Узникам связали руки, и воеводский дьяк стал наскоро читать царский указ. Отец Лазарь и дьякон Федор внимали безучастно, а протопоп не переставал делать замечания об «антихристовых детях, еретиках и безбожниках». С его уст то и дело срывалось: «На том свете тошнее вам будет, чем нам здесь». Обреченных завели в срубы и привязали к столбам. Один из стрельцов взял три головни и бросил их в приготовленные костры. Безмолвная тишина воцарилась на площади, народ снял шапки…
Один за другим поднялись над срубами огненные языки. Толпа начала истово креститься, послышался громкий плач женщин. Налетевший ветер сильно раздул пламя, и от костров понеслись черные клубы дыма. Кто-то закричал от нечеловеческой боли, и разнеслись над площадью слова неистового протопопа: «Боишься пещи той? Дерзай, плюнь на нее — не бойся! До пещи той страх. А егда в нее вошел, тогда и забыл вся». Перегорели веревки, которыми Аввакум был привязан к столбу, и рука его с двумя поднятыми перстами взлетела над народом. Затем он упал в горящее пламя костра…
Строптивые раскольницы
Вернувшись в 1664 году из сибирской ссылки в Москву, протопоп Аввакум поселился в доме боярыни Федосьи Прокофьевны Морозовой — молодой вдовы, которая после смерти мужа оказалась владелицей огромных богатств. На первых порах она вела жизнь, соответствовавшую ее высокому положению, и как будто не было причин для того, чтобы богатая и влиятельная боярыня оказалась в стане противников царя.
Ф. П. Морозова воспитывалась в глубоко религиозной семье, строго придерживалась старины и соблюдала «Домострой» — свод норм и нравственных правил жизни. По этому уставу образцовый благочестивый дом уподоблялся монастырю. Таким и был дом ее мужа — тихого и несребролюбивого боярина Г. И. Морозова, таким он остался и после его смерти. Сама Федосья Прокофьевна была женщиной религиозно образованной, начитанной в Священном Писании, глубоко верующей. Она рано обнаружила в себе тягу к аскетическому, добродетельному образу жизни, и не только на словах, но и на деле воплощала православный идеал служения Богу. Много времени уделяла молитвам, церковной службе и паломничеству по святым местам, строго соблюдала посты; спала на рогоже, одежды носила ветхие, в заплатах, в бане не парилась, а для умерщвления плоти носила власяницу и вериги… Поэтому не случайно Ф. П. Морозова и ее младшая сестра — княгиня Е. П. Урусова — сразу же сделались восторженными последовательницами учения Аввакума. Послушать вернувшегося в Москву протопопа в дом боярыни приходили единомышленники из самых различных слоев общества, и он верил, что, ссылаясь на Иисуса Христа, сможет убедить «высоких чином» обратиться к «истинно христианской» жизни.
В Москве в то время возникло несколько раскольничьих общин, в которые входили люди самого разного звания и положения — от бояр до церковного сторожа. Для таких общин были характерны как традиционные черты православного монастыря[28] [Например, строгое подчинение «старшим» — наставнику или наставнице], так и новые, когда признавались только личные заслуги в делах веры. Поучая боярыню, протопоп Аввакум писал ей: «Али ты нас тем лутчи, что ты боярыня? Да единако нам Бог распростре небо, еще же луна и солнце всем сияют равно, такожде земля, и воды, и прозябающая по повелению владычно служат тебе не болши, и мне не менши».
Единственный путь, по которому могла пойти, не порывая со своей средой, тайная последовательница протопопа, — это широкая благотворительность. И Федосья Прокофьевна со страстью предалась этому делу: в доме своем она приютила пятерых инокинь, которых изгнали из монастырей, — больных и страждущих, сама лечила их и «из своих рук кормила». Она принимала юродивых, сирот, нищих — и все они «невозбранно в ее покоях обитали и с нею ели с одного блюда»[29] [В то время это было обычным явлением]. Аввакум в своем «Житии» писал: «Нитки — свои труды — ночью по улицам побредет, да нищим дает. А иное рубах нашьет и делит. А иное денег мешок возьмет и раздает сама».
Необычное поведение боярыни вызвало осуждение царя Алексея Михайловича и придворных. Стали следить, кто из раскольников бывает у нее в доме, и подкупленные дворовые люди доносили во дворец, что боярыня «со осужденным Аввакумом водится. Он де ее научил противитися царю». В Приказе тайных дел на Ф. П. Морозову завели дело, в котором говорилось:
А про тех раскольников и про иных, и как живет она… в той же прелести, и на святую церковь непристойными словами поносит, и не покоряется, и святых тайн, по новоисправленным служебникам которые священники служат, от них не причащается, и хулы страшные износит… И про то все ведают сообчницы ее погибели, дворовые ее жонки…
На церковном Соборе 1666–1667 годов раскольников отлучили от церкви и объявили вне закона Стрельцы и воеводы чинили над ними расправу, Аввакума и его единомышленников сослали в Пу-стозерск… А в доме боярыни Морозовой продолжала пребывать тайная раскольничья община, которую возглавляла старица Мелания, отличавшаяся не меньшей приверженностью к старой вере, чем сам протопоп. Боярыня Морозова во всем подчинилась этой наставнице, наладилась переписка с Пустозерском, и протопоп прислал Федосье Прокофьевне «Книгу бесед» и другие свои богословские и полемические сочинения. Ртищевы не раз пытались образумить свою родственницу, уповая на ее материнские чувства:
Великому государю не повинуешься… За твое прекословие приидет на тя и на дом твой огнепальная ярость царева, и повелит дом твой разграбити. Тогда многи скорби сама подъимещи, и сына своего нища сотворища своим немилосердием.
