Тем временем военный заговор развивался. Из мемуарной литературы 1924 г. известно, что генералы совместно с большевиками-имперцами сформировали секретный центр. Именно он сыграл решающую роль в организации подавления Корниловского мятежа, происшедшего в конце августа. В сентябре генерал Черемисов в приказном порядке удалил подальше от Петрограда главную боевую опору Временного правительства – Конный корпус генерал-майора Петра Николаевича Краснова. Когда Керенский попытался вернуть его в Петроград, по приказу генерала Клембовского корпус был рассеян задержками отдельных частей на железной дороге.
С 14 по 22 сентября в Александрийском театре проходило Всероссийское демократическое совещание партий и общественных организаций. К тому времени РСДРП(б) уже взяла курс на вооружённое восстание, а совещание намеревалось найти пути к мирному разрешению политического кризиса, спровоцированного Корниловским мятежом. Ленин тогда находился в Гельсингфорсе (Хельсинки). Когда он узнал о внезапно созванном совещании, у вождя впервые сдали нервы, и он потребовал от Сталина немедленно арестовать это совещание и Временное правительство и взять власть. То есть он попытался оказать давление на генералов. Неудачно, над ним только посмеялись.
К тому времени самими большевиками был организован Военно-революционный комитет (ВРК). В его бюро вошли более 100 человек. Председателем избрали левого эсера П.Е. Лазимира, фактическими руководителями ВРК стали Троцкий и В.А. Антонов-Овсеенко.
Заговорщики назначили переворот на 20 октября. В этот день открывался Всероссийский съезд Советов, ему и предполагали передать власть. Но информация о сроке восстания просочилась в газеты, и организаторы съезда перенесли его открытие на 25 октября. А дальше события развивались стремительно.
18 октября военный министр Верховский, на которого Ленин очень рассчитывал, сделал ультимативный доклад правительству, в котором потребовал немедленного заключения перемирия с немцами и демобилизации полностью разложившейся армии. Ему отказали. 20 октября министр подал в отставку, на следующий день его уволили. Ленин к тому времени нелегально вернулся в Петроград и жил на квартире у большевички Маргариты Васильевны Фофановой. Об отставке Верховского он узнал только 24 октября. И у вождя вновь сдали нервы, он решил, что заговор разоблачён, и написал паническое письмо членам ЦК РСДРП(б) со словами: «…положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно». Беспокойство было напрасным – новым министром стал заговорщик генерал Маниковский. Однако и без Ленина переворот был назначен на 25 октября. Генералы готовили восстание и на суше, и на море.
22 октября по боевому приказу командующего Балтийским флотом Развозова был выведен из ремонта и подготовлен к боевым действиям крейсер первого ранга «Аврора».
Ещё летом между боевиками Дзержинского и диверсантами разведуправления армии была установлена тесная связь. Теперь из них были составлены смешанные группы захвата. Утром 24 октября они заняли телефон, телеграф, мосты, вокзалы. На место «барышень» сели опытные офицеры-связисты, и правительство оказалось отключённым от внешнего мира, прежде всего с воевавшей армией. В 10 часов утра 25 октября подконтрольная Полковникову радиостанция Новой Голландии объявила на весь мир о низложении Временного правительства. Однако переворот ещё только продолжался.
Хотя власти знали о заговоре давно, группы захвата застали Временное правительство врасплох. В ночь с 24 на 25 октября перепуганный Керенский попытался через генерала Черемисова вызвать в Петроград полки двух казачьих дивизий с артиллерией и 23‑й Донской казачий полк, но получил жёсткий отказ. Утром 25 октября главнокомандующий Петроградским гарнизоном Полковников приказом по гарнизону № 251 запретил военнослужащим покидать казармы. Каждый солдат или офицер, вышедший на улицу с оружием в руках, подлежал военному суду; запрещалось выполнять чьи-либо приказы, помимо приказов главнокомандующего. Таким образом, Временное правительство осталось под защитой кадетов школы юнкеров и 2‑й роты 1‑го Петроградского женского батальона смерти.
Тем временем по приказу Развозова в акваторию Невы и Морского канала вошли прибывшие из Гельсингфорса, Ревеля и Кронштадта и проведённые по секретным проходам в минных полях броненосец «Заря Свободы», 2 эсминца (в том числе новейший «Самсон»), 3 минных заградителя, 2 тральщика, 1 сторожевое судно, 1 учебное судно, 1 легкое судно. Они доставили в Петроград несколько сотен революционных матросов, базовый госпиталь с персоналом, 2 тыс. винтовок, 1 млн патронов. В тот же день крейсер «Аврора» встал на рейд напротив Зимнего дворца. Эсминец «Самсон» расположился между «Авророй» и Николаевским мостом, закрыв флагман от обстрела со стороны города.
Предполагают, что у переворота были два руководящих центра: явный, подставной в Смольном, где всем заправлял Троцкий и разрабатывал планы Ленин; и секретный, настоящий, по адресу Воскресенская набережная, д. 38, где располагалась армейская разведка и где совместно командовали боевиками по спецсвязи генерал Потапов и Сталин. Не зря отмечали все мемуаристы, что в Смольном Сталина в ночь переворота никто не видел, а Троцкий утверждал, что Сталин струсил и скрылся.
