Постановление было подготовлено группой товарищей, получивших значительные дивиденды от народного имущества в период крушения СССР. Возглавлял их член Политбюро ЦК КПСС А.Н. Яковлев. Скрепил постановление своей подписью будущий лауреат Нобелевской премии мира и почётный гражданин Германии, а тогда Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачёв.
Казус Анны Ахматовой
В 1946 г. А.А. Жданов сделал то, чего ему не могут простить вот уже несколько поколений российских интеллигентов. В Москве было принято Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года № 274. п. 1 г «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», после чего в город на Неве приехал Жданов и выступил перед партактивом с большой разъяснительной речью. Постановление касалось публикаций в ленинградских журналах произведений М.М. Зощенко и А.А. Ахматовой, а также характерной во все времена для литературно-художественных журналов узкой групповщины – публикации (за счёт государства) исключительно «своих» авторов.
В октябре 1945 г. у И.В. Сталина случился первый инсульт. С этого времени он быстро дряхлел. Остро стоял вопрос о преемнике. Кандидатурой номер один был А.А. Жданов. Но далеко не все члены Оргбюро готовы были уступить ему столь высокий пост. Вскоре стало известно, что в недрах ведомства Л.П. Берии готовилось политическое дело против ленинградской интеллигенции, которое должно было скомпрометировать в глазах общественности именно самого Жданова – многолетнего руководителя города и области. Одной из центральных фигур предполагалось сделать Анну Андреевну Ахматову – вдову расстрелянного за контрреволюционную деятельность Н.С. Гумилёва и мать недавнего политического зэка Л.Н. Гумилёва.
Чтобы перекрыть готовившуюся политическую расправу, ждановцами было придумано Постановление Оргбюро. Фигуранты его, бесспорно, пострадали. Но никто не был отдан под следствие и суд, никто не отправился в лагеря, а пострадавшим тем или иным образом была предоставлена вполне денежная работа. (Ахматовой стали заказывать переводы на русский язык поэзии иноязычных авторов, за что прилично платили.) «Обличённым» интеллигентам надо было переждать лихое время.
Но здесь рассказ идёт о «казусе Ахматовой», т. е. о выдумке относительно страстной любви между нею и великим итало-французским художником Амедео Модильяни.
25 апреля 1910 г. в Киеве венчались Анна Андреевна Горенко (Ахматова) и Николай Степанович Гумилёв. Медовый месяц молодожёны решили провести в Париже и выехали туда 2 мая. «В Париже они отдались всей душой музеям города-светоча и французской литературе» (С.К. Маковский). В начале июня пара уже была в России.
Амадео Модильяни и один из многочисленных портретов Ахматовой
В восьмистраничном очерке 1959–1964 гг. «Амедео Модильяни», единственном, где Анна Андреевна рассказала о своём знакомстве с художником, Ахматова сообщила: «В 10‑м году я видела его чрезвычайно редко, всего несколько раз. Тем не менее он всю зиму писал мне». Когда, как и где состоялось знакомство поэтессы с художником, не известно. Выдумок на этот случай много. Самая распространённая версия такова. Гумилёв, уже бывавший в Париже, водил супругу по знаменитым парижским литературным кафе. Одним из таких кафе была «Ротонда». Там Модильяни увидел Анну и якобы мгновенно воспылал к ней страстью. Гумилёв это заметил, случился конфликт… Одним словом, перед нами очевидная выдумка, сочинённая сторонними людьми уже после кончины Анны Андреевны, но изначально опровергнутая её очерком.
Если бы Модильяни серьёзно конфликтовал с Гумилёвым, вряд ли у него оказался бы адрес Ахматовой. Или сама история с письмами – выдумка Ахматовой? В любом случае, её биографы утверждают, что вся переписка сгорела во время пожара в её доме, сохранились лишь воспоминания о строках из этих писем, которые Анна Андреевна записала в очерке «Амедео Модильяни» – через 49 лет после их первого прочтения. Когда был пожар в доме Ахматовой, погубивший письма Модильяни, выяснить не удаётся.
О конфликте итальянца с супругом Анны мы узнаём из того же очерка. Но к Ахматовой он не имел никакого отношения, и сама она узнала о нём случайно от мужа: «Только раз Н.С. Гумилёв, когда мы в последний раз вместе ехали к сыну в Бежецк (в мае 1918 г.) и я упомянула имя Модильяни, назвал его “пьяным чудовищем” или чем-то в этом роде и сказал, что в Париже у них было столкновение из-за того, что Гумилёв в какой-то компании говорил по-русски, а Модильяни протестовал…» Так что история о «Ротонде» очевидная выдумка. Так же, как странным кажется заявление Ахматовой: «Я ни разу не видела его пьяным, и от него не пахло вином. Очевидно, он стал пить позже, но гашиш уже как-то фигурировал в его рассказах». Всё парижское окружение Модильяни и Гумилёв рассказывают о пьянстве художника, только Ахматова ничего не видела. А было ли это знакомство в 1910 г. или такова фантазия Анны Андреевны, оправдывающая её отношения с Модильяни в 1911 г.? Сие есть тайна за семью печатями, но слишком многое (и в первую очередь множество противоречий с биографическими фактами из жизни Модильяни в 1910 г.) говорит о том, что никакого знакомства в тот раз не было.
