Г. Лоу придумывал множество мелких и оскорбительных придирок, которые постоянно отравляли пленнику и без того невеселую жизнь. Однажды губернатор даже задержал присланные Наполеону книги только потому, что на них была надпись: "Императору Наполеону". Когда французы потребовали объяснений, он ответил: "Я такого не знаю! Я знаю генерала Бонапарта". Он запретил купцам оказывать кредит не только императору, но и вообще всем французам. Жители острова не смели сообщать им никакие новости, потом им вообще запретили разговаривать с пленниками. Офицерам не разрешалось выходить за определенные границы, которые с каждым годом все сужались; скоро им было запрещено входить в дома местных жителей, с некоторыми из которых у французов сложились хорошие отношения. Но Г. Лоу поставил эти визиты в такие условия, что они просто стали невозможными. Так, например, он потребовал, чтобы после каждого визита к мадам Бертран офицеры докладывали ему, о чем там говорилось. И те, чтобы не стать доносчиками, перестали там бывать…
Неуклюжие притеснения переполнили чашу терпения Наполеона, и он проникся таким отвращением к губернатору, что приказал не пускать его больше в Лонгвуд. В отместку Г. Лоу урезал деньги, отпускаемые английским правительством на питание узников. А жизнь на острове была дорога, легко было достать только рыбу и солонину, а свежее мясо стоило недешево. Наконец эти ограничения так надоели пленнику, что он заявил:
Мои потребности и привычки настолько скромны, что я готов питаться вместе с солдатами из лагеря в Дитвуде; я уверен, что эти молодцы не откажут поделиться хлебом со старейшим солдатом Европы.
Чтобы сносно питаться, Наполеон отправил в Джеймстаун слугу с корзиной столового серебра, чтобы тот продал их местному лавочнику. Торги обычно затевались при большом скоплении любопытных. Скоро об этом узнали в Лондоне, и английское правительство назначило на содержание императора и его свиты 12 000 фунтов стерлингов в год.
Чтобы досадить пленнику, Г. Лоу арестовал и спроводил с острова его секретаря и постоянного собеседника Э. Лас Каза. Вскоре та же участь постигла и В. Балькомба, который снабжал Лонгвуд продуктами питания. Это в его доме узник жил почти два месяца до переселения в Лонгвуд, и все члены семейства оставались почитателями Наполеона, чем заслужили его благодарность, но навлекли на себя немилость нового губернатора.
С самого своего приезда на остров Г. Лоу хотел сделать из Барри О'Мера — личного врача императора — осведомителя и доносчика, но тот решительно отказался. Тогда губернатор стал добиваться отставки доктора, а когда это не удалось, запретил тому выходить из Лонгвуда, чем поставил его, офицера английской службы, в положение пленника. Летом 1818 года Г. Лоу все-таки выпроводил с острова врача, который по возвращении в Лондон рассказал журналистам много интересного[61] [Откровенность стоила Барри О'Мере военной карьеры и пенсии].
Страхи губернатора отчасти выдумывались им самим, но впоследствии обнаружилось много планов освобождения Наполеона с острова Святой Елены. Еще в марте 1816 года Барри О'Мера принес императору нефритовые шахматы, которые ему прислали в подарок из Китая. Правда, Г. Лоу и их попытался задержать, поскольку каждая шахматная фигура была украшена буквой "Н" и шахматной короной. В этот день после обеда узник предложил врачу сыграть партию, быстро обыграл его и, довольный, удалился в спальню. Впоследствии Наполеон играл в шахматы довольно часто, а если не было партнеров, разыгрывал партии с самим собой.
Через 170 лет нефритовые шахматы были проданы на аукционе Кристи, и новый владелец обнаружил в одной из фигур тайник с вложенным в него листком бумаги, на котором был подробно изложен план побега Наполеона с острова.
Ученые предполагают, что пленник ждал подхода американского торгового парусника с заговорщиками. Тогда он притворяется больным, а чтобы ввести в заблуждение стражу, в кровать его ложится другой человек, отвернувшись к стене так, как это обычно делал сам император, когда ему нездоровилось. Наполеон тем временем должен был переодеться в полосатые матросские штаны и куртку, а поверх них надеть просторное китайское платье. По плану заговорщиков это неузнаваемо изменило бы фигуру узника.
На острове было много китайцев (слуг, рабочих, разносчиков воды), и появление еще одного на дороге в порт не привлекло бы ничьего внимания. В условленном месте Наполеона должны были встретить, помочь разгримироваться и избавиться от фальшивой косички, потом под видом американского матроса он должен был подняться на борт ожидавшего его корабля. В трюме его предполагалось спрятать в специально изготовленную бочку с двойным дном, но внешне ничем не отличавшуюся от остальных.