Временное правительство было арестовано революционерами в 2 часа 10 минут 26 октября после штурма Зимнего дворца, осуществлённого преимущественно силами доставленных в столицу по приказу Развозова матросов. Переворот был бескровным.
В ночь с 25 на 26 октября 1917 г. в Таврическом дворце открылся II съезд Советов, который под давлением Троцкого и Каменева объявил, что берёт власть в России в свои руки. Следующим вечером съезд принял подготовленные Лениным «Декрет о мире» и «Декрет о земле».
Первое правительство после переворота сформировали большевики. Чтобы не походить на буржуазные правительства, по предложению Троцкого, по образцу Великой французской революции министры стали именоваться народными комиссарами. Необходимо учесть, что до того дня ни один комиссар не занимал государственные посты, не руководил людьми, не знал нюансы управления общественным хозяйством. Все начинали с нуля.
Керенский бежал в Псков к генералу Краснову и 27 октября пытался организовать карательный поход на Петроград. Однако его потуги были блокированы генералом Черемисовым. В этот же день Черемисов прислал в Петроград для охраны Смольного Сводный латышский полк. Это были 10 тыс. бойцов, ни слова не понимавших по-русски, но верных своим командирам. Они-то и составили гвардию Октябрьской революции.
Первая кровь пролилась 29 октября, когда в Петрограде неожиданно восстали четыре юнкерских училища. Подавить их Черемисов приказал генералу Вальтеру. Мятежники были расстреляны из пушек. 428‑й Лодейнопольский полк с артиллерией Вальтер отправил в Москву на подавление такого же мятежа юнкеров.
Главный урок Октябрьской революции: армия, прежде всего её высшее командование, не может быть сторонним наблюдателем в революции, она является обязательным участником революции и основной силой победоносной революции, гарантом победы поддерживаемой ею стороны. Революция всегда терпит поражение по вине предавшей народ армии. Бесспорно, армия является механизмом в руках правящего класса, но ссылки на уставы справедливы в случае внешней угрозы и становятся дрянным самооправданием в дни внутренней смуты, когда каждый сам делает выбор с кем быть.
«Пирожные» Жданова
У поэтов есть такой обычай —
В круг сойдясь, оплёвывать друг друга.
Так написал замечательный советский поэт Д.Б. Кедрин, отметив характернейшее свойство творческой интеллигенции. Ещё ярче прозвучали в этом стихотворении слова о том, как откликались на их клеветнические измышления обыватели, живущие в своём мирке и предающиеся сушковщине – принципу «слышу звон, да не знаю, где он, но я умный и образованный, а потому имею право судить, осуждать и выносить приговор»:
Старики кивали бородами,
Молодые говорили: «Браво!»
Этим-то и воспользовались те, кто задумал разрушить СССР. Ведь главный удар наносился ими не по экономике, а изнутри – по идеологии. Причём били изнутри высшей власти – из Секретариата ЦК КПСС по идеологии, возглавлявшегося А.Н. Яковлевым. Прежде всего били по духовным нравственным скрепам, удерживавшим в целости единую страну и единый многонациональный народ. Били прежде всего по главной скрепе, по памяти о Великой Отечественной войне. 1980‑е гг. – время широкого распространения в СССР книг Суворова (В.Б. Резуна), бесконечного числа измышлений о героях войны и особенно о военных руководителях государства.
А.А. Жданов в блокадном Ленинграде. 1941 г.
Разрушители делали ставку на творческую интеллигенцию, посредством которой создавались тогда многочисленные окна Овертона в обывательском понимании – как орудия создания клеветнической мифологии и распространения ложной информации. В этом аспекте вернее было бы говорить не об окнах, а о дырах Овертона, поскольку окно можно закрыть, а с дырой уже ничего не поделаешь – она остаётся навечно в умах сушковцев, разлагая духовные основы жизни народа. Даже если залатать дыру, материал всё равно останется повреждённым и некачественным.
Науськанные разрушителями на прошлое СССР и России, ряд интеллигентов (крыс Овертона) принялись грызть нашу историю, выдавая свои измышления за «скрывавшуюся» ранее «корыстными негодяями» истину.
Особый интерес у лжеобличителей вызывала блокада Ленинграда. В центре общественного интереса оказалась книга Д.А. Гранина «Человек не отсюда», в которой рассказывалось следующее:
«Однажды, уже после выхода “Блокадной книги”, мне принесли фотографии кондитерского цеха 1941 года. Уверяли, что это самый конец, декабрь, голод уже хозяйничал вовсю в Ленинграде. Фотографии были чёткие, профессиональные, они потрясли меня. Я им не поверил, казалось, уже столько навидался, наслушался, столько узнал про блокадную жизнь, узнал больше, чем тогда, в войну, бывая в Питере. Душа уже задубела. А тут никаких ужасов, просто-напросто кондитеры в белых колпаках хлопочут над большим противнем, не знаю, как он там у них называется. Весь противень уставлен ромовыми бабами. Снимок неопровержимо подлинный. Но я не верил. Может, это не 41‑й год и не блокадное время? Ромовые бабы стояли ряд за рядом, целое подразделение ромовых баб. Взвод. Два взвода. Меня уверяли, что снимок того времени.