Алуштинские исследователи Виктор и Алена Ткаченко проанализировали исторические документы и письма Кутузова к жене и дочерям, которые он отправлял через много лет после событий на Крымском полуострове – в период Отечественной войны 1812 года.
Вот что о ранении Кутузова у деревни Шумы пишет командующий 2‑й армией В.М. Долгоруков в реляции о сражении от 28 июля 1774 года: «Из числа же всего войска Вашего Императорскаго Величества ранены: Московскаго легиона Подполковник Голенищев-Кутузов, приведший гренадерский свой баталион… Сей Штаб-Офицер получил рану пулею, которая, ударивши его между глазу и виска, вышла на пролет в том же месте на другой стороне лица».
Спустя четыре года Кутузов женится на дочери генерал-поручика Бибикова Екатерине Ильиничне и появляется на свадьбе с черной повязкой поверх правого глаза – в первый и единственный раз. А спустя 10 лет, в 1788 году, во время Очаковского сражения, Кутузов получает еще одно ранение, о котором французский врач, служивший в русской армии, Массо написал: «Мы сами видели чудо, случившееся с генералом Кутузовым. Он был ранен пулей, которая пролетела сквозь голову через левый висок и вышла у правого глаза, но не лишила оного». В результате правый глаз искосило, но он продолжал видеть. И только со временем зрение стало ухудшаться. А 29 октября 1812 года в письме к дочери Елизавете сам Кутузов написал: «Глаза мои очень утомлены; не думай, что они у меня болят, нет, они только устали от чтения и письма по случаю вновь одержанных побед».
Вот и получается, что ранение Кутузова в глаз возле деревни Шумы – фальсификация, хоть и ненамеренная. И что самое удивительное – перекочевавшая из книг на исторические памятники, в данном случае – на знаменитый фонтан в Верхней Кутузовке…
(По материалам: Алексей Правдин, материал опубликован в газете «Крымский ТелеграфЪ» № 305 от 14 ноября 2014 года)
P.S. Кстати, тополь Кутузов не сажал. Самое старое изображение кутузовского фонтана с тополем появилось между 1842 и 1847 годами. На гравюре художника Фридриха Гросса хорошо видно, что дерево в это время было слишком молодым. Великий полководец умер в 1812 году, а деревьям на картинке явно меньше 30 лет, так что они никак не могли быть посажены самим Кутузовым. Да и фонтан не совсем кутузовский.
Алуштинский историк Виктор Ткаченко подробно изучил историю кутузовского фонтана по архивным источникам. Исследователь выяснил, что первоначально этот памятник был поставлен совсем другому человеку. В 1804 году сын турецкого офицера Исмаила Аги Тузчи-оглу, погибшего в Шумском сражении, решил обновить памятник около места смерти своего отца. Построенный им фонтан и стал спустя многие годы называться «кутузовским». То есть изначально сооружение должно было увековечить память вовсе не русского полководца, а его противника. А что с родником? Эффективно обеззараживать раны врачи научились только в конце XIX века. До этого любое ранение на войне считалось смертельно опасным. Даже после успешной хирургической операции до 80 % пациентов умирало от заражения гнилостными бактериями. От качества воды, которой промывали поврежденную голову Кутузова, действительно зависела жизнь будущего фельдмаршала, и ему, безусловно, есть за что благодарить крымский источник Савлух-Су. Современный вид кутузовский фонтан приобрел после реконструкции в середине 50‑х. С тех пор чугунная табличка на нем содержит ошибку, которая так не исправлена. Сражение случилось 24 июля, а на памятнике стоит дата 24 июня.
(По материалам: https: //ncrim.ru/news/view/28—07—2016‑nasha-gazeta-razvenchivaet-mify-mihail-kutuzov-ne-teryal-v-alushte-glaza-i-ne-sajal-topolya © ncrim.ru)
Лермонтов и Крым
Согласно последним данным о биографии Лермонтова, он никогда не посещал Крым, как то ему приписывается. Он бывал с ним рядом – в Тамани. Однако существовала одна очень интересная история, которая настолько ввела в заблуждение биографов, что во многих жизнеописаниях писателя появились упоминания о его прямой связи с полуостровом.
Журнал «Русский архив» опубликовал за авторством Павла Вяземского в 1887 году сенсационную статью, утверждавшую, что были найдены письма жены консула Франции в городе Одесса. Из них следовало, что Адель Омер де Гелль имела роман с Лермонтовым. Согласно письменному источнику, поэт ради нее нарушил нормы воинских уставов и, самовольно покинув расположение, отправился на полуостров.
После публикации этой информации мнение об истинности тех событий стало преобладающим, что повлекло за собой их переосмысление в творческих кругах. Были случаи, когда создавались целые произведения, как, например, «Поэт и поэтесса» за авторством Сергеева-Ценского, и это не единственный пример. К результатам этой ошибки можно отнести и «Тринадцатую повесть о Лермонтове» Петра Павленко.
Мыс Лермонтова в Крыму
Опровержение исторической неточности: более подробное изучение найденных текстов показало, что француженка была любовницей сразу множества видных деятелей Франции и не только. Основной ее деятельностью было изучение текущей ситуации, а по-простому – шпионаж. Письма были хорошо составленными донесениями, с помощью которых она отправляла собранные данные за рубеж.
Самым важным фактом в опровержении этой теории стал доклад Николая Лернера, доказавшего, что письма были написаны не поэтом, а князем Вяземским. Доказательство строилось на найденном наградном списке Лермонтова, в котором было прямо написано о воинских достижениях Михаила Юрьевича в те дни, когда, согласно более ранней информации, он должен был находиться в Таврической губернии.
