Оригиналы дарственных за подписями М.И. Калинина и руководства Моссовета были представлены в суд. Дело МСПС выиграло. Через полгода очередные интриганы выжили Шереметьева с его должности, а дом Наташи Ростовой, частично распроданный новыми руководителями сообщества сторонним предпринимателям, всё еще остается официальной резиденцией писателей России и ряда других государств.
Памятник Л.Н. Толстому перед домом Ростовых
О масонских тайниках дома Ростовых стоит поговорить отдельно. Князья Долгоруковы купили только центральный корпус здания, которое сразу стало резиденцией московских масонов. Огромные крылья к нему пристроены по их воле и заказу. Как строили себе дома масоны, с какими обязательными тайниками, общеизвестно. В 1812 г. в усадьбе Долгоруковых разместился французский генералитет, а потому пожар её не затронул. В революции и Гражданскую войну дом Ростовых Бог миловал. Не пострадала усадьба и от бомбежек Великой Отечественной. Это одна их самых сохранившихся в эпохи катаклизмов территорий Москвы[12].
На предмет тайников дом Наташи Ростовой никогда не обследовался. Ходят разные слухи, кто его знает, какие неожиданности ждут исследователей в подвалах прославленного здания.
Санкт-Петербург
Санкт-Петербург (Петроград, Ленинград) поэтапно стал столицей могущественной Российской державы в 1712–1714 гг. и оставался таковой до 12 марта 1918 г. Неудивительно, что город оказался средоточием мировых политических интриг, тайн, мистики. Вспомним Евангелие от Марка: «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не бывает потаённого, что не вышло бы наружу». К тайнам Санкт-Петербурга эти слова явно не относятся.
Предполагаемые масонские заговоры
При российском дворе никогда не утихали слухи, будто Екатерина II умерла не естественной смертью, а погибла в результате дворцового заговора. История эта носит мистический характер и уже более 200 лет циркулирует в мире профессиональных историков, хотя и не имеет под собою никакого документального подтверждения, за исключением мемуаров французского короля Карла X (1824–1830), который носил в те годы титул графа д’Артуа. Именно из записей француза историки узнали о страшном видении Екатерине II, случившемся за неделю до её кончины. Свидетелей у этих событий было относительно много.
Тем вечером императрица легла спать как обычно. В соседних апартаментах оставались бодрствовать дежурные фрейлины. Примерно через час Екатерина вышла из своей спальни и, не говоря никому ни слова, прошла в сторону тронного зала. Первоначально дамы были очень смущены, затем стали обсуждать случившуюся странность. Неожиданно двери спальни императрицы распахнулись – на пороге появилась сама Екатерина. Она сердито спросила, почему фрейлины разговаривают так громко? Они мешают ей заснуть! Испуганные дамы объяснили причину своего поведения. Екатерина усмехнулась и немедленно в сопровождении фрейлин и вызванных дежурных офицеров направилась в указанном направлении.
Когда возглавляемая императрицей группка вошла в тронный зал, они увидели жуткое зрелище: огромное помещение было освещено призрачным зелёным светом, а на троне у противоположной стены восседала сама Екатерина, одетая в привычный ночной халат, и явно рассматривала вошедших. Не узнать императрицу было невозможно – в старости она сильно растолстела, заплыла жиром, и найти в Петербурге другую женщину таких форм и объёмов было практически невозможно (известные нам портреты престарелой Екатерины II откровенно лгут). Едва увидев своего двойника, императрица страшно закричала и упала без чувств. Пока свита суетилась вокруг неё, видение исчезло, а вместе с ним пропал и зелёный свет.
Продолжение этой истории я слышал от старых ленинградских историков, которые ссылались на рассказ директора Эрмитажа в 1909–1918 гг. Дмитрия Ивановича Толстого (1860–1940). Пересказываю, как запомнил, но не называю имён, поскольку речь идёт о доверительных личных беседах.
Английская карикатура на смерть Екатерины II. 1796 г.
После второго раздела Речи Посполитой (1793) Екатерина II велела привезти в Петербург трон Станислава Понятовского[13] и сделать из него стульчак для отхожего места. Отверстие в стуле открывалось в комнату этажом ниже. В последние годы жизни, восседая на троне польского короля, обычно и справляла естественную нужду российская императрица. По официальной версии утром 5 (16) ноября 1796 г. на этом троне Екатерину II хватил апоплексический удар (инсульт), через сутки она умерла. Однако рассказывали и другое: будто на самом деле во время её пребывания на польском троне из нижней комнаты чья-то сильная опытная рука проткнула несчастную тонкой острой стальной пикой-иглой чуть ли не насквозь. Императрица мгновенно потеряла сознание и уже не пришла в себя, лишь изо рта её постоянно шла кровавая пена, и агония её более походила на агонию посаженного на кол человека, чем на жертву инсульта.
