[Б. Шварце — французский гражданин, сын польского эмигранта — был членом Центрального комитета организации, подготовившей польское восстание 1830 года. Арестованный в Варшаве, он был приговорен русским правительством к смертной казни, которую потом заменили вечной каторгой. Его отправили в Сибирь, но с дороги вернули и заточили в Шлиссельбург, где он пробыл 7 лет].
Помню фигуру, проскользнувшую однажды в полутьме коридора и исчезнувшую навеки. Это был седовласый старец в сером арестантском халате… По близорукости я не смог рассмотреть его лица, а солдат поспешил втолкнуть меня в пустую камеру, чтобы не дать встретиться с товарищем по несчастию.
Почему же этот узник так долго — дольше даже, чем декабристы, — содержался в заключении? Историки считают, что В. Лукасиньский верил Александру I, который обещал расширить границы Царства Польского присоединением к нему литовских губерний. Чтобы заручиться общественным мнением, император по вступлении на престол благоприятствовал масонству и даже пытался оказывать влияние на образование в России первых тайных союзов. В Царстве Польском широко разветвленное масонство тоже пользовалось покровительством властей.
Вскоре после польского сейма 1818 года, когда Александр I посетил Варшаву, в близких к императору кругах возникла мысль об образовании тайной масонской организации с особым польским характером. Может быть, в связи с этим со стороны великого князя Константина Павловича (или даже со стороны самого императора) было сделано предложение В. Лукасиньскому? Сведений об этом нет, но подобное предположение заслуживает внимания и, может быть, объясняет, почему так долго этот арестант томился в заключении. Ведь существование свидетеля тайной национальной масонской организации, распространившей свое влияние на всю Польшу, в Петербурге признавалось нежелательным еще и столетие спустя после смерти В. Лукасиньского.
Умер этот "долгожитель" Шлиссельбурга в феврале 1868 год, просидев в заточении 46 лет, из них — читатель, вдумайся! — 37 лет в одиночной камере…
Декабристы в Петропавловской крепости
Это восстание намечалось на август 1826 года, однако дворянские революционеры начали его в период междуцарствия, наступивший после смерти императора Александра I. Русский трон должен был занять его брат Константин, но был обнаружен манифест, которым Александр I отстранял брата от престола. Следующий по старшинству брат, Николай, не мог вступить на трон без личного отречения князя Константина, но тот медлил с ответом, и декабристы решили воспользоваться этой задержкой.
14 декабря 1825 года, вдень присяги войск столичного гарнизона императору Николаю I, офицеры-декабристы вывели на Сенатскую площадь верные им воинские части — более 3000 солдат лейб-гвардии Московского и Гренадерского полков и матросов Гвардейского экипажа. Хронологически точно, час за часом, в литературе описано, как выходили и в каком порядке строились на Сенатской площади войска, как рухнули надежды декабристов обнародовать "Манифест русского народа", составленный К. Ф. Рылеевым и С. П. Трубецким: в нем объявлялось об уничтожении самодержавия, крепостного права и введении некоторых демократических свобод.
Восстание оказалось плохо подготовленным, а избранный накануне диктатором С. Трубецкой, решив, что у восставших мало сил, на Сенатскую площадь не явился. Восставшие не привлекли на свою сторону народ и, не проявив вовремя решительность, утеряли инициативу действий. Император Николай I успел за это время стянуть на площадь надежные войска и артиллерию, и восстание было подавлено.
В ночь на 15 декабря начались аресты: наиболее опасных по повелению императора Николая I помещали в Алексеевский равелин, и первым в него посадили К. Ф. Рылеева. Препропровождая его туда, царь писал коменданту крепости: "Присылаемого Рылеева посадить в Алексеевский равелин, но не связывая рук; без всякого сообщения с другими, дать ему и бумагу для письма, и что будет писать — собственноручно приносить мне ежедневно".
Вслед за К. Ф. Рылеевым в равелин доставили Горского, Вишневского, Арбузова, Бодиско, В. К. Кюхельбекера ("Строжайше за ним наблюдать"). Потом в Равелин попали А. И. Якубович, Е. П. Оболенский, Н. А. Панов, братья Бестужевы, П. Г. Каховский и другие. Об М. А. Бестужеве император сделал особую приписку: "За ним всех строже смотреть, особенно не позволять никуда выходить и ни с кем не встречаться". После подавления восстания Черниговского полка в Равелин посадили и П. Пестеля. Впоследствии некоторых декабристов заковали в кандалы. Были арестованы и посажены в крепость А. Н. Сутгоф, Д. А. Щепин-Ростовский Д. И. Завалишин, И. Д. Якушкин, И. И. Пущин, А. И. Одоевский, С. П. Трубецкой и другие.
Комендантом Петропавловской крепости был тогда генерал от инфантерии, кавалер многих орденов Александр Яковлевич Сукин, которому на другой день после восстания император пожаловал звание генерал-адъютанта. На следствии комендант говорил декабристам: "Вы, господа, читали все: и Дессю, и Констана, и Бентама, и вот куда попали. А я всю мою жизнь читал только Священное Писание, и смотрите, что заслужил".
