Риццолати и Галлезе назвали эти необычные клетки «зеркальными нейронами» и заявили, что они играют ключевую роль в понимании действий, совершаемых другими. «Всякий раз, когда один индивид наблюдает за действиями другого, активизируются те его клетки в премоторной коре мозга, которые отвечают за совершаемое действие», – подчеркивал Риццолати. Таким образом, наблюдать фактически означает «понимать».
Сразу же исследователи заговорили о том, что подобные клетки имеются в головном мозге не только обезьян, но и человека. Участники всех дискуссий о роли зеркальных нейронов исходили из этого «несомненного факта», хотя он был доказан только в 2010 году (статья М. Якобони и его коллег в журнале «Current biology»).
Так каково назначение зеркальных нейронов? Нужны ли они лишь для имитации чужих действий? Или помогают постичь их смысл, понять, что переживает и чувствует другой индивид? Что, если лишь благодаря им мы угадываем намерения других людей?
Благодаря им мы можем понимать тех, кто попал в поле нашего зрения? Он отразился в нас, он стал нашей частью, мы – его продолжением. Эти удивительные нервные клетки якобы объясняют нам: «Почему я чувствую то, что чувствуешь ты, или откуда мы знаем, что чувствуют и думают другие?», как утверждают популярные книги и статьи. Вся наша культура, всё искусство, даже человеческая речь, ну и конечно же наше стремление помогать друг другу, заботиться о других, сочувствовать им, наша склонность держаться всегда группой, семьей – всё это основано, считают некоторые исследователи, на свойствах зеркальных нейронов, этих «зеркал», в которых мозг копирует любого другого человека.
Британские исследователи, например, объяснили ролью зеркальных нейронов заразительное действие смеха. То же самое касается таких эмоций, как скорбь и страх, такого чувства, как тошнота. Разного рода нарушения психики и отклонения в поведении, например аутизм, тоже всё чаще объясняют «неправильной работой зеркальных нейронов».
Но так ли верно мы представляем себе роль зеркальных нейронов? Результаты недавних исследований свидетельствуют, что эту роль, может быть, мы сильно преувеличили.
В самом деле, мы начали приписывать им уже «космическую мощь». Так, американский футуролог Джереми Рифкин провозгласил даже «эмпатическую цивилизацию», «цивилизацию сочувствия», в которой мы живем благодаря зеркальным нейронам.
Но первое место в этом перечне гипотез занимает мнение невролога Вилейанура Рамачандрана из Калифорнийского университета, который объявил, что зеркальные нейроны составляют основу нашего «религиозного мирочувствования». Он даже заговорил о «нейронах далай-ламы, которые растворяют преграду, разделяющую тебя и любого твоего ближнего». По его словам, «зеркальные нейроны будут играть в психологии ту же роль, что и ДНК в биологии».
Неужели зеркальные нейроны и впрямь составляют основу духовной деятельности человека и его эмоциональной жизни? В истории с ними наблюдается поразительная картина. Гипотезы, домыслы, фантазии множатся, как снежный ком. Экспериментально доказанные факты лежат, как камешки, рядом с ним.
Но всё громче звучат и голоса критиков. Так, группа ученых из университета Тренто исследовала, каким образом наш мозг реагирует на часто повторяющиеся внешние раздражители. Обычно он легко привыкает к этому. Если вы, например, несколько раз видите одну и ту же женщину в красном платье, то нервные клетки, фиксирующие красный цвет, начинают реагировать слабее обычного.
Приступая к опыту, исследователи ожидали, что так поведут себя и зеркальные нейроны. Они одинаково быстро должны адаптироваться, наблюдаем ли мы, как другой человек что-то делает, а затем повторяем его действия, или же поступаем наоборот: что-то делаем, а потом смотрим, как этим действиям вторят. Однако в последнем случае мозг адаптировался вовсе не так быстро, как в первом.
Последовали и другие опыты, преуменьшавшие важность зеркальных нейронов. Сейчас, через четверть века после открытия, их роль кажется уже не такой значительной, как поначалу. Всё чаще оппоненты говорят, что Риццолати, истолковывая свои опыты, вложил в них некий фантастический смысл вместо того очевидного, который был явлен.
За долгие века развития средний уровень интеллекта во всем мире подрос на 30 баллов
В самом деле, нас вряд ли удивит подобный скепсис, охвативший исследователей, если мы задумаемся о том, как сложно понять смысл любого действия, совершаемого другим человеком. Оно словно неопределенный возглас, который можно правильно истолковать, лишь зная язык, на котором говорит незнакомец. Оно словно то же словечко «я» / «Ja», которое, доведись его произнести немцу означает согласие, а русскому – оно еще раз напомнит о себе, любимом.
