Тотчас же к раненому был привезен лучший нейрохирург города, который срочно сделал необходимую операцию. Пришедший в себя после наркоза Маккалузо удовлетворенно сказал: «Расплатитесь с доктором, я чувствую себя хорошо»…
Доктор получил свой гонорар и отбыл восвояси. Но когда выздоровевший Маккалузо вместе с сообщниками пошел на очередное дело, оно закончилось крахом – ранее предусмотрительный гангстер после операции стал беспечен, словно бабочка. Как оказалось, доктор сделал ему не одну, а сразу две операции: наряду с извлечением пули он перерезал связи, соединявшие лобные доли с остальной частью мозга, и предусмотрительности гангстера как не бывало.
Таким образом доктор отомстил за смерть своей семьи, погибшей два года назад в автомобильной катастрофе – с машиной жены и сына столкнулся лимузин Маккалузо, в очередной раз удиравшего от погони…
Доктор Донаси закрыл книжку и задумался. Сказка ложь, да в ней намек… Насколько правдиво писатель изложил медицинскую подоплеку данной истории?
Ранения головы не всегда бывают смертельны
Он рассказал о прочитанном жене, и та посоветовала то ли в шутку, то ли всерьез: «А ты проверь это на Гейдже!..»
Случай с Финеасом Гейджем описан во многих медицинских учебниках. Рабочий каменоломен не знал, что в шурф уже заложен пороховой заряд, и с силой опустил туда трамбовку. Грохнул взрыв, и железный стержень, пронзив голову насквозь, выскочил из темени и упал в нескольких шагах от несчастного.
«Конец парню!» – решили окружающие. Однако на удивление всем, Гейдж, лежавший некоторое время неподвижно, вдруг очнулся, встал на ноги и в сопровождении товарищей добрел до ближайшей таверны.
Хозяин таверны вызвал к пострадавшему хирурга. Тот приехал и только развел руками: обычно с такой травмой люди прямым ходом отправляются на небеса, а тут… Доктору Джону Харлоу оставалось лишь обработать рану и наблюдать, что будет с пациентом дальше…
Через два месяца Гейдж оправился от ранения и даже вернулся было к своим обязанностям на каменоломне. Но работать, видя одним глазом – другой у него вышел из строя, – было несподручно. Поэтому он вскоре бросил работу и стал кормиться тем, что разъезжал по городам и весям, демонстрируя дырку в голове и рассказывая, что с ним приключилось.
Прожил Гейдж еще 12 лет и оставался дееспособным до самого конца. Во всяком случае, он не страдал потерей памяти и сообразительности. А ведь травма головы была достаточно серьезной – трамбовка пронзила левую лобную долю мозга и задела правую.
Доли эти – лукообразные выросты, лежащие впереди слуховых и двигательных зон коры, занимают у человека около трети больших полушарий. В ходе эволюции ни один отдел мозга не увеличился в такой степени, как лобные доли. Именно их развитием человек и обязан своим высоким лбом.
Тем не менее, как оказалось, поражение этих самых лобных долей может обойтись без особых последствий для мыслительных способностей. Как это может быть?
Внимательные наблюдения за Гейджем показали, что травма головы все же не прошла даром. Он, по существу, превратился в другую личность; стал резок, груб, нетерпим к чужому мнению и весьма лжив. Вместо прежнего мягкого юмора, его уделом стали плоские шутки и непристойности. Ослиное упрямство сочеталось с небывалой нерешительностью и переменчивостью мнений.
То было время, когда неврологи стали понимать, что различные отделы головного мозга ведают разными психическими функциями. Как раз в 1861 году, когда умер Гейдж, французский хирург Поль Брока открыл центр речи, названный впоследствии «зоной Брока». Потом был открыт второй центр речи – зона Вернике. Затем на коре мозга были обозначены зрительные, слуховые и двигательные зоны.
Узнав об открытии Брока, доктор Харлоу решил высказать свои предположения и написал две статьи, в которых на основе случая с Гейджем утверждал, что лобные доли могут быть ответственны за социальное поведение и соблюдение моральных норм. Ученый мир не согласился с ним. «Речь, слух, зрение – только не мораль, могут обосновываться в лобных долях», – таков был всеобщий приговор. «Эксцентричное поведение вашего пациента, – писал Джону Харлоу один из его оппонентов, – не выходит за рамки нормы. А следовательно, и обсуждать его нет смысла».
Харлоу не стал спорить, полагая, что его правота будет все же доказана потомками. Он оставил им для этого все необходимое. В 1866 году он написал родне Гейджа письмо, в котором просил произвести эксгумацию и прислать ему череп бывшего пациента вместе со злополучной трамбовкой.
«Череп будет выставлен на всеобщее обозрение, как медицинский рекорд, – писал он. – Это прославит Финеаса Гейджа в веках». Родня согласилась, и череп с железной палкой стали собственностью анатомического музея Гарвардского университета. Они пролежали под стеклом 127 лет, пока в 1996 году ими снова не заинтересовались неврологи.
