Об исправлении церковных книг заговорили еще при патриархе Филарете, а патриарх Иосиф в царствование Алексея Михайловича поручил это дело кружку С. Внифатьева. Все они были людьми благочестивыми, хорошо знали Священное Писание, вели жизнь нравственную, за что пользовались в Москве большим уважением. Однако члены «Кружка ревнителей благочестия» исправляли только мелкие описки и незначительные погрешности; крупные ошибки, которые порой искажали смысл Священного Писания, они оставляли, так как считалось большим грехом изменять в молитвах целые выражения и выбрасывать слова, которые возносили к Богу их предки. В этом с ними был согласен и патриарх Иосиф, но вступивший после его смерти на патриарший престол Никон держался другого взгляда.
Приезжавшие в Москву греки не раз указывали на то, что русские иконы и богословские книги во многом отличаются от греческих. Они, например, спрашивали, откуда в России взялось двуперстное знамение, когда Греческая церковь повелевает креститься тремя перстами? Почему в русских церквах «аллилуию» поют дважды, когда надо трижды? Когда греческие монахи заглянули в русские богослужебные книги, они прокляли их как еретические – так сильно те отличались от греческих. Русский народ принял христианство от греков, и потому Русская церковь во всем должна быть согласна с Греческой.
И патриарх Никон решился на исправление русских церковных обрядов и богослужебных книг. По его настоянию в 1654 году был созван Собор, на котором царь и духовенство подтвердили решение патриарха. Кружок С. Внифатьева отстранили от этого дела, и исправление книг передали жившим в Москве греческим монахам. Но при всех своих достоинствах патриарх Никон порой отличался излишней стремительностью и прямолинейностью ведения дел. Например, при истреблении ошибок в иконописи он приказывал выкалывать глаза у «неправильных» икон и в таком виде носить их по городу. Требуя в богослужении стройного чтения и пения, подвергал ослушников большим штрафам и суровому наказанию. Всем, кто медлил с исполнением его приказов, грозили тяжелые цепи, деревянные колодки на шею, тюрьма и т. д.
Еще в 1652 году, давая согласие на патриаршество, Никон поставил условие – полное послушание со стороны царя и бояр и невмешательство в церковные дела. Он был воспитанником русского монастыря и потому смотрел на патриаршество как на игуменство в большом монастыре. А монастырская жизнь – это прежде всего послушание, подвиг добровольного отречения от своей воли в пользу настоятеля, который печется о душевном спасении своих чад. Такого послушания себе, как отцу и всероссийскому игумену, и требовал Никон. Тогдашняя Россия и в самом деле была чем-то вроде огромного монастыря со своими писаными и неписаными уставами, духовными традициями и обычаями. «Свой монастырь» старались ревниво охранять от чужеземных влияний. В руководство таким монастырем и вступил патриарх Никон, поэтому его требования при избрании на патриаршество были всем понятны и не вызывали у современников никаких недоумений.
С согласия царя патриарх ввел строгий надзор за нравственным состоянием населения. При нем накануне Страстной седмицы запечатывались все питейные заведения и лавки, торговавшие спиртным. Также поступали в Великий пост и в другие посты, накануне великих праздников и воскресных дней, так как они должны были проходить в чистоте и радости духовной. Но при всей внешней суровости к нарушителям церковного благочестия Никон был очень сострадательным человеком. Он принимал от народа челобитные, добивался от царя быстрых и справедливых решений по ним; на праздничных патриарших трапезах всегда накрывался стол для нищих, увечных, слепых и бездомных людей. Многих из тех, кто не мог есть сам, патриарх кормил собственноручно, а потом обходил этих людей, «умывая их, вытирая и лобызая их ноги».
С октября 1653 года по настоянию царя Никон стал именоваться не великим господином (как было принято для патриархов), а великим государем – одинаково с царем. Такого высокого и влиятельного положения не достигал ни один из глав русской церкви, однако патриаршество Никона оказалось недолгим. Война с Польшей отвлекала внимание царя от внутренних дел государства. Находясь при войске, Алексей Михайлович все дела передал патриарху, и Никон таким образом стал неограниченным правителем России. Однако за время войны царь отошел от опеки патриарха, привык к самостоятельности, а у Никона, наоборот, черты самовластия развились еще больше. Боярство не упускало случая бросить тень на патриарха, но пока он был в силе, делалось это исподволь. Однако стоило только обнаружиться трещине в добрых отношениях между царем и патриархом, как бояре принялись открыто вредить последнему, и вскоре любовь рухнула.