Однако побег не состоялся по нескольким причинам. Во-первых, англичане охраняли своего пленника очень тщательно: все книги, подарки, письма и другие вещи, посылаемые Наполеону, проверялись самим губернатором. Для охраны пленника были выделены два сторожевых корабля, постоянно курсировавшие вблизи Лонгвуда, восемь рот охраны и артиллерийский дивизион, для которого построили две береговые батареи. К тому же местным жителям объявили, что в случае содействия побегу пленника виновных ожидает смертная казнь…
На острове Наполеон продолжал диктовать генералам Г. Гурго, А. Г. Бертрану и Ш. Т. де Монтолону свои "Мемории", в которых с удивительной точностью восстановил подробности многих сражений, назвал не только имена генералов, но и солдат своей гвардии, приводил многочисленные факты из жизни. Надиктовал он и теоретические работы по военному искусству, очерки о походах Юлия Цезаря, Тюррена, Фридриха Великого и даже заметки о творчестве Вергилия, Ж. Расина и Вольтера. Но нигде ни единым словом не упомянул об общении с выдающимся американским изобретателем Р. Фултоном.
Еще в конце XVIII века Р. Фултон предлагал Директории использовать в борьбе против английского флота изобретенные им "ныряющие корабли", которые могли передвигаться под водой на глубине. К письму были приложены схемы и чертежи действующей модели подводного корабля. Специальная комиссия Французской академии наук тщательно изучила предложение Р. Фултона и представила заключение, в котором говорилось: "Машина, безусловно, остроумна, а предлагаемое орудие — невидимо и ужасно".
С Р. Фултоном заключили контракт, и он энергично взялся за работу в Руане — в мастерских братье Перье. В мае 1800 года подводный аппарат, в корпус которого были встроены три иллюминатора, был спущен на воду. "Наутилус" отбуксировали в Париж и пришвартовали недалеко от Дома инвалидов — у гранитных ступеней, спускающихся к Сене. На набережной собралось много народу, и люди с удивлением смотрели, как изобретатель и матросы спустились в "Наутилус", задраили люки, и аппарат исчез под водой.
Испытания "секретного ныряющего корабля французов" прошли настолько успешно, что в Лондоне сильно забеспокоились. Р. Фултон просил у императора предоставить ему кредит в 57 000 франков для строительства "Наутилуса" и 20 боевых мин с гальваническим взрывным устройством. Но Наполеон отнесся к этим изобретениям скептически: исследователи предполагают, потому, может быть, что не придавал значения войне на море, уверенный, что все проблемы можно решить на суше с помощью артиллерии.
Но на острове Наполеон вспомнил о Р. Фултоне, и в его голове родился дерзкий план — бежать из ненавистного плена с помощью подводной лодки. Готовый "Наутилус" предполагалось доставить на палубе быстроходного английского клипера в район острова и спустить подводную лодку на воду; к самому же острову "Наутилус" должен был приблизиться совершенно незаметно — то есть под водой. Правда, заключительную часть пути предстояло пройти под парусом, держа курс к заранее намеченной бухточке — вблизи маршрута обычных прогулок Наполеона. Обычно он гулял в сопровождении английского офицера, державшегося, впрочем, в некотором отдалении. Опытным заговорщикам не составило бы труда без шума обезвредить его, а дальше оставалось только достичь "Наутилуса" и немедленно погрузиться… Но этот дерзкий план не осуществился — 5 мая 1821 года бывший император Франции скончался.
Пьер Жан Беранже
После низвержения Наполеона во Францию вернулись Бурбоны, и в стране была восстановлена королевская власть. За Бурбонами потянулись в свои замки сбежавшие от народного гнева феодалы. Льстецы и просители опять стали толпиться у дверей королевской приемной, в стране свирепствовал политический террор. Если вступление союзных войск в Париж оскорбляло патриотические чувства Беранже, то его негодование при виде поведения некоторых французов было еще сильнее: особенно возмущало поэта то, что эти господа не стеснялись аплодировать конвою, под прикрытием которого по Парижу проводили пленных наполеоновских солдат. Не меньшую боль чувствовал он и при виде общего равнодушия к судьбам Отечества. Все рассчитывали на то, что король примет конституцию и даст нации возможность оправиться от погрома и при этом не потерять результатов победы, добытых революцией. Однако вскоре многие стали сознавать, что обманулись в своих надеждах и ожиданиях. Вместо свободы печати, о которой говорилось в конституции, были учреждены цензура для сочинений объемом меньше 30 печатных листов и суровые штрафы за нарушение весьма растяжимого понятия "благонамеренность". Если в начале Реставрации Беранже лишь ободрял упавших духом соотечественников, то позже стали раздаваться первые оппозиционные песни 35-летнего поэта.
Власть хотела найти в Беранже союзника: поэту предлагали деньги, хорошее место в правительстве, если в своих песнях он будет восхвалять нынешнего короля. На это поэт ответил: "Возвратите нам свободу, сделайте Францию счастливой, и я задаром буду в своих песнях хвалить вас". К этому времени Беранже был уже зрелым, сложившимся человеком с независимым характером, всем обязанным самому себе: литературной известностью, уважением в обществе, твердостью убеждений. Перед его острым и вдумчивым взглядом разыгрывалась борьба за престол и за близость к нему, за вла