Уснуть больной так и не смог, временами он стонал и тихо, стараясь сдерживать себя, вскрикивал от боли. Дежуривший у Пушкина Спасский был расстроен и угнетен до чрезвычайности. Он настолько растерялся, что не решился назначить больному опий, хотя являлся автором крупных научных работ по изучению этого препарата, хорошо знал его действие.
В 5 часов утра 28 января боль в животе усилилась настолько, что терпеть ее было уже невмоготу. Послали за Арендтом, который очень быстро приехал и при осмотре больного нашел явные признаки перитонита.
Днем 28 января состояние раненого оставалось тяжелым. Сохранялись брюшные боли и вздутие живота. После приема экстракта белены и каломеля (ртутного слабительного) облегчения не наступило.
Наконец, около 12 часов по назначению Арендта дали в качестве обезболивающего капли с опием, после чего Александру Сергеевичу сразу стало лучше. Интенсивность боли значительно уменьшилась – и это было главным в улучшении состояния безнадежного больного. Раненый стал более активным, повеселел. Согрелись руки. Пульс оставался частым, слабого наполнения. Через некоторое время отошли газы и отмечено самостоятельное свободное мочеиспускание.
Александр Сергеевич охотно стал выполнять назначения докторов. На живот вместо холодных компрессов стали класть «мягчительные» припарки, и Пушкин помогал ухаживающим накладывать и снимать их. Внутрь он принимал лавровишневую воду и каломель, однократно дали касторовое масло, продолжали применение опия. Больного мучила жажда, и он часто просил холодную воду, которую ему подносили чайными ложечками.
К 18 часам 28 января отмечено новое ухудшение состояния. Появилась лихорадка. Пульс достигал 120 ударов в минуту, был полным и твердым (напряженным). Боли в животе стали ощутимее. Живот вновь вздуло. Для борьбы с развившимся перитонитом Даль и Спасский (с согласия и одобрения Арендта) поставили на живот 25 пиявок. Пушкин помогал докторам, рукой сам ловил и припускал себе пиявки.
От применения пиявок больной потерял, по расчетам Ш.И. Удермана, еще около 0,5 л крови, и, таким образом, общая кровопотеря с момента ранения достигла 2,5 л (50 % от всего объема циркулирующей в организме крови). Несомненно, что ко времени назначения пиявок уже возникла тяжелейшая анемия, действенных средств лечения которой (переливание крови, препараты железа и т. д.) в те годы еще не знали.
В ночь с 28 на 29 января состояние раненого крайне тяжелое. В сознании. Его беспокоят резкая слабость и жажда. Боли в животе сохраняются, но стали поменьше. Временами раненый засыпает, но ненадолго. Просыпаясь, просит пить, но пьет только по нескольку глотков. Иногда очень тихо, стараясь сдерживать себя, постанывает.
Изменилось лицо, черты его заострились (“лицо Гиппократа”, типичное для больных перитонитом). Появился мучительный оскал зубов, губы судорожно подергивались даже при кратковременном забытьи. Возникли признаки дыхательной и сердечно-сосудистой недостаточности. Дыхание стало частым, отрывистым, воздуха не хватало (одышка). Пульс был едва заметен.
Утром 29 января состояние стало критическим. «Общее изнеможение взяло верх», – констатируют врачи. Консилиум в составе Арендта, Спасского, Андреевского и Даля единогласно сошелся во мнении, что скоро начнется агония. Арендт заявил, что Пушкин проживет не больше двух часов.
Но поэт протянул дольше. Около 14 часов Александру Сергеевичу захотелось морошки. Он с нетерпением ждал, когда ее принесут, и попросил жену покормить его из своих рук. Он съел 2–3 ягодки и с наслаждением выпил несколько ложечек сока, подаваемых женой, говоря: «Ах, как это хорошо!»
Наталья Николаевна опустилась на колени у изголовья умирающего мужа и приникла лицом к нему, а он гладил ее ласково по голове и тихо, едва слышно, шептал слова любви и утешения. Безмятежное спокойствие разлилось по его лицу.
Но через некоторое время, уже в отсутствие жены, началась агония. Пушкин потухающим взором обвел шкафы своей библиотеки и, имея в виду своих самых лучших и верных друзей – книги, прошептал: «Прощайте, прощайте». Спасский и Даль исполнили последнюю просьбу умирающего, чуть повернув его набок и слегка приподняв. Александр Сергеевич вдруг широко открыл глаза, лицо его прояснилось. Последними словами поэта были: «Жизнь кончена… Тяжело дышать, давит…». Отрывистое частое дыхание сменилось на медленное, тихое, протяжное, и вот уже слабый, едва заметный, последний вздох. Дыхание остановилось.
В 14 часов 45 минут 29 января (10 февраля по новому стилю) 1837 года зафиксирована смерть. Закрыл глаза умершему доктор Е.И. Андреевский.
Вскрытие было проведено в передней квартиры поэта, очевидно, Спасским, единственным из докторов имевшим опыт судебно-медицинской экспертизы. Производилось оно в соответствии с Указом военной коллегии от 1779 года об обязательном вскрытии трупов, умерших насильственной смертью.
