В тот раз я ответил стихотворением, написанным самим Пушкиным на иллюстрацию к «Евгению Онегину» в «Невском альманахе» за 1829 г.
Пупок чернеет сквозь рубашку,
Наружу <титька> – милый вид!
Татьяна мнёт в руке бумажку,
Зане живот у ней болит:
Она затем поутру встала
При бледных месяца лучах
И на <подтирку> изорвала
Конечно «Невский альманах».
Пушкин, бесспорно, прежде всего был человеком, одарённым свыше гением творить высокую поэзию. Но гений этот не лишал поэта всего того, что свойственно человеческому организму и быту. В том числе и то, что описал поэт в приведённой сатире, он испытал сам многократно, ибо был из плоти, а не соткан из сугубо возвышенных чувств. Стихосложение свойственно человеку-поэту, земная жизнь – человеку-обывателю. Они едины и неразрывны. Дуэли были присущи земной жизни дворян-обывателей XVIII–XIX вв. И дуэль Пушкина с Дантесом не исключение. Поэтому при рассмотрении трагических событий гибели поэта необходимо рассматривать исключительно их бытовую сторону. А она переворачивает все представления о роковой дуэли, навязываемые нам пушкиноведением в течение 200 лет.
Со 2 октября 1836 г. семья Пушкиных арендовала первый этаж дома княгини С.Г. Волконской по адресу Набережная Мойки, дом 12 – в одном квартале от Зимнего дворца. Всего 11 комнат, из которых 2 приходились на кухню и кладовку. В остальных 9 комнатах проживали Пушкин, его жена Наталья Николаевна, их четверо детей (старшей Маше шёл пятый год, младшей Наташе было восемь месяцев). Но главное, с четой Пушкиных проживали старшие сёстры Натальи Николаевны – Екатерина и Александра Гончаровы.
Слуг было 15 человек: две няни, кормилица, камердинер, четыре горничных, три лакея, повар, прачка, полотёр и личный слуга Александра Сергеевича старик Никита Козлов.
Дом А.С. Пушкина на набережной Мойки
При этом необходимо учесть, что Пушкин был категорически против приглашения в его дом сестёр жены. Но Наталья Николаевна настояла (!) на этом. Столичный аристократ Александр Сергеевич, при всей видимой его строгости, явно комплексовал перед юной супругой-провинциалкой, поскольку в солидном для того времени возрасте не мог достойно обеспечить жене великосветскую жизнь. Семье оказывала постоянную денежную помощь тётка сестёр по материнской линии горбунья Наталья Кирилловна Загряжская, богатейшая старшая дочь самого князя К.Г. Разумовского, фрейлина Екатерины II и муза поэта графа А.П. Шувалова. Для Пушкина это было унизительно, но приходилось терпеть.
По факту рождения поэт входил в высшее аристократическое общество империи, но при этом не имел ни титула, ни чина. Сразу после возвращения Пушкина из ссылки, Николай I присвоил ему звание придворного историографа. Под влиянием В.А. Жуковского, который принимал живое участие в судьбе Пушкина, в 1831 г. Александр Сергеевич создал стихотворение «Клеветникам России». С тех пор против поэта ополчилась вся либеральная свора не только в России, но и в Европе. Расхожим стало мнение вроде: «Он мне так огадился как человек, что я потерял к нему уважение даже как к поэту» (Н.А. Мельгунов).
31 декабря 1833 г. Николай I пожаловал Александра Сергеевича из придворного историографа в камер-юнкеры. С подачи самого Пушкина считается, что сделано это было ради Натальи Николаевны, чтобы она обязана была присутствовать на придворных балах в Аничковом дворце. По сему поводу принято возмущаться и рассматривать чин камер-юнкера насмешкой. Это и в самом деле было младшее придворное звание, но ПРИДВОРНОЕ звание! В те годы на всю империю имелся всего 161 камер-юнкер, из которых старше и гораздо старше Пушкина по возрасту были 23 человека (другое дело, что само звание было им дано в более молодом, чем у Пушкина, возрасте). В Петербурге жили примерно 80 камер-юнкеров, очень разных по ранжиру. Официально Пушкин числился титулярным советником – весьма низкий чин IX класса из 14‑ти по Табели о рангах, поэтому камер-юнкерство его значительно возвысило. Все по тому же ранжиру в придворных званиях далее сразу следовал камергер (соответственно, современный контр-адмирал или генерал-майор сухопутных войск). Император заказал Александру Сергеевичу написание истории Петра Великого. Такой труд явно мог послужить поводом для присвоения звания камергера и возведения в графское или даже княжеское достоинство. Всё было впереди, но поэт полагал себя униженным и в своём придворном звании видел заслугу красавицы супруги.
О самой Наталье Николаевне объективно сказал М.А. Корф: «…прелестная жена, любя славу своего мужа более для успехов своих в свете, предпочитала блеск и бальную славу всей поэзии в мире и – по странному противоречию, – пользуясь всеми плодами литературной известности Пушкина, исподтишка немножко гнушалась тем, что она, светская женщина par excellence[16], привязана к мужу home de letters[17], – эта жена с семейственными и хозяйственными хлопотами привила к Пушкину ревность…» Наталья Николаевна побаивалась мужа в силу его вспыльчивости, но сохранилось свидетельство только о том, что это она прилюдно дала Пушкину пощёчину. И неудивительно, ведь благодаря своей красоте Наталья Николаевна котировалась при дворе гораздо выше Александра Сергеевича.
