Нобелевский лауреат Джеймс Уотсон считает, что ученые должны взять эволюцию под свой контроль: «Если мы можем улучшить человека, оснастив его новыми генами, то почему бы нам этого не сделать? Если мы не будем использовать наши знания во благо человеку, наше промедление тоже станет этической проблемой».
Итак, люди неминуемо начнут вмешиваться в геном человека, латая и починяя его, словно примус. Однако даже эти уверенные манипуляции не гарантируют нам выживание в яростном и катастрофически меняющемся мире. Каков бы ни был наш опыт, нам не дано предугадать содрогание грядущего неба. Эволюция слепа. Она тасует варианты, ошибается, и ее ошибки часто многозначительнее наших рассуждений. Подчас случайный генетический дефект спасает куда надежнее, чем нацеленный поиск ученых. Всего не предусмотришь.
Так, появление дефектных генов, вызывающих серповидноклеточную анемию – редкое заболевание крови, в то же время защищает человека от малярии. И, наоборот, если внедрить ген, оберегающий от ультрафиолетовых лучей, это доброе дело может обернуться очередным поражением науки «перед лицом Природы», или прок в одном – повлечь убыток в другом. Так, спасенный «от озоновой дыры» может внезапно стать восприимчивым к каким-то редкостным недугам или даже не существующим пока болезням – этим будущим «ВИЧ-инфекциям», которые назовут «чумой XXV или XXVIII века». Любая манипуляция над генами, пусть самая осторожная, может принести больше вреда, чем пользы. Однако даже это соображение вряд ли остановит тех, кто будет добиваться всех мыслимых преимуществ для собственных отпрысков.
В конце концов люди начнут наделять своих будущих детей феноменальными физическими и интеллектуальными возможностями. В перспективе можно даже создать методами генетической терапии новую элиту. Тогда общество непременно расслоится на тех, кто имеет доступ к этим дорогостоящим медицинским практикам, и тех, кто обречен оставаться «второсортным человеком», «устаревшей моделью человека». Нечто подобное описал в своем романе «О дивный новый мир» британский писатель Олдос Хаксли.
Что это, страшная утопия? Может быть. Во многих странах мира зародышевая терапия пока запрещена. Считается, что она нарушает законы этики. Но, по мнению ряда исследователей, со временем строгие запреты будут отменены.
«Если эта терапия действительно окажется полезной, то почти наверняка появятся люди, которые захотят ее применять. Вслед за ними и многие другие тоже наверняка решат ей воспользоваться, это произойдет неизбежно», – полагает американский генетик Грегори Сток.
Рано или поздно отвергнутая всеми евгеника вернется – теперь уже с применением самых высоких технологий. Единственный вопрос, когда это случится, когда в наш обиход войдет «евгеника 2.0».
Ведь первая версия «евгеники» с позором была изгнана из приличного общества. Слишком тяжелые воспоминания остались от того беспримерного ража, с каким ее энтузиасты и поборники пытались улучшить природу человека каких-то сто лет назад, в первой половине XX века.
Основоположник евгеники, британский ученый Фрэнсис Гальтон, был уверен, что эволюцию человека можно ускорить. Однако в то время, как одни его последователи размышляли над тем, как увеличить число одаренных людей, другие придумывали, как избавить человечество от «балласта».
В медицине эпигенетика ставится в один ряд с эпохальными научными достижениями человечества в области естествознания
Рождение нового человека должно было сопровождаться отмиранием старого. Вершиной селекционной деятельности стали «перековка» людей в сталинском Союзе и «окончательное решение» в гитлеровской Германии. Пример же европейцам подали ученые и законодатели, жившие в другой части света, отмечает на страницах книги «Война против слабых» американский историк Эдвин Блейк.
«Война против слабых» велась ради «создания нордической расы, превосходящей все другие». Целый ряд влиятельных американских политиков и интеллектуалов в начале прошлого века думал о том, как улучшить «качество нации», как очистить ее от вредных примесей – от бедных, слабоумных, преступных, наследственно больных и, наконец, цветных людей.
«Наша страна населена людьми нордической расы, она построена ими», – писал один из ведущих специалистов по евгенике того времени Лотроп Стоддард (впоследствии он лично познакомится с Гитлером). Теперь же происходит «вторжение целых орд из альпийских и средиземноморских стран»; вместе с ними в страну устремляются «азиатские элементы – левантийцы (арабы. – А.В.) и евреи» (в качестве комментария отметим, что всего за три десятилетия, с 1890 по 1920 год, в США переселились около 17 миллионов одних только европейцев).
Мания евгеники овладела американцами. Даже элитные университеты подпали под обаяние «совершенно расистской идеологии». «Самые светлые и умные головы» в Гарвардском, Принстонском и Йельском университетах, продолжает Блейк, разработали «способ измерения интеллектуальных способностей, следуя которому можно было объявить тупицами и идиотами от 70 до 80 % всех афроамериканцев и евреев».
