок Янга, не слышал ничего. В его голове стучал только метроном, отмерявший шаги – его самого и Янга. Тайванец усилием воли попытался оторваться, но не сумел, так как Джонсон словно не знающая жалости тень преследовал соперника, напрягая все свои силы.