Екатерина была такой толстой, что шесть здоровенных мужчин с трудом дотащили её до опочивальни, но поднять на кровать так и не смогли, а уложили на полу на красный сафьяновый матрац (кровь на нём была не заметна!). И инсценировку «видения», и убийство приписывают заговору масонов и полагают, что наследник престола Павел Петрович, которого по исчезнувшему после кончины Екатерины II завещанию следовало отстранить от престола, был в курсе заговора.
Эта масонская история получила развитие благодаря мемуарам баронессы Генриетты Луизы фон Оберкирх, близкой подруги жены Павла I императрицы Марии Фёдоровны Старшей. Она записала рассказ Павла Петровича от 10 июля 1782 г. (даю в сокращении. – В.Е.).
«Куракин знает, что и мне было бы кой о чём порассказать…
Раз вечером, или, пожалуй, уже ночью, я, в сопровождении Куракина и двух слуг, шел по петербургским улицам. Мы провели вечер вместе у меня во дворце, за разговорами и табаком, и вздумали для освежения сделать прогулку инкогнито при лунном освещении. Погода была не холодна; это было в лучшую пору нашей весны… Разговор наш шёл не о религии и ни о чём-либо серьёзном, а напротив, был весёлаго свойства, и Куракин так и сыпал шутками насчёт встречных прохожих. Несколько впереди меня шёл слуга, другой шёл сзади Куракина, а Куракин следовал за мною в нескольких шагах позади. Лунный свет был так ярок, что при нём можно было читать письмо, и следовательно, тени были очень густы. При повороте в одну из улиц, вдруг вижу я в глубине подъезда высокую худую фигуру, завёрнутую в плащ в роде испанскаго, и в военной, надвинутой на глаза, шляпе. Он будто ждал кого-то. Только что я миновал его, он вышел и пошёл около меня с левой стороны, не говоря ни слова. Я не мог разглядеть ни одной черты его лица. Мне казалось, что ноги его, ступая на плиты тротуара, производят странный звук – точно как будто камень ударялся о камень. Я был изумлён, и охватившее меня чувство стало ещё сильнее, когда я почувствовал ледяной холод в моём левом боку, со стороны незнакомца. Я вздрогнул и, обратясь к Куракину, сказал:
– Судьба нам послала страннаго сопутника.
– Какого сопутника? – спросил Куракин.
– Господина, идущаго у меня слева, по шуму, производимому им.
Куракин раскрыл глаза в изумлении и заметил, что никого нет у меня с левой стороны.
– Как? Ты не видишь этого человека между мною и домовою стеною?
– Ваше высочество идёте возле самой стены и физически невозможно, чтобы кто-нибудь был между вами и ею.
Я протянул руку и точно ощупал камень. Но всё-таки незнакомец был тут и шёл со мною шаг в шаг, и звуки шагов его, как удары молота, раздавались по тротуару. Я посмотрел на него внимательнее прежняго, и под шляпой его блеснули глаза столь блестящие, что таких я не видал никогда ни прежде, ни после. Они смотрели прямо на меня и производили на меня какое-то околдовывающее действие.
– Ах! – сказал я Куракину. – Я не могу передать тебе, что я чувствую, но только во мне происходит что-то особенное.
Я дрожал, не от страха, но от холода. Я чувствовал, как что-то особенное проникало все мои члены, и мне казалось, что кровь замерзает в моих жилах. Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственнаго спутника, раздался глухой и грустный голос:
– Павел!
Я был во власти какой-то неведомой силы и механически отвечал:
– Что вам нужно?
– Павел! – сказал опять голос, на этот раз, впрочем, как-то сочувственно, но с ещё большим оттенком грусти. Я не мог сказать ни слова. Голос снова назвал меня по имени, и незнакомец остановился. Я чувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать тоже.
– Павел! Бедный Павел! Бедный князь!
Я обратился к Куракину, который также остановился.
– Слышишь? – спросил я его.
– Ничего, – отвечал тот, – решительно ничего.
Что касается до меня, то этот голос и до сих пор ещё раздаётся в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собою и спросил незнакомца – кто он и что ему нужно?
– Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты особенно не привязывался к этому миру, потому что ты долго не останешься в нём. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести; для благородной души нет более чувствительного наказания.
Он пошёл снова, глядя на меня всё тем же проницательным взором. И как я остановился, когда остановился он, так и теперь я почувствовал необходимость пойти за ним. Он не говорил, и я не чувствовал особеннаго желания обратиться к нему с речью. Я шёл за ним, потому что он теперь шёл впереди. Это продолжалось более часу. Где мы шли, я не знал…
Наконец пришли мы к большой площади, между мостом чрез Неву и зданием Сената. Он прямо пошёл к одному как бы заранее отмеченному месту площади; я, конечно, следовал за ним – и затем остановился.
– Прощай, Павел! – сказал он. – Ты ещё увидишь меня опять, здесь и кой-где ещё.