<…> Вечером земля начинает промерзать, и грязь обращается в кочки. Возок прыгает, грохочет и визжит на разные голоса. Холодно! Ни жилья, ни встречных… Ничто не шевелится в темном воздухе, не издает ни звука, и только слышно, как стучит возок о мерзлую землю…»
Так описал в первом путевом очерке цикла «Из Сибири» свое путешествие на остров Сахалин А. П. Чехов. Не секрет, что эта поездка, длившаяся почти год, свела Антона Павловича в преждевременную могилу. Другое дело, когда и как заразился он туберкулезом.
В начале 1890 г. 30-летний молодой, но уже именитый писатель и врач Чехов вознамерился лично увидеть далекий остров Сахалин и то, как осваивает Россия сибирские просторы. Власть была не против, Антону Павловичу без проволочек выдали подорожную. Но путешествовал он за свой счет. 21 апреля 1890 г. бодрый, здоровый, готовый к приключениям Антоша Чехонте отправился в путь из Москвы.
С 1870-х гг. в связи с ростом численности населения в центральных и южных губерниях и усиливавшимся малоземельем крестьяне стали самовольно переселяться на Урал и в Сибирь. Правительство решило упорядочить этот процесс, и 10 июля 1881 г. были введены «Временные правила» о переселении крестьян. В том же году в селе Батраки на Волге был учрежден первый государственный пункт помощи для переселенцев в Западную Сибирь. Немногим позднее второй такой пункт был основан в Тюмени.
К 1890 г. Транссиб еще только был в головах правительственных чиновников. Строить его начали в 1891 г. со стороны Владивостока. Поэтому по Западной Сибири Чехов частично ехал дорогой крестьян-переселенцев, а затем следовал трактом каторжников.
Поскольку само путешествие, жизнь и каторгу на острове (как уголовников, так и политических) Антон Павлович описал в очерках «Из Сибири» и в «Острове Сахалин (Из путевых записок)», отошлю читателей к этим воистину замечательным произведениям. Отмечу только, что на острове Чехов жил и путешествовал 3 месяца, после чего 1,5 месяца возвращался на пароходе «Петербург» по Тихому и Атлантическому океанам домой, побывал в Гонконге, Сингапуре, Коломбо и Порт-Саиде. По миру тогда бушевала холера, поэтому писатель ограничился четырьмя портовыми городами. 2 декабря 1890 г. пароход «Петербург» благополучно прибыл в Одессу. После прохождения трехдневного карантина Антон Павлович сошел на берег. «Известный наш беллетрист А. П. Чехов, – сообщило «Новое время», – возвратился из своей поездки на остров Сахалин. На днях он будет в Москве».
А. П. Чехов (стоит справа) на пикнике в честь японского консула на Сахалине. 1890 г.
После Сахалина Чехов много путешествовал, несколько раз посетил Западную Европу, побывал в Южной России, в промежутках между путешествиями написал и опубликовал «Остров Сахалин», пьесы «Юбилей», «Чайка», «Дядя Ваня», повесть «Палата № 6», рассказы «Попрыгунья», «Анна на шее», «Дом с мезонином» и др., когда 21 марта 1897 г. во время обеда с А. С. Сувориным в ресторане «Эрмитаж» у него горлом пошла кровь. Кровотечение остановили только утром следующего дня. Врачи диагностировали чахотку той стадии, когда лопаются бугорки и открываются каверны.
«Чахотка числилась первой по счету среди причин смертности у взрослого населения Российской империи. До наступления эры антибиотиков она внушала примерно такой же ужас, какой сегодня внушает рак. Даже больший. Рак – все же больше болезнь пожилых людей, а туберкулез в могилу чаще всего сводил молодых – в 25–45 лет. От чахотки же в возрасте около 30 лет умер Николай[202], один из старших братьев Антона Павловича, талантливый художник. Думается, картина ухода брата навсегда осталась с Антоном Павловичем и сыграла свою негативную роль в развитии его болезни, подкашивая надежду на благоприятный исход» (В. Гоношилов).
Более 100 лет между биографами писателя идет спор о том, где и когда Чехов заразился туберкулезом и почему не смог вылечиться, если для этого у него имелись все возможности. Ведь его же лечащий врач тоже болел чахоткой и излечился в те же годы, что и Чехов.
Выдвинуто несколько версий, но под стандартную периодизацию подпадает только одна. Дело в том, что симптомы чахотки при ее легочной форме (а именно такой заболел Антон Павлович) проявляются в течение 3 лет болезни, после чего больные живут относительно короткое время, все зависит от условий жизни, качества питания и лечения.
Наиболее известные версии:
1. Чехов заболел в декабре 1884 г. Об этом случае сам Антон Павлович написал следующее: «Оно (кровохарканье. – В.Е.) было обильно. Кровь текла из правого легкого. После этого я раза два в году замечал у себя кровь, то обильно текущую, то есть густо красящую каждый плевок, то не обильно; каждую зиму, осень и весну и в каждый сырой день я кашляю. В крови, текущей изо рта, есть что-то зловещее, как в зареве. Когда же нет крови, я не волнуюсь и не угрожаю литературе «еще одной потерей». Дело в том, что чахотка или иное легочное кровохаркание узнается по совокупности… Если бы то кровохарканье, которое у меня случилось в Окружном суде, было симптомом начинающейся чахотки, то я давно уже был бы на том свете, вот моя логика». То есть сам Чехов отрицал возможность тогда чахотки, но биографы на этом настаивают. Отмечу также, что при наличии в организме туберкулезных палочек Чехов никогда не смог бы без тяжких последствий совершить столь трудное путешествие в противоположный Москве конец страны.