Спешка, плохое освещение, неполный объем вскрытия и, главное, неоформленный письменный протокол – все это стало затем причиной различных толкований хода раневого канала, наличия и степени поражения некоторых органов и, наконец, причины смерти.
Результаты вскрытия по памяти почти через 24 года обнародовал участвовавший в нем Даль. Приводим содержание его записки, опубликованной в 1860 году в № 49 «Московской медицинской газеты»:
«По вскрытии брюшной полости все кишки оказались сильно воспаленными; в одном только месте, величиною с грош, тонкие кишки были поражены гангреной. В этой точке, по всей вероятности, кишки были ушиблены пулей, – пишет Даль. – В брюшной полости нашлось не менее фунта черной, запекшейся крови, вероятно, из перебитой бедренной вены.
По окружности большого таза, с правой стороны, найдено было множество небольших осколков кости, а, наконец, и нижняя часть крестцовой кости была раздроблена».
Пулю при вскрытии не нашли, что лишний раз говорит о его качестве. Ничего Даль не пишет о состоянии легких, сердца, селезенки и других отдаленных от раны внутренних органов; похоже, их осмотр вовсе не проводился.
Тем не менее, по данным В.И. Даля, можно сказать, что небольшой участок кишечной стенки был ушиблен пулей. Это мнение поддерживают А.М. Заблудовский, В.А. Шаак, А.Д. Адрианов, Б.В. Петровский и многие другие авторы. В результате ушиба стенки тонкой кишки пулей или фрагментом кости первоначально образовалась небольшая гематома в кишечной стенке, которая через некоторое время подверглась омертвению (гангрене).
Инфекция через дефект брюшины легко проникла в брюшную полость. Главным источником микроорганизмов следует считать инфицированный раневой канал с неудаленным инородным телом (пулей) и вторичными инородными телами (обрывками одежды, осколками костей и т. п.). Вторым источником инфекции явилась кровь, обильно поступающая из поврежденных сосудов в малый таз и оттуда проникающая через дефект брюшины в брюшную полость.
Современные медики на основании анализа имеющихся данных ретроспективно ставят А.С. Пушкину такой диагноз. Огнестрельное проникающее слепое ранение нижней части живота и таза. Многооскольчатые огнестрельные инфицированные переломы правой подвздошной и крестцовой костей с начинающимся остеомиелитом. Травматогенный диффузный перитонит. Гангрена участка стенки тонкой кишки. Инфицированная гематома брюшной полости. Инородное тело (пуля) в области крестца. Флебит тазовых вен. Молниеносный сепсис. Травматический шок. Массивная кровопотеря. Острая постгеморрагическая анемия тяжелой степени. Острая сердечно-сосудистая и дыхательная недостаточность. Полиорганная недостаточность.
Причиной смерти, безусловно, явился молниеносный сепсис, как осложнение, в первую очередь, травматогенного перитонита.
На основании этого ответ на главный вопрос: можно ли было спасти Александра Сергеевича Пушкина, если бы он жил сейчас, звучит примерно так. Шансы на выздоровление в хорошем госпитале с современным оборудованием и квалифицированным персоналом составили бы не менее 80 %. Но Александр Сергеевич Пушкин жил в другое время, и спасти жизнь гениального поэта при том уровне развития медицины, который существовал в 30-х годах ХIХ столетия, было практически невозможно.
Жизнь и смерть хирурга Пирогова
Великий русский хирург Николай Иванович Пирогов вошел в историю медицины как основатель полевой хирургии и эфирного наркоза. Кроме того, первым в России он выступил с идеей проведения пластических восстановительных операций.
Родился будущий медик 13 ноября 1810 года в Москве в многодетной семье военного чиновника. Отец его, Иван Иванович, был казначеем в Московском провиантском депо. В семье было 14 детей. Коля был предпоследним, тринадцатым ребенком.
Поскольку все дети время от времени болеют, то в доме Пироговых довольно часто бывали врачи. Их визиты чрезвычайно интересовали маленького Колю. Вскоре он сам стал играть в доктора, имитируя запомнившиеся процедуры.
Хирург Пирогов на смертном одре
Смышленого мальчишку заметил знакомый семьи, профессор Московского университета Ефрем Мухин, и стал с ним заниматься индивидуально. Среднее образование Николай получил в частном пансионе Кряжева, который окончил с отличием.
В итоге 14-летний юноша без труда поступил на медицинский факультет Московского университета. Правда, родителям пришлось схитрить: по документам Николай проходил как шестнадцатилетний, иначе его не допустили бы к учебе по малолетству.
Семья тогда переживала не лучшие времена: Ивана Ивановича, как сейчас бы сказали, «подставили» на крупную сумму денег. Но Николай показал себя талантливым, перспективным студентом и был поставлен на казенный кошт.
К профессорской деятельности Пирогов готовился в университете Дерпта (сейчас город Тарту в Эстонии). Здесь же, после защиты диссертации, в возрасте 26 лет он был избран профессором. Темой диссертации он избрал перевязку брюшной аорты, выполненную до того времени – и то со смертельным исходом – лишь однажды английским хирургом Эстли Купером.