Так же загадочны и наши действия. Они – слова, которые можно вплести в любую фразу. Мы видим, например, человека, который, взяв в руку пакет сока, подносит его к столу, где стоят стаканы. Что он сделает сейчас? Разольет всем? Дольет себе? Нальет в пустой стакан? Просто встряхнет пакет? Или, как в старинных трагедиях, вольет вам напиток с ядом? Чтобы понять намерения другого человека, мало знать, что он делает, не поможет и механическое копирование его действий. Надо понимать смысл, который он в свои действия вкладывает. А смысл этот спрятан у него не на кончиках пальцев, а в голове, которая всё так же непроницаемо неподвижна. Лишь зная все произнесенные кряду слова, можно быть уверенным, что понимаешь их смысл. Лишь наблюдая все действия, совершаемые индивидом – на протяжении месяцев, недель, – можно надеяться на то, что поймешь хотя бы бо́льшую часть поступков. Но что же он все-таки собирается делать с этим пакетом сока?..
Сказанное означает одно: чтобы понять намерения другого человека, нам важно видеть, что он делает, но этого всё же недостаточно. Мы не всегда можем угадать смысл совершаемых им поступков. На этой фразе, как на самом прочном основании, высится, словно пирамида, целый жанр литературы: психологический роман. Если бы намерение и действие были связаны неразрывно, то предсказывать будущее было столь же легко, как по левой части математического равенства прогнозировать, что окажется справа от знака «равно».
Зеркальные нейроны есть то, что они есть. Это – нервные клетки, помогающие нам имитировать действия других людей. Видя, что делают другие – зевают, смеются, аплодируют, мы благодаря зеркальным нейронам легко можем это повторить. А какой мы при этом смысл вкладываем в эти действия, правильно ли их понимаем или нет, – это дело второе, это вопрос нашего интеллекта и воспитания.
Что такое ум?
С давних пор философы полагали, что наши умственные способности определяются природными задатками. Измерив их, можно узнать, насколько умен человек. В наши дни в распоряжении ученых давно имеются тесты, позволяющие определить коэффициент интеллекта (IQ).
Но так ли надежна эта практика? Как можно с помощью каких-то вопросиков оценивать это сложное, смутное и непостижимое Нечто – человеческий ум. Как свести ум к голой цифири – к «ай-кью»?
В самом деле, есть разные виды интеллекта. Из одних людей вырастают блестящие музыканты, из других – математики, художники, лингвисты… Так, американский психолог Говард Гарднер, предложивший теорию множественного интеллекта, насчитал восемь видов интеллекта: лингвистический, пространственный, логико-математический, естественно-научный (например, им был якобы одарен Чарлз Дарвин), музыкальный, межличностный («умение понять других»), интраличностный («умение понять себя») и физический.
Теория Гарднера нравится многим педагогам, но отвергается большинством его коллег. В науке по-прежнему придерживаются классической теории «единого интеллекта». Более ста лет назад британский психолог Чарльз Спирмен ввел в обиход так называемый g-фактор (general factor), фактор общего интеллекта. Так, он попытался объяснить, почему талантливые люди «непременно талантливы в разных областях жизни».
С тех пор противники этой теории не раз заявляли, что g-фактор безнадежно устарел и давно пора отринуть эту «неточную мерку». Однако он и теперь всё так же используется в психологических исследованиях. Вот только что им все-таки измеряют? Что такое интеллект? Еще в 1911 году один из учеников Спирмена смущенно признался: «Мы не знаем, что действительно измеряет этот тест и в чем его смысл».
Так есть ли материальные субстраты интеллекта, измеряя и сравнивая которые можно расставлять людей по ранжиру? Что такое «природные задатки», о которых твердят философы? Что понимать под ними? И выражаются ли они в чем-либо осязаемом, кроме этого расплывчатого: «умен», «даровит», «не умен»?
Английский философ Томас Гоббс считал, что все дело в скорости мышления. По ней можно судить об уме человека. Ее значение поддается измерению, а потому бесспорно.
Оригинальную мерку предложил в конце XIX века Фрэнсис Гальтон. По его мнению, ум человека тесно связан с развитием его органов чувств. Чем выше интеллект, тем лучше человек различает оттенки цветов и музыкальные звуки, тем острее у него развиты обоняние и осязание. Подтверждение своей теории он искал, обследуя дегустаторов чая и настройщиков роялей.
В наше время британский и немецкий ученые Джон Данкан и Рюдигер Зайц в поисках неосязаемой материи интеллекта прибегли к помощи томографа. Участники поставленного ими эксперимента решали два вида задач: одни требовали серьезного умственного напряжения, другие щелкались, как орехи. Полученные томограммы стали «нейрональной основой общего интеллекта», как выразились ученые на страницах журнала «Science». Главный же итог был таков: при решении трудной задачи всякий раз возбуждался определенный боковой участок лобной доли мозга.
Но доверимся тестам, измеряющим интеллект, ведь каждый год их сдают миллионы людей. Накоплены огромные архивы данных, причем, к удивлению ученых, выясняется, что за последние сто лет человечество… неуклонно умнеет. В основе этого наблюдения – бо