На другой стороне улицы, в доме Энн Уэстмор, одевались подружки невесты. И толпам зевак представилась возможность хоть немного удовлетворить свое любопытство, когда туда, запыхавшись, вбежала опоздавшая Джейн Пауэлл. Через час все подружки невесты чинно вышли из дома, наряженные в ярко-желтые платья, с огромными букетами желтых тюльпанов и нарциссов.
К этому времени уже прибыл отряд моторизированной полиции, готовый сопровождать лимузин невесты в церковь. Толпа замерла в ожидании Элизабет. Семнадцать сундуков с приданым уже поджидали ее на борту лайнера “Куин Мэри”, готовые отправиться вместе с ней в свадебное путешествие в Европу, — очередной подарок от Конрада Хилтона.
Ее личные канцелярские принадлежности уже украшали ее новые инициалы, как, впрочем, и ее багаж.
Отдельно, в небольшом чемоданчике, уже было упаковано белье для брачной ночи — белое атласное неглиже с отделкой из розового кружева, кстати, также творение Хелен Роуз и, соответственно, подарок от МГМ. Элизабет уже подарила всем своим сопровождающим именные колокольчики работы Филипа Паваля. Итак, положив на счастье в атласную туфельку монетку и с голубой подвязкой вокруг левого бедра, Элизабет выхватила у матери старый кружевной платочек и, подобно всем невестам в мире, сияя от счастья и одновременно немного нервничая, спустилась по лестнице.
Под руку со своим седовласым отцом она прошествовала к двери и шагнула навстречу весеннему солнцу. Тотчас защелкали блицы, и толпа, стоявшая к этому времени в четыре плотных ряда, принялась бурно выражать свои симпатии к самой красивой невесте в истории Голливуда, которая сейчас у них на глазах садилась в лимузин. Выходя из машины у церкви, Элизабет задела каблуком подол платья и оторвала край атласного чехла, но, как и подобает истинной королеве, даже бровью не повела и с гордым видом прошествовала дальше под рукоплескание толпы. Затем она стала терпеливо дожидаться, когда фотографы сделают необходимые им снимки.
Внутри церкви ее уже поджидали несколько сотен гостей… Церемония открылась звуками органа, вслед за тем актриса студии МГМ Мери Джейн Смит исполнила “Аве Мария”. Во время последнего куплета подружки невесты двинулись вдоль застеленного желтым ковром прохода. Завершала процессию невеста под руку с отцом. Церемония венчания продолжалась двадцать минут, после чего двадцатитрехлетнего жениха и восемнадцатилетнюю невесту объявили мужем и женой. Ники запечатлел на губах Элизабет поцелуй, который, как заметил один из гостей, “несколько затянулся”. Однако Элизабет целовалась с мужем до тех пор, пока по скамьям не пробежал легкий смешок. Наконец, священник вынужден был наклониться к ним и шепнуть на ушко: “По-моему, этого достаточно, милочка”. Смутившись, Ники повел невесту к выходу. Элизабет остановилась, чтобы обнять родителей, а затем под руку с мужем вышла из церкви. В дверях она повернулась к мужу и, закрыв глаза, прошептала: “Поцелуй меня, Ники. Ну пожалуйста, поцелуй”. Зеваки, заполонившие бульвар Санта-Моника, принялись бурно выражать одобрение этой публичной демонстрации чувств, и полиции стоило немалых усилий, чтобы сдержать напор толпы, пока молодожены шли к лимузину, который должен был отвезти их на организованный МГМ прием. Элизабет наклонилась вперед, чтобы помахать на прощание поклонникам, а затем повернулась, чтобы снова расцеловать мужа.
В вестибюле нежно играли скрипки. Казалось, будто приглашенные выстроились бесконечной чередой из шестисот человек, жаждущих поцеловать невесту и поздравить жениха. “Я так счастлива, — повторяла Лиз. — Я так счастлива”. Ники переминался с ноги на ногу, пока они с Элизабет на протяжении двух часов раскланивались с гостями, прежде чем приступить к разрезанию свадебного торта. К этому времени ледяная статуя целующихся голубков высотой в четыре фута успела растаять, а бутерброды с анчоусами порядком промокли. Однако благодаря шампанскому невеста лучилась счастьем.
Завидев Хему Хоппер, она еще сильнее вцепилась в мужа и прошептала: “Я так рада, что дождалась Ники!” Пройдя через зал, она обняла Луэллу Парсонс, заявив при этом: “Я едва не расплакалась от счастья, когда нас объявили мужем и женой”. С этими словами она подбросила в воздух свой букет, а сама побежала наверх, чтобы переодеться в голубой габардиновый костюм, сшитый для нее Эдит Хед.
Вскоре она снова предстала перед фотографами, позируя под дождем из риса и конфетти».
Увы, как это часто бывает, сказка кончилась быстро.
Медовый месяц супруги должны были провести в великолепных каютах лайнера «Куин Мэри», совершающего кругосветное путешествие. Но вот медовый месяц у супругов Хилтон как раз и не задался. Элизабет открыла для себя радости секса, она была ласковой и нежной, она все время льнула к Ники, она хотела проводить с ним все время. А Ники не нравилось, что все узнают Элизабет и разглядывают ее, его раздражало, что она неотступно следует за ним, куда бы он ни направился, и у него не остается времени, чтобы побыть в одиночестве. В свои двадцать четыре года Ники совершенно не был готов к супружеской жизни. А Элизабет в свои восемнадцать не понимала, что хочет муж и как ей следует вести себя с ним, обижалась, плакала, жаловалась на него всем, кто соглашался ее выслушать… Что окончательно выводило из себя Ники. Еще на корабле между ними произошло несколько грандиозных скандалов.