Все эти во многом надуманные сложности стали причиной раннего развития у Александра Сергеевича кризиса среднего возраста, что в конечном итоге и сгубило поэта. Только никак не ревность. По этому поводу сам поэт написал жене: «Я не ревнив, да и знаю, что и ты во все тяжкие не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею…» И в дополнение ко всему по поводу придворных воздыхателей поэт написал жене: «Было бы корыто, свиньи будут». То есть меньше кокетничай с этими прощелыгами. И Наталья Николаевна строго блюла себя в свете. Сам же Пушкин очень скоро пустился во все тяжкие. «Жена сначала страшно ревновала, потом стала равнодушна и привыкла к неверностям мужа» (В.Ф. Вяземская).
В марте 1834 г. у Натальи Николаевны по причине частого участия в придворных балах (по два бала в день) случился выкидыш на большом сроке беременности. Женщина чуть не умерла. Для поправления здоровья она с детьми уехала в калужскую деревню своей матери, где и встретилась с злосчастными сестрами-бесприданницами. Положение их было столь вопиющим, что добрая Натали решила забрать девушек к себе, пристроить по своим каналам фрейлинами при дворе и выдать замуж. Пушкин был против, но после тяжкой болезни Натальи Николаевны до конца дней своих он чувствовал себя виноватым и пребывал под каблуком жены. 1834 г. стал переломным в жизни поэта и открыл ему путь к преждевременной гибели.
Накануне, в конце октября 1833 г. в Санкт-Петербург прибыли нидерландский посланник барон Геккерен и молодой аристократ, участник Вандейского восстания в пользу династии Бурбонов Жорж Шарль дʼАнтес. Познакомились они недавно, в Германии, по дороге в Россию. Геккерен был латентным гомосексуалистом и на всю жизнь влюбился в дʼАнтеса. Сразу отмечу, что, согласно утверждению З. Фрейда в книге «Леонардо да Винчи», латентная любовь отрицает физическую близость партнёров и выражается в заботе влюблённого о возлюбленном. Как писал об отношениях Геккерена и дʼАнтеса знаменитый пушкиновед П.Е. Щеголев: «…барон Геккерен души не чаял в молодом офицере, заботясь о нём с исключительной нежностью и предусмотрительностью». Дело дошло до того, что барон решил усыновить Жоржа-Шарля с тем, чтобы со временем передать ему свои имя, титул и состояние. Родной отец дʼАнтеса с готовностью отказался от родительских прав, и 5 мая 1836 г. в Нидерландах был подписан королевский акт об усыновлении. ДʼАнтес стал бароном Георгом Карлом Геккереном (в отличие от нетитулованного Пушкина).
В кратчайшие сроки дʼАнтес оказался любимцем почти всего петербургского света и армейского корпуса. (Не изменилось такое отношение к нему и после гибели Пушкина – поэта признавали единственным виновником собственной смерти.) Сама императрица Александра Фёдоровна несколько раз заигрывала с Шарлем на маскарадах. О поведении дʼАнтеса в свете было чётко сказано: «Волокитство его не нарушало никаких великосветских петербургских приличий» (П.П. Вяземский). Пушкину дʼАнтес весьма нравился, напоминал ему его же в молодости.
В декабре 1834 г. счастливая Н.К. Загряжская (теперь она хлопотала сразу о трёх племянницах) пристроила Екатерину фрейлиной императрицы. Наряжаться и ездить на балы стали две сестры, третья, Александра, занималась детьми. В 1835 г. дамам представили дʼАнтеса, и почти сразу образовался любовный треугольник: Екатерина влюбилась в дʼАнтеса, дʼАнтес влюбился в Наталью Николаевну, а та любила только себя в качестве заботившейся о старшей сестре матроны.
Тем временем «…Николай I всё более покровительствовал Пушкину, и с точки зрения придворной верхушки, усиливалась “опасность, что царь… может прислушаться к голосу поэта”» (В.В. Кожинов). Одновременно складывалась весьма сложная ситуация при дворе. Любимая жена Николая I императрица Александра Фёдоровна была большой любительницей балов и танцев. По этой причине в течение 1831–1832 гг. у неё случились два выкидыша подряд, после чего врачи запретили женщине интимные отношения. Императрица вынужденно смирилась с любовными связями мужа[18]. В течение жизни у Николая I было несколько фавориток. Царь никого не принуждал к сожительству с ним, всё случалось с обоюдного согласия и при молчаливом попустительстве мужей. Более того, милости царские к таким семействам были значительные.
Слава красавицы Пушкиной пришлась как раз на начало любовных похождений Николая I. И по столице поползли грязные слухи. Дом Баташёва на Дворцовой набережной (ныне Набережная Кутузова, д. 32), где жили тогда Пушкины, был в квартале от Зимнего, и царь часто проезжал мимо него, всякий раз делая знаки приветствия его обитателям. Поэта такие отношения жены с царём раздражали, но он полностью доверял Наталье Николаевне. Зато при дворе смотрели на эти отношения иначе. Сохранились свидетельства, что на балах 1836 г. молоденькие офицерики тайком показывали за спиной Пушкина рога… Но кивали они не на Николая I (не смели), а на танцевавших Натали и дʼАнтеса.