К тому времени боярыня Морозова в придворных кругах считалась «заблудшей овцой» и для царского окружения была «не в пример и не в образец». Однако думные бояре не решались создать прецедент, и на первых порах царь ограничился экономическими санкциями. Он повелел отобрать лучшие ее вотчины, и боярыня, испугавшись полного разорения, поддалась уговорам своего дяди Ф. М. Ртищева, который играл при дворе видную роль, и пообещала принять троеперстие. После этого имения были ей возвращены, но Аввакум обличил малодушие боярыни, да так крепко, что она «дни с три бысть вне ума и расслабленна». Затем прокляла «ересь никонианскую… и оздоровела, и паки утвердилася крепче и первого».
Для царя Федосья Прокофьевна и ее сестра были не рядовыми противницами его помыслов и церковной реформы, ведь их роды были очень влиятельными во время правления первых двух царей из династии Романовых. Алексей Михайлович хорошо знал, что дом свой боярыня превратила в оплот и пристанище раскольников, молится по-старому, состоит в переписке с Аввакумом. Однако обрушить на нее свой гнев царь пока не решался по многим причинам, в частности, не надеялся на поддержку Боярской Думы.
Особые надежды в «увещевании» строптивой боярыни царь возлагал на ее родственников. Ее дядя Ф. М. Ртищев со своей дочерью Анной не раз бывал у Федосьи Прокофьевны, убеждал и уговаривал ее, но в ответ она говорила:
Поистине, дядюшка, вы прельщаете дьяволом, а потому ублажаете отступника, книги его, содержащие римские и иные ереси, восхваляйте! Православным же подобает книг его отвращаться и всех его нововедомых преданий гнушаться, а самого его проклинати всячески![30] [ Так сказано у автора «Повести о боярыне Морозовой»]
На Ф. П. Морозову не возымели действия и просьбы родственников «оставить распрю, перекреститься тремя перстами, не прекословить великому государю и всем архиереям» — хотя бы ради благополучия единственного сына. Потом за нее взялось духовенство. В 1664 году по цареву повелению к боярыне приходили и вели «богословский диспут» архимандрит Чудовского монастыря Иоаким и ключарь того же монастыря Петр. Боярыня приняла гостей, но в споре «крепко свидетельствовала и зело их посрамила».
К сентябрю 1668 года у Федосьи Прокофьевны окончательно укрепилось намерение постричься в монахини, и она обратилась с просьбой к своей духовной матери — инокине Меланье — помочь ей в этом. Рассудительная духовная мать стала убеждать боярыню отказаться от этого, приводила разумные доводы. В частности, она говорила, что «невозможно этого в дому утаить, а если узнают у царя — многим людям многие скорби будут по случаю розысков и допросов». На время Федосья Прокофьевна удержалась от пострига, но в марте 1669 года умерла царица Марья, ее «заступница», и это, видимо, ускорило переход боярыни в «иноческий чин». Она тайно приняла постриг, удалилась от вотчинных дел, перестала ездить во дворец…
В январе 1671 года царь Алексей Михайлович вступил во второй брак — с молодой красавицей Натальей Кирилловной Нарышкиной. Федосья Прокофьевна в числе первых боярынь должна была присутствовать на свадьбе и «титлу цареву говорить, благоверным его назвать, руку целовать и вместе со всеми благословиться у архиерея». Но она решила «лучше острадати, нежели с ними сообщитися», и отказалась идти во дворец «на царскую радость», сославшись на болезнь ног. Царь не один раз посылал за ней, и твердый отказ боярыни принял как оскорбление.
В 1671 году, после разгрома восстания С. Разина, гонения на сторонников старой веры усилились. В Москве был сожжен старец Авраамий, в Мезени повесили юродивого Федора и москвича Луку Лаврентьевича, «сапожника чином» — ученика протопопа Аввакума, в Пустозерске его «соузникам» — старцу Епифанию, отцу Лазарю и дьякону Федору за их писания и речи «велено языки резати, а за крест руки сетчи»… Надвигался царский гнев и на Федосью Прокофьевну. Сначала к ней отправили боярина И. Б. Троекурова, но его визит остался без последствий. Затем царь направил другого гонца — мужа ее сестры князя П. С. Урусова, который заявил, что царь сильно гневается и требует, чтобы она покорилась всем нововведениям. А если не послушается, то