За это время выяснилось, что повреждение лобных долей действительно не связано ни с работой сердца, ни легких, ни с координацией движений, а также не затрагивает ни память, ни интеллект, если судить по тестам.
Однако в 30-х годах ХХ века португальский невролог и хирург Антонио Эгас Монис, впоследствии нобелевский лауреат, сделал открытие. У безнадежных психических больных, он рассекал связи между лобными долями и эмоциональными центрами, находившимися в глубине мозга. И буйные монстры превращались в мирных овечек.
Нейрохирурги творили чудеса, но сами были не в восторге от них. Время от времени такие операции заканчивались тем, что прооперированный субъект становился не только жизнерадостно-общительным, но и совершенно аморальным. Дети, перенесшие травму лобных долей, теряют способность к обучению.
Так, на опыте, на людях, пострадавших во время аварий, несчастных случаев, выяснилось, что с лобными долями связано главное человеческое свойство – способность рассуждать, предвидеть и принимать решения с учетом нравственных норм и соображений.
Но лобные доли велики. Не делятся ли они на части или зоны, подобно другим, височным и затылочным долям мозга? Это важно знать и тем, кто оперирует, и тем, кто лечит последствия черепно-мозговых травм.
Ответ получен недавно неврологом Антонио Домасио и его женой Ханной, специализирующейся в области компьютерных моделей. Оба они работают в университете штата Айова. По просьбе Ханны с черепа Гейджа было сделано множество снимков, как снаружи так и изнутри в разных ракурсах. На основе этой информации Ханна Домасио вместе со своими коллегами создала компьютерную модель. В ЭВМ как бы появился кибернетический двойник Гейджа. Чтобы сходство было возможно более полным, Антонио Домасио добавил к его облику типичные черты, используя свою коллекцию медицинских историй, где значились данные о наиболее распространенных травмах лобных долей и изменении в связи с этим поведения пациентов.
Оставалось по тем же фотографиям восстановить точную траекторию полета трамбовки, чтобы с большей точностью определить, какие именно части лобных долей она задела. Точно известно, что при данной травме центры речи и координации движений остались нетронутыми. Наконец, из пяти возможных траекторий была выбрана наиболее подходящая.
В конце концов после полутора лет исследований неврологи пришли к выводу, что у Гейджа, скорее всего, была повреждена центральная часть лобных долей, ведающая социальным и эмоциональным поведением. А доктор Игнасио заодно рассудил, что у гангстера Макколузо, скорее всего, были повреждены боковые доли, ведавшие предвидением, абстрактными и конкретными вычислениями. Оттого-то он и стал беспечен словно бабочка.
Способна ль думать… голограмма?
Как известно, каждая идея, чтобы оказаться верной, должна быть хоть немного сумасшедшей. А потому давайте отпустим поводья фантазии и понесемся вскачь, ориентируясь в своей дороге на огоньки фактов…
…Факт первый отложился в моей памяти еще тридцать лет тому назад, когда на заре журналистской карьеры я попал на занятия Всесоюзной школы голографии под руководством тогда еще члена-корреспондента, а ныне академика Ю.Н. Денисюка. Юрий Николаевич, ведущий свои исследования с 1958 года, позволил себе у нас на глазах проделать такой «фокус». Он уронил стеклянную фотопластинку, на которой была запечатлена голограмма – объемное изображение некой статуэтки. А потом взял кусок разбившейся пластинки, осветил ее лучом лазера, и мы опять-таки увидели цельное изображение, а вовсе не его фрагмент…
Далее, в 60-е годы ХХ века, краснодарские исследователи супруги Кирлиан описали такой эксперимент. Если взять свежесорванный лист какого-либо растения, отрезать от него часть, а остаток поместить в высоковольтное, высокочастотное электрическое поле и сфотографировать, то на снимке получится изображение опять-таки целого листа. Откуда же появилась отрезанная часть? Вывод один: организм помнит о том, каким он должен быть в идеале, и эта память отразилась на снимке.
Человек – это Вселенная
Наконец, в начале уже нынешнего столетия московский исследователь Л. Ашкенази обнародовал такие данные. В мозгу человека 1,41010 нейронов. При этом в обыденной жизни, как утверждают некоторые исследователи, мы используем едва ли не 10 % всей «мощности» нашего мозга. Для чего же тогда служат остальные 90 процентов?
Да, наверное, для того же, что и так называемая «мусорная» часть ДНК в каждой клетке – она хранит образы. Такое предположение сделал недавно доктор биологических наук П.П. Гаряев. И обосновал свою гипотезу следующим образом.
Отброшенный хвост ящерицы, оторванная клешня рака, даже отрезанная голова виноградной улитки, как известно, отрастают заново. Но как организм знает, какой именно величины и формы орган ему растить? И вообще почему из утиного яйца вылупляется именно утенок даже в том случае, если его насиживала курица-наседка?
«Двадцать с лишним лет назад думали, что ген – это сугубо материальная частица, несущая в себе программу развития органи