Весной 1911 г. Гумилёв и Ахматова серьёзно разругались по поводу того, кто из них пишет лучшую поэзию. Анна Андреевна, поощряемая другими поэтами во главе с Вячеславом Ивановым, публично заявила мужу:
– Всё равно мои стихи лучше твоих!
В мае обстановка в семье накалилась до такого предела, что Анна Андреевна уехала к матери в Киев, а оттуда с невесть откуда взявшимися 2 тыс. руб. отправилась развеяться в полюбившийся Париж. Предполагают, что деньги жене швырнул Гумилёв, намекая на неизбежный развод. Сам он тогда же уехал в материнскую усадьбу Слепнёво, что находилась в Бежецком уезде близ Твери, и оставался там, пока к нему не приехала мириться Ахматова. Примирение состоялось в июле 1911 г., поэты вновь зажили душа в душу, результатом чего стало зачатие и рождение 1 октября 1912 г. сына Лёвушки, ныне прославленного мыслителя Льва Николаевича Гумилёва.
Итак, обиженная на мужа, обескураженная двадцатилетняя Анна Андреевна приехала в Париж в конце мая 1911 г. Воспитанная в русской высоконравственной традиции начала XX столетия, всю предшествовавшую жизнь пребывавшая под плотной опекой близких, женщина имела весьма смутные представления о будничной жизни, а тут вдруг впервые оказалась один на один с огромным, не знакомым ей городом. Неизбежно Ахматова растерялась. Остановившись в гостинице, она отправилась по знакомым местам, куда её водил «завистливый» супруг.
Вот тогда-то, в Париже, видимо, и случилось настоящее знакомство Ахматовой с Модильяни. Ведь он был завсегдатаем богемных кафешек. По неопровержимым свидетельствам художник уже был заядлым наркоманом-гашишистом и пьяницей. Жизнь Модильяни расписана многочисленными биографами чуть ли не по дням, поэтому достаточно познакомиться с несколькими исследованиями, где рассказывается о 1908–1911 гг., чтобы убедиться в уже устойчивой болезненной зависимости Амедео. Рассказы о пьяных дебошах, когда Модильяни драл картины и крушил скульптуры других авторов, объяснят, почему парижская богема старалась держаться подальше от итальянца. Ведь в ярости ему ничего не стоило схватиться за нож, даже будучи трезвым.
Уже в 1909 г. побывавшая у Амедео в Париже сестра его матери тётушка Лаура написала, что выглядел племянник ужасно. Мать Евгения позднее смягчила её слова, отметив: «Выглядит он неплохо». О последующем пятилетии жизни художника биографы рассказывают: «…не просыхающий ни дня, одурманенный гашишем, нищий, драчливый, больной человек без будущего, который в неполные тридцать лет выглядит развалиной».
Такой контраст между тем, что написала почти через пятьдесят лет Анна Ахматова, и тем, как говорили и писали близко знавшие Модильяни люди о тех годах, прямо ставят нас перед фактом, что Ахматова была нечестна в своём очерке. Анна Андреевна много лет отказывалась писать воспоминания о Модильяни, отказывалась давать интервью об их знакомстве, предпочитала не откровенничать на эту тему с близкими…
Толчком к написанию очерка «Амедео Модильяни» явно стал французский фильм о судьбе Модильяни «Монпарнас, 19», вышедший на экраны в 1958 г. и тогда же увиденный Анной Андреевной на закрытом показе в Ленинграде. Недаром она завершила свой очерк словами: «…совсем недавно Модильяни стал героем достаточно пошлого французского фильма “Монпарнас, 19”. Это очень горько!» Ахматова предчувствовала неизбежность той вакханалии слезливого блудодейства, которая случилась после её кончины.
Неизвестно, кто первым запустил в широкую аудиторию сплетню о романтичной светлой любви между великой русской женщиной-поэтом и великим итало-французским художником, но сплетня быстро разрасталась как снежный ком. Очевидно то, что она начала расползаться уже после смерти Ахматовой, а в эпоху развала СССР приняла лавинообразный характер. Уже в 1990‑х гг. для биографов Модильяни во всём мире стало обязательным включать в книги о художнике вставки о его любви к Ахматовой. Вставки делались даже при переиздании уже выходивших без этой истории книг.
Стихотворения Ахматовой, входящие в прямое противоречие с её очерком о художнике, ныне объявлены посвящением Модильяни. Поскольку доказать это невозможно, принята за аксиому формула: «данное стихотворение навеяно любовью к Модильяни». Как так получилось, объяснить никто не берётся. Однако если Ахматова находила возможным без стеснения посвящать и публиковать посвящения своим лесбийским пристрастиям, то почему в случае «посвящения» Модильяни вздумала скрыть этот факт? Даже после развода с Гумилёвым? Непонятно.
Но вершиной подлости (по другому и не скажешь!) стала история с рисунками Модильяни. В очерке Анна Андреевна написала: «Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома, – эти рисунки дарил мне. Их было шестнадцать. Он просил, чтобы я их окантовала и повесила в моей царскосельской комнате. Они погибли в царскосельском доме в первые годы революции. Уцелел тот, в котором меньше, чем в остальных, предчувствуются ег