2. Писатель заразился во время поездки по Сибири или при общении с каторжанами на Сахалине. Однако симптомы туберкулеза проявились только через 6 лет после этого. Версия сомнительная уже потому, что в последующие годы Чехов много разъезжал по миру и условия, в которых он тогда жил, никак не способствовали торможению развития болезни.
3. Чехов подхватил туберкулезные палочки во время работы над книгой «Остров Сахалин». Писатель полагал свой труд научным, много работал с источниками, в первую очередь со статистическими сборниками, которыми часто пользовались другие читатели. А медицинской наукой признано, что туберкулезные палочки долее всего живут в бумажной, прежде всего книжной, пыли. Да и временные показатели течения болезни соответствуют этой версии. Образно говоря, Сахалин достал Антона Павловича в Москве.
Кто здесь прав, кто ошибается – не нам судить.
Дерсу Узала
Выдающийся путешественник, ученый-исследователь, этнограф Владимир Клавдиевич Арсеньев был, безусловно, и гениально одаренным писателем. Созданный им в повестях «По Уссурийскому краю» (1906–1917) и «Дерсу Узала» (1908–1917) идеализированный образ проводника-аборигена по имени Дерсу Узала навечно вошел в обойму самых прославленных персонажей мировой литературы.
Обе повести большей частью документальные, но художественный их элемент вносит существенную путаницу в понимание реальных событий, случившихся с главными героями. В результате эти искажения породили цепочку версий о тайнах безобидного на первый взгляд мужичонки из уссурийских дебрей.
Настоящее имя его прототипа Дэрчу Оджал (Дэрчу из рода Оджал). Насколько правдива рассказанная Арсеньевым биография Дэрчу, утверждать невозможно – нет документальных оснований. Если верить писателю, незадолго до их встречи гольд[203] Дэрчу потерял семью во время эпидемии. «Оспа была бичом Приморского края. Страшная эпидемия 1894 г. опустошила по берегам Уссури особенно гольдские деревушки. Указывалось на некоторые брошенные дома, где гольды вымерли все поголовно. Но и от некоторых русских станиц остались две-три избы» (Х. Ювачев). С того времени одинокий Дэрчу кочевал в долине реки Уссури и промышлял пушного зверя.
В 1902 г. отряд Арсеньева «…должен был осмотреть все тропы около озера Ханка…». По дороге им встретился Дэрчу Оджал (далее буду называть его литературным именем Дерсу Узала) и присоединился к отряду. Когда приближались к озеру, Арсеньев и Узала пошли на разведку, но на обратном пути заблудились. «…Дойдя до зарослей, я остановился, чтобы в последний раз взглянуть на озеро. Точно разъяренный зверь на привязи, оно металось в своих берегах и вздымало кверху желтоватую пену…
…Тут я только понял весь ужас нашего положения. Ночью во время пурги нам приходилось оставаться среди болот без огня и теплой одежды. Единственная моя надежда была на Дерсу. В нем одном я видел свое спасение.
– Слушай, капитан! – сказал он. – Хорошо слушай! Надо наша скоро работай. Хорошо работай нету – наша пропал. Надо скоро резать траву…»
Путники спаслись. С этого события началась дружба гольда и штабс-капитана Арсеньева. Хотя в литературе можно встретить утверждение, будто это выдумка Арсеньева, а встретились они гораздо позже, но сохранился дневник писателя за 1902 г., где Дерсу Узала упоминается много раз.
Впрочем, после той экспедиции они разошлись. Встретились вновь только 3 августа 1906 г. на берегу реки Тадуши (ныне Зеркальная). С этого времени Арсеньев и Дерсу Узала не расставались почти всю оставшуюся жизнь последнего. Гольд участвовал во всех экспедициях капитана, в том числе в походе 1906 г. в дебри сихотэ-алинской тайги, и во 2-й экспедиции по Приамурью (июнь 1907 – январь 1908 г.).
Дерсу Узала на фотографии В. К. Арсеньева. 1906 г.
В дни 2-й экспедиции родилась тайна «клада Дерсу Узалы». Сам Арсеньев написал об этом так: «Он… будучи еще молодым, от одного старика-китайца научился искать женьшень и изучил его приметы. Он никогда не продавал корней, а в живом виде переносил их в верховья реки Лефу[204] и там сажал в землю. Последний раз на плантации женьшеня он был лет 15 назад. Корни все росли хорошо; всего там было 22 растения. Не знает он теперь, сохранились они или нет, вероятно, сохранились, потому что посажены были в глухом месте и поблизости следов человеческих не замечалось.
– Это все тебе! – закончил он свою длинную речь.
Меня это поразило; я стал уговаривать продать корни китайцам, а деньги взять себе, но Дерсу настаивал на своем.