Густаву III помогли добраться до кабинета и уложили на диван: король не терял присутствия духа и громким голосом отдавал приказания. Его осмотрели лейб-медики, и оказалось, что заряд состоял не только из пули, но также из дроби и ржавых обойных гвоздиков. Поначалу рана короля не внушала врачам серьезных опасений, и даже казалось, что он начал выздоравливать. Но через неделю состояние Густава III резко ухудшилось, а еще через неделю он скончался…
Расследование началось сразу же после рокового выстрела в Опере: был составлен список всех участников бала – аскарада, которые не смогли покинуть здание в первые минуты. Прибывшему в Оперу полицмейстеру передали два найденных пистолета (один из них был разряжен, другой – заряжен) и остро отточенный большой кухонный нож, на котором была специально сделана зазубрина. Полицмейстер приказал опросить всех оружейных дел мастеров, и один из них опознал пистолет, который недавно ремонтировал. Мастер назвал и имя заказчика – так в руках следствия оказался отставной гвардейский капитан Якоб Юхан Анкарстрем, который на допросе сознался, что стрелял в короля и настаивал, что покушение – дело его рук.
Однако в полиции сразу поняли, что Анкарстрем – только исполнитель, а нити тянутся к оппозиции королю в аристократических кругах. Следователи действовали четко и слаженно, и вскоре было арестовано несколько членов широко разветвленного заговора. Но после кончины Густава III расследование стало давать сбои, так как реальная власть в Швеции оказалась в руках герцога Карла. А он заявил, что «…клубок столь длинный и запутанный, что неизвестно можно ли найти в нем конец». Полицмейстеру приказали ограничиться репрессиями только против непосредственных исполнителей, и более того, многих заговорщиков, против которых было мало улик, вообще отпустили.
Я.Ю. Анкарстрема сначала выставили к позорному столбу и подвергли бичеванию, а потом приговорили к четвертованию и колесованию. Некоторых молодых офицеров суд тоже приговорил к смертной казни – с лишением дворянского звания, а генерала К.Ф. Пеклена – к пожизненному заключению в крепость, где он вскоре и умер. Однако четверо других главных заговорщиков (Хурн, Риббинг, Лильехурн и Эренсверд) после казни Анкарстрема, отсидев несколько месяцев в тюрьме, вышли на свободу и отправились в вечное изгнание…
По приговору конвента…
Французский король Людовик XVI был образцовым католиком, нежным мужем и отцом, в обращении с окружающими – добросердечен, хотя порой бывал и резким. С одной стороны, король свято чтил традиции и основополагающие принципы французской монархии, с другой – признавал необходимость проводить реформы и считаться с общественным мнением. Он желал покончить с распущенностью, царившей при его дворе, но не хотел прибегать к наказаниям, всецело уповая на силу личного примера. Людовик XVI каждый день бывал на мессе, регулярно исповедовался и причащался, но воспитателям не удалось до конца преодолеть в нем природную вялость и робость характера: король был излишне уступчив, легко и как-то равнодушно менял собственное мнение, будто заранее был уверен, что ни одно из них не имеет существенного значения…
Прощание Людовика XVI с семьей. Гравюра XVIII в.
За время своего правления Людовик XVI не провел ни одной реформы, которая способствовала бы обновлению и процветанию Франции. Он чувствовал, что в стране следует утвердить более добродетельные и справедливые отношения, но был благодетелем государства только в мечтах, а в реальности ему не хватало личной решимости, государственной мудрости, политической хватки и таланта подчинять людей своей воле… Он легко соглашался на реформы, а потом так же легко смирялся с их отменой; приглашал в министры самых передовых людей своего времени, а затем бесцеремонно отстранял их от дел. О реформах охотно и яростно спорили, королевские декреты то провозглашали, то отменяли нововведения, но ничего не менялось, хотя Франция в то время изнемогала от внутренних противоречий, и дела шли все хуже и хуже[42].
В целом же правление Людовика XVI было довольно безликим, и к 1787 году стало ясно, что действующие институты не способны вывести страну из кризиса. Правда, было созвано собрание нотаблей (представителей от всех сословий) для введения новых налогов и возложения части их на привилегированные классы, но попытка эта не имела успеха. В том же году и с теми же целями Людовик XVI созвал Генеральные штаты, но не смог найти общий язык с депутатами и приобрести их поддержку, да и не пытался. Происходящее в стране оставляло короля безучастным, но его равнодушие к событиям, в ходе которых решалась судьба монархии, отчасти можно объяснить тем, что в начале июня умер его старший сын, которому было 7 лет. Людовик XVI надолго замкнулся в своей скорби, не мог заниматься государственными делами, а между тем третье сословие требовало признания своих политических прав.