Никон решил, что при таком положении дел продолжить патриаршее служение ему невозможно, и 10 июля во время литургии в Успенском соборе он объявил собравшимся, что решил уйти от патриаршества: снял богослужебные ризы, оделся в черную архиерейскую мантию и черный клобук, взял в руки простую «поповскую ключку» и пошел было из храма. Но верующие заперли церковные двери и не выпустили патриарха. Тогда Никон сел на нижнюю ступеньку архиерейского помоста и стал ждать, пока не пришли царские сановники и не велели его выпустить. Сопровождаемый слезами народа, Никон уехал на Воскресенское подворье, откуда через три дня удалился в Воскресенский монастырь…
Бедные люди видели в гонимом патриархе своего отца и усерднейшего помощника во всех делах. Но не дремали и недоброжелатели, которые так настроили царя, что он потребовал поместного Соборного суда над Никоном. На нем было решено избрать нового патриарха, а Никона лишить даже архиерейства и священства. Такое усердие смутило Алексея Михайловича, который считал Никона виновным перед собой, светским монархом, но не перед духовным судом. Царь долго находился в нерешительности, а потом обратился к греческим «канонистам», которые одобрили решение Собора и даже подтвердили это ссылками на Номоканон. Однако приглашенный на Собор иеромонах Славинецкий разоблачил измышления греков и в обширнейшей записке царю толково и ясно доказал всю несостоятельность приводимых греками доводов. Ссылаясь на церковное право, он утверждал, что Собор может избрать нового патриарха, но не имеет права лишать Никона архиерейства и священства, так как добровольно отрекающиеся архиереи не могут быть лишены сана без вины и суда.
Благоразумие некоторых других пастырей (в частности, архимандрита Полоцкого Игнатия) остановило суд над Никоном, но несмотря на это, царь поручил заведовать патриаршими делами Крутицкому митрополиту Питириму. У Никона отобрали некоторые владения, принадлежавшие патриаршей кафедре; без его согласия стали выходить царские именные указы (чего раньше никогда не было) о постановлении монастырских властей и других священно– и церковнослужителей…
Александрийский патриарх Паисий Лигарид сначала пытался помирить царя и патриарха, но потом сошелся с боярами и архиереями и стал открыто против Никона. С его подачи Алексей Михайлович решил обратиться к Вселенским патриархам, как к верховным судьям Православной церкви. Было составлено послание ко всем восточным патриархам об определении вопроса о царской и патриаршей власти. Имя Никона в послании не было указано, чтобы решение восточных патриархов было беспристрастным. На обсуждение были представлены случаи, которые происходили в России, но в такой форме, как будто неизвестно, когда и с кем это случилось. Даже представлялось, что подобные случаи и вовсе не происходили, но могли бы случиться, и потому надо знать, как следует поступать в подобных ситуациях.
Для окончательного решения вопроса царь Алексей Михайлович пригласил восточных патриархов в Москву, но патриархи Иерусалимский и Константинопольский отказались приехать, и Собор открыл суд над Никоном под председательством самого царя. Никон оправдался против предъявленных ему обвинений, но на последнем заседании Собора по приговору восточных патриархов его все равно лишили патриаршества. По неуступчивости и упрямству своего характера Никон назвал суд незаконным, а Восточных патриархов пришельцами, наемниками и беспрестольными. Но в Благовещенском соборе Кремля патриархи сами сняли с Никона знаки патриаршества (кроме панагии), оставили его в звании простого монаха, возложили на его голову простой монашеский клобук, но мантии и жезла на этот раз не отобрали.
Москва была в большом волнении по случаю суда над Никоном, народ толпами собирался у его дома, так что даже пришлось поставить стражу. Ранним утром 13 декабря 1667 года люди стали собираться в Кремле, чтобы последний раз получить благословение бывшего патриарха. Но власти боялись, чтобы не произошло какого-либо волнения, и объявили, что Никона повезут по Сретенке, а на самом деле его повезли другой дорогой в сопровождении конного конвоя из 200 стрельцов.
В ссылку патриарх отправился в сильную стужу даже без зимней одежды, ибо ничего не принял от царя. Новоспасский архимандрит Иосиф, провожая Никона до Клязьмы, снабдил его кое-какими теплыми вещами, а другие не только не питали к опальному патриарху жалости, но даже лишили его хлеба насущного и грубо обращались с ним до самого места изгнания. По дороге в Ферапонтов монастырь остановки были редкие и короткие, причем в самых глухих местах, так как людских сел и монастырей стражники избегали.
Ферапонтов монастырь был бедный, и узнику отвели в нем две закоптелые и душные кельи. Стража обходилась с ним не только грубо, но и жестоко, заколотив в его келье наглухо все окна железными решетками. Никону запретили писать и получать письма, только изредка доходили до изгнанника смутные слухи о том, что делается в Москве и как проходит восстание Степана Разина. Тяжело приходилось ему в заточении: деятельная натура Никона жаждала широкой общественной деятельности, а в стенах монастыря ему было тесно и душно. Но ни бедность содержания, ни угнетения не поколебали его неукротимого духа… Обаяние низложенного патриарха и в унижении было велико. Из соседних сел, городов и монастырей съезжались монахи, чернецы и другой люд и все подходи