Таким образом при всем желании версию о крымских приключениях поэта можно считать недействительной, но есть мнения, что она была составлена Вяземским специально, как дань уважения великому деятелю, решившему позволить Лермонтову все же побывать в Крыму, пусть даже и только по мнению потомков.
Тем не менее в честь поэта был назван мыс под Севастополем, в районе мыса Фиолент. Были поименованы улицы в Севастополе и Бахчисарае. В Симферополе к 125‑летнему юбилею в 1939 году в честь поэта переименовали улицу в новом районе (когда город уже начал сливаться со старинным селом Бахчи-Эли), носившую ранее название Нижнеалександровская. Никто тогда и не предполагал, что она когда-то станет одной из самых застроенных улиц крымской столицы и одной из транспортных развязок города…
(По материалам: Naxela.ru, kr-eho.livejournal.com)
Что делал Марк Твен в Крыму?
В 1867 году 31‑летний Марк Твен в качестве газетного корреспондента побывал в Крыму, где в составе неофициальной делегации встретился с Александром II.
Среди иностранных туристов, посетивших Севастополь вскоре после Крымской войны, были родственники погибших здесь английских, французских и итальянских офицеров, ученые, писатели, фотографы, любители истории, коронованные особы, различные выдающиеся люди.
Не много найдется за границей художников слова, чье творчество обладает столь большой притягательной силой для широкого круга людей, как творчество автора книг… «Приключения Тома Сойера», «Принц и нищий», «Приключения Гекльберри Фина».
Широкую известность Марк Твен приобрел очерками о поездке в Старый Свет – «Простаки за границей» (1869).
Из досье биографов: как возникла идея
История их появления связана с тем, что в начале 1867 года молодой журналист увидел в Сент-Луисе объявление о предлагаемой экскурсии «избранного общества» в страны Средиземного моря на специально зафрахтованном пароходе «Квакер-Сити». Марк Твен решил отправиться в это путешествие в качестве корреспондента, предложив свои услуги двум газетам – «Альта Калифорния» и «Нью-Йорк трибюн», которые и оплатили проезд Марка Твена.
8 июня 1867 года пассажиры «Квакер-Сити», парохода водоизмещением 1800 тонн, отправились в почти полугодовое плавание (до 19 ноября). Путешественники за это время посетили многие страны Европы и Востока. В августе пароход прибыл в Константинополь, после осмотра достопримечательностей которого предстояло побывать в России.
Оставив в Турции тех, кого не заинтересовал следующий пункт программы, часть американских туристов отправилась в путь. Им предстоял заход в Севастополь, Одессу и Ялту.
На пароходе «Квакер-Сити» 8 июня 1867 г. Марк Твен решил отправиться в Крым
В предисловии к своей книге «Простаки за границей» Марк Твен написал: «В этой книге рассказ об увеселительном путешествии. Цель рассказа… показать читателю, каким он увидел бы Европу и Восток, если бы глядел на них своими собственными глазами, а не глазами тех, кто побывал там до него».
В Севастополе, еще не оправившемся от Крымской войны 1853–1856 годов, американский пароход стал целым событием. Еще бы! В Америке в те поры из наших соотечественников мало кто бывал, и на американцев крайне любопытно было посмотреть. Специально посланный губернатором офицер Черноморского флота приветствовал гостей на борту «Квакер-Сити», после чего радушно пригласил их чувствовать себя на крымском берегу как у себя дома. Гостям показали город, а вернее, то, что от него осталось после долгой и крайне разрушительной для него осады… Город-герой оставил у Твена яркие впечатления.
Когда читаешь в этой книге описание увиденного автором в Севастополе, то забываешь об увеселительном характере путешествия, об ироничности Твена. Он пишет: «Наверное, ни один из городов России, да и не только в России, не был так сильно разрушен артиллерийским огнем, как Севастополь. И, однако, мы должны быть довольны тем, что побывали в нем, ибо еще ни в одной стране не принимали с таким радушием.
Не успели мы бросить якорь, как на борт явился посланный губернатором офицер, который осведомился, не может ли он быть нам чем-нибудь полезен, и просил нас чувствовать себя в Севастополе как дома!
Помпея сохранилась куда лучше Севастополя. В какую сторону ни глянь, всюду развалины, одни только развалины! Разрушенные дома, обвалившиеся стены, груды обломков – полное разорение. Будто чудовищное землетрясение всей своей мощью обрушилось на этот клочок суши. Долгих полтора года война бушевала здесь и оставила город в таких развалинах, печальнее которых не видано под солнцем. Ни один дом не остался невредимым, ни в одном нельзя жить. Трудно представить себе более ужасное, более полное разрушение. Дома здесь были сооружены на совесть, сложены из камня, но пушечные ядра били по ним снова и снова, срывали крыши, разрубали стены сверху донизу, и теперь на полмили здесь тянутся одни разбитые печные трубы. Даже угадать невозможно, как выглядели эти дома. У самых больших зданий снесены углы, колонны расколоты пополам, карнизы разбиты вдребезги, в стенах зияют дыры. Иные из них такие круглые и аккуратные, словно их просверлили дрелью. Другие пробиты не насквозь, и в стене остался такой ровный, гладкий и четкий след, словно его нарочно шлифовали. Тут и там ядра застряли в стенах, и ржавые слезы сочатся из-под них, оставляя на камне темную дорожку.