Неурожай 1788 года породил недостаток и дороговизну продовольственных товаров; взятие в июле 1789 года Бастилии, «муниципальная революция» в провинциях, жестокие крестьянские волнения… А в первых числах октября многотысячные толпы народа, главным образом женщин, и отряды Национальной гвардии отправились в Версаль. После долгих уговоров и колебаний король согласился принять «бунтовщиков и обещал утвердить декреты Учредительного собрания», отменявшие дворянские привилегии. Казалось, что противостояние миновало, но вскоре обстановка резко изменилась. Распространился слух, что захвачены кареты, на которых королевская семья собиралась бежать в Нормандию. Во всем винили королеву, и разгневанная толпа начала оскорблять и унижать Марию-Антуанетту. Смяв дворцовую охрану и убив нескольких гвардейцев, люди водрузили их головы на пики и ворвались в апартаменты французского монарха.
Воспользовавшись тайным ходом, Мария-Антуанетта покинула собственные покои и расположилась в комнатах короля, но через некоторое время разъяренная толпа повелела венценосной чете отправляться в Париж. В столице королевская семья и придворные разместились во дворце Тюильри, который был уже давно запущен и неудобен, на всех не хватило даже кроватей. Министры и придворные ссорились между собой из-за мебели, но со временем все кое-как разместились, хотя король жил в постоянном страхе за себя и своих близких. Он много времени уделял воспитанию детей, особенно сына, но такое размеренное существование не могло продолжаться долго. В ночь с 20 на 21 июня Людовик XVI, подстрекаемый королевой, решил бежать вместе с семьей из Парижа, чтобы добраться до Меца, где стояла армия генерала Буйе: предполагалось, что король встанет во главе войска и двинется на Париж. Однако почтовый служащий А. Друэ узнал переодетого короля, неосторожно высунувшегося из кареты, и отряды Национальной гвардии, и возвратили беглецов в столицу.
Королевскую семью вновь поместили во дворце Тюильри, который стерегли, как тюрьму. Каждый шаг короля и Марии-Антуанетты контролировался офицерами Национальной гвардии, которые не оставляли их без присмотра ни днем, ни ночью. Даже в комнате дофина постоянно дежурили двое стражников, навестить сына Мария-Антуанетта могла лишь в сопровождении караула.
Неудачное бегство королевской семьи стало сюжетом многих карикатур и привело к дискредитации Людовика XVI, хотя популярность его была еще велика. Во времена грандиозного праздника Федерации 14 июля 1790 года, которым была отмечена годовщина взятия Бастилии, король восседал на троне посреди Марсова поля и под приветственные возгласы многотысячной толпы поклялся чтить конституцию, выработанную Учредительным собранием. В соответствии с ней Людовик XVI получил права наследственного монарха и главы исполнительной власти, а также гарантию личной неприкосновенности. Его власть оставалась доминирующей во внешней политике, война могла быть объявлена только по его решению; король подписывал международные договоры и управлял посольской службой, но больше уже не распоряжался национальным доходом страны.
После принятия конституции слежка за королевской семьей была ослаблена, хотя Людовик XVI и Мария-Антуанетта по-прежнему были убеждены, что их окружают одни шпионы. Вступление Франции в войну против европейских стран еще больше накалило страсти. Короля стали обвинять в связях с врагами французского народа и предательстве национальных интересов. В июле 1792 года в Париже началось народное восстание, в ночь с 9 на 10 августа вооруженные отряды штурмом овладели дворцом Тюильри и взяли под стражу короля и королеву. В сентябре 1792 года Национальный конвент одним из первых своих декретов упразднил королевскую власть, однако Людовик XVI от престола не отрекся. После учреждения Республики один из комиссаров Коммуны сказал Людовику XVI: «Вы уже больше не король. Вот прекрасный случай сделаться хорошим гражданином». Король был объявлен частным лицом и лишался гарантии личной безопасности.
Королевскую семью заключили сначала в Люксембургский дворец, потом в Малой башне Тампля. Стражники обращались с Людовиком XVI грубо и не снимали перед ним шляпы, а часовые не отдавали ему честь. У королевской семьи не было священника для совершения богослужений, и король сам ежедневно читал по требнику тексты церковных служб. Правда, некоторые гвардейцы, несшие охрану, охотно исполняли мелкие поручения узников и даже пускали к ним посетителей. Власти выделяли немалые средства на их гардероб, сильно пострадавший в августовские дни, и вообще стремились создать королевской чете максимум удобств. Содержали королевскую семью хорошо, стол их отличался изысканностью и изобилием и состоял из 20 блюд. По требованию заключенных им выдавали книги, письменные принадлежности и т. д.
В Малой башне Тампля королевская семья пробыла первый месяц заключения, пока не благоустроили помещения Большой башни. Короля с сыном поместили на одном этаже башни, Марию-Антуанетту с дочерью и принцессу Елизавету (сестру Людовика XVI) – на другом. Снаружи и внутри башня охранялась стражей, набранной из парижских секций Коммуны, но общение между узниками было свободным. На новом месте заключения им не приходилось жаловаться на отсутствие комфорта: все комнаты были хорошо меблированы, а в спальне Марии-Антуанетты даже установили ванну. И все же это была тюрьма – со стражей, массивными дверями с глазками для наблюдателей, решетками на окнах-бойницах и всегда прикрытыми ставнями.