В США молодые супруги вернулись уже практически врагами. Элизабет к тому же панически боялась признаться матери в том, что ее брак не удался. Она знала, что Сара во всем обвинит ее. Так и случилось. «Тебе никогда не найти себе лучшую пару, чем Ники Хилтон», — заявила Сара Тейлор. Она запретила Элизабет даже думать о разводе. Когда Элизабет все же ушла от мужа, она поселилась у подруги, Марджори Диллон, и побоялась сообщать родителям о случившемся. О разводе они узнали только из газет.
Ники и Элизабет не прожили в браке и года.
После развода с Хилтоном Элизабет слегла с нервным срывом.
Это был самый неудачный из всех ее браков… И она больше никогда не выходила замуж по расчету. Хотя и этот брак был для нее не совсем по расчету: ведь Элизабет была наивно влюблена в Ники Хилтона!
Роберто Росселлини и Ингрид Бергман
24 мая 1950 года
Роман между замужней кинозвездой Ингрид Бергман и женатым режиссером Роберто Росселлини возмутил и Европу, и Америку, обсуждался во всех СМИ осуждался всеми… Их браку старались воспрепятствовать, так что в конце концов им пришлось пожениться «по доверенности» в Мексике, хотя физически в тот момент они находились в Италии. Пожалуй, это был один из самых скандальных браков в ХХ веке.
Ингрид Бергман, к тому моменту выдающаяся кинозвезда, которую называли «первой леди Голливуда», намекая, что в Голливуде она вообще единственная актриса, которую можно назвать «леди». После того как она дважды с блеском сыграла Жанну д, Арк, Ингрид называли еще и «наша святая». Она считалась воплощением чистоты и добродетели: она была замужем за скромным дантистом Петером Линдстромом, у них росла дочка Пия. И конечно, ей не простили разрушение двух семей сразу: своей собственной — и семьи ее любовника, великого итальянского кинорежиссера Роберто Росселлини, который был женат на актрисе Анне Маньяни и имел сына.
Но что можно поделать с любовью?
А Ингрид влюбилась в Росселлини, еще не будучи с ним знакомой. Просто однажды в маленьком американском кинотеатре увидела его фильм «Рим — открытый город». Фильм потряс Ингрид. Она начала искать, где бы увидеть другие фильмы Росселлини: в Америке тех лет европейское кино было не слишком-то популярно. Но Ингрид повезло: она посмотрела еще один его фильм — «Пайза». После чего утвердилась в своем мнении о Росселлини как о самом выдающемся из ныне живущих кинематографистов. Она сама инициировала знакомство, и когда Роберто ответил на ее чувства и предложил связать их судьбы — сразу согласилась. Мужу она написала: «Хотела бы попросить у тебя прощения, но это звучит смешно. Ну, как ты можешь мне простить, что я хочу остаться с Роберто? Я вовсе не собиралась влюбляться в него и оставаться в Италии. Но — случилось. И что здесь можно изменить?».
Петер долго не соглашался на развод. Гордая Анна Маньяни, напротив, сразу же согласилась — но вступили в силу строгие законы католической Италии. Так что Ингрид жила с Роберто невенчанная…
В Америке ее едва ли не прокляли за распутство. В Швеции в газетах Ингрид Бергман называли «пятном на флаге страны». В Лос-Анджелесе один священник заявил по радио, что Ингрид «оставляет после себя грязь и вонь распутства». Зрители бойкотировали ее фильмы. Бывшие поклонники писали ей оскорбительные письма.
Ингрид Бергман вспоминала о тех годах: «Моя героиня, Жанна д, Арк, была объявлена колдуньей, и ее сожгли на костре. Но этот костер пылал всего час, от силы — полтора. Меня жгут уже несколько лет, и одному Богу известно, сколько это еще продолжится. Права ли я была? Да, права. Но, Господи, как же жалко Пию!»
Пия осталась с отцом. Девочка не могла простить матери ее предательство и отказывалась даже разговаривать с ней по телефону.
2 февраля 1950 года Ингрид родила сына Робертино. Какие только ухищрения не предпринимали журналисты, чтобы сфотографировать ее с младенцем! Один даже залез на третий этаж по пожарной лестнице. Но — вот парадокс! — по юридическим правилам, поскольку она все еще не была разведена с Петером Линдстромом, то и ребенок ее считался вроде как сыном Линдстрома. Пришлось Росселлини оформить малыша Робертино на себя, а в графе мать записали: «Временно не установлена».
Хотя бы ради ребенка им было необходимо узаконить свои отношения. И они нашли выход.
Дональд Спото, биограф актрисы, писал: «24 мая Ингрид Бергман и Роберто Росселлини поженились по доверенности. В городе Хуарес, в Мексике, два джентльмена — Хавьер Аларес и Артур Тревино, — представ перед судьей Раулем Ароско, произнесли от имени Ингрид и Роберто клятву верности. Развод Бергман признавала лишь одна страна — Мексика. Ни Ингрид, ни Роберто не желали ехать за океан, где рисковали попасть в лапы репортеров. Вот и пришлось выбрать такую странную форму бракосочетания. “Конечно, мы очень сожалеем, что не можем присутствовать на своей свадьбе, — с обычным добродушным юмором говорила Ингрид, — но в общем-то какое это имеет значение?” В тот самый час, когда в далекой Мексике скреплялись узы этого странного союза, счастливая пара стояла, преклонив колени, в тихой римской церкви, открытой специально для них. Без свидетелей они произнесли положенные слова, обменялись золотыми кольцами, возвратились домой и в узком кругу друзей отметили это событие. Через несколько дней чета Росселлини переехала в дом на берегу моря, в сорока милях к северу от Рима…»