В стране развернулась кампания по принудительной стерилизации. Ее жертвами стали более 60 тысяч человек, в основном бедняков и людей с темным цветом кожи. Отношение к евгенике и в США, и во всем мире резко изменилось лишь в годы Второй мировой войны, когда люди увидели евгеническую практику нацистов во всей ее зловещей красе.
В каком же обличье предстанет перед нами «евгеника 2.0»? Что она принесет, зло или добро?
Эпигенетика – больше чем генетика?
После того как в середине XX века была открыта структура ДНК, долгое время считалось, что лишь генетический код организма, то есть последовательность «букв» в молекуле ДНК, определяет важнейшие особенности нашего организма, в том числе здоровье.
Однако после успешного завершения в 2001 году проекта «Геном человека» выяснилось, что вся информация о нашем организме заключена лишь в 20–30 тысячах генов, а не 100–150 тысячах, как предполагалось ранее (тогда была популярна теория «один ген – один протеин»).
Расчеты показали, что геном человека содержит всего около 8—10 мегабайт информации (!), что недостаточно даже для кодирования структуры головного мозга. Что уж говорить о нормальной работе этого сложнейшего органа, этого «персонального компьютера», спрятанного у нас в голове?
Постепенно стало ясно, что геном – это не раз и навсегда определенная схема, а очень пластичная, «подвижная» структура. С геномом как с нотной грамотой. Одно и то же произведение может прозвучать по-разному – всё зависит от акцента. Какие-то гены активизируются, какие-то выключаются, «нокаутируются», как говорят ученые. На протяжении всей нашей жизни уровень активности генов меняется.
Эти процессы исследуют представители особой научной дисциплины – эпигенетики. Всё дело в том, что активностью генов управляют внешние молекулярные механизмы, расположенные не в самой ДНК, а снаружи («эпи» по-гречески – это «над» или «сверх»). В результате за счет присоединения функциональных химических групп к определенным участкам ДНК, экспрессия отдельных генов подавляется или, наоборот, возрастает, то есть уменьшается или увеличивается выработка кодируемых ими протеинов. Например, метилирование ДНК приводит к блокировке генов, а ацетилирование включают «дремавший» прежде отрезок ДНК.
ДНК словно магнитофонная лента, пишет генетик Брайан Тернер из Бирмингемского университета: «Однако любая аудиозапись бесполезна, если ее нельзя прослушать на проигрывателе. Эпигенетика как раз и занимается такого рода воспроизводящими устройствами». Различие между генетикой и эпигенетикой, замечают специалисты, заключается также в том, что одна изучает изменения, накапливающиеся за миллионы лет, а другая – за несколько поколений.
Сегодня эпигенетика считается одной из самых перспективных дисциплин в биологии. «По значимости совершаемых в данной области открытий и масштабу разворачивающихся при этом перспектив как в фундаментальной науке, так и в практической медицине эпигенетика ставится в один ряд с такими эпохальными научными достижениями человечества в области естествознания, как теория эволюции Дарвина, открытие Менделя (основоположника учения о наследственности. – А.В.) и установление структуры ДНК, – отмечают член-корреспондент РАН В. И. Киселев и академик М. А. Пальцев. – Становится очевидно, что эпигеном высокоразвитых многоклеточных организмов является полноценной “второй информационной системой”, которая обеспечивает дополнительный мощный информационный ресурс для сложной многоуровневой регуляции их жизнеобеспечения и функционирования».
Влияние эпигенетических факторов особенно наглядно проявляется при исследовании близнецов. Так, группа ученых из Национального онкологического центра в Мадриде, проанализировав ДНК 40 пар однояйцевых близнецов в возрасте от 3 до 74 лет, убедилась, что примерно у каждой третьей пары их эпигенетический профиль – перечень включенных и блокированных генов – заметно разнился. Особенно велики различия были у пожилых близнецов, а также у тех, кто длительное время жил порознь. Похоже, что эти подспудные различия накапливались в течение всей их жизни. Со временем это всё более разводило близнецов, делало их судьбы не похожими одна на другую. В раннем же возрасте их эпигенетические профили, наоборот, были практически одинаковы. Внешние факторы только начинали совершать свою работу, тасовать «карты», сданные нам от рождения. Так что гены управляют нами, а окружающая среда все-таки находит способы дирижировать нашими генами.
Изучив факты биографии обследованных близнецов, испанские ученые убедились в следующем: чем заметнее различались их привычки, их образ жизни – питание, занятия спортом, потребление табака и алкоголя, – тем ощутимее менялся их эпигенетический профиль.
Несомненно, природа человека обусловлена как его врожденными задатками, так и внешними факторами. Эпигенетика – это своего рода мост между ними. Организм приспосабливается к среде, в которой живет, к ее условиям за счет того, что активизирует или блокирует определенные гены.