Следствие по делу декабристов возглавлял сам император Николай I, и, по воспоминаниям многих из них, на допросах царь ругался, грозил, льстил, увещевал… После допроса декабристов опять отводили в крепость с записками от императора, в которых коменданту указывалось, как содержать заключенных. Одним из главных требований было — содержать декабристов в одиночном заключении.
Они сидели в Секретном доме Алексеевского равелина, в сырых и темных казематах Зотова и Трубецкого бастионов, казематах Никольской, Кронверкской и других куртин. Некоторые декабристы одно время содержались в казематах Невской куртины, и с наступлением лета жены заключенных начали подъезжать сюда на яликах, чтобы через окна переговариваться с ними. Об этом тотчас же стало известно коменданту, и узников перевели в другие тюрьмы.
А. А. Бестужев весь период следствия провел в камере № 1 Никольской куртины. Его сестра впоследствии вспоминала, как она старалась подольше задержаться при входе в крепость, так как "Александр Александрович сидел у Никольских ворот, к парку, по левой руке — крайнее окно". Заключенными были переполнены все камеры Алексеевского равелина, все бастионы и куртины Петропавловской крепости, но и их оказалось недостаточно. Размещали арестованных и в казармах, которых вскоре тоже не хватило, после чего были заняты часть лаборатории и Монетного двора. Когда же и эти помещения оказались переполненными, новых арестантов стали отправлять на гауптвахту в Кронштадт, а некоторые сидели даже в здании Главного штаба: в их числе был и А. С. Грибоедов — автор комедии "Горе от ума". Даже Зимний дворец был превращен в тюрьму, и сюда приводили арестованных, на которых падали самые серьезные обвинения: первое время их сажали на дворцовую гауптвахту и в комнатах нижнего этажа Зимнего дворца.
Так как число арестованных все росло и росло, Николай I повелел построить в крепостных амбразурах особые клетки, которые были страшнее самых ужасных казематов Алексеевского равелина. В декабре 1825 года арестантских помещений в Кронверкской куртине не существовало. На втором ярусе во всех казематах ее правой части находились казармы Сводного пехотного батальона. Чтобы оборудовать камеры, 31 декабря батальон вывели за пределы крепости — на Выборгскую сторону в "сухопутный госпиталь", а в куртине начались спешные работы по сооружению новых казематов, которые велись даже ночью, при свечах. Когда в начале января Н. Р. Цебрикова привели в одну из только что оборудованных камер Кронверкской куртины, то рядом "плотники еще пристраивали к каждому окну по крошечной комнате, четыре шага в диаметре, так что в каждом каземате под сводом было три комнаты". А уже через две недели в этой куртине было "отделено бревенчатыми перегородками для содержания арестантов 35 мест". Новые камеры строились из совершенно сырого леса и, по описанию Д. И. Завалишина, были так тесны, что едва доставало места для кровати, столика и чугунной печи. Когда печь топилась, то клетка наполнялась непроницаемым туманом, так что, сидя на кровати, нельзя было видеть дверь на расстоянии двух аршин. Но лишь только закрывали печь, то делался от нее удушливый смрад, а пар, охлаждаясь, буквально лил потоком со стен, так что в день выносили по двадцать и более тазов воды…
Похожая камера в Кронверкской куртине была и у старшего адъютанта Главного штаба 2-й армии Н. В. Басаргина, поручика лейб-гвардии Егерского полка. "Каземат мой был чрезвычайно сыр, будучи построен наскоро, перед тем как меня туда посадили. Со стен текло, теснота не позволяла мне делать никакого движения". Находясь в таких условиях, многие арестованные болели. "Флюсы, ревматизмы, страшные головные боли и прочее были неизбежным следствием такого положения. Само пребывание арестантов в таких клетках было уже пыткой и притом пыткой непрерывной". У Н. В. Басаргина открылось кровохарканье, тюремный лекарь дал ему порошки и предписал давать к обеду полбутылки пива, но ничего не помогало… Наконец доктор заявил, что в этом каземате узник не может поправиться, и только после этого Н. В. Басаргина "перевели в другой конец куртины, где было не так сыро, и поместили в каземат более просторный, но зато столь темный, что, пришедши туда, он долго не мог различать предметы, пока глаза не освоились с мраком".
Крепость была переполнена. Вопреки правилам в каземат сажали по 2–4 человека, однако совместное сидение продолжалось недолго, и при первой же возможности начальство старалось разместить декабристов по одиночным камерам. А. П. Беляев так пишет о своем новом помещении: "Меня перевели в каземат… в четыре шага величиною, немного больше гроба, и заключили одного. Тут была страшная сырость, а утром топили железную печь, труба которой проходила над головой". Отсюда его перевели в каземат Невской куртины: