Чем больше мы пытаемся понять природу душевных заболеваний, выяснить, например, отчего возникает та же шизофрения, тем понятнее нам становится, что мы и впрямь более всего напоминаем лунатиков, бредущих по краю крыши. В любой момент мы можем соскользнуть в бездну безумия. Тысячи путей ведут нас туда, а иногда что-то прямо толкает нас в эту бездну.
Людям, наблюдавшим за тем, как другие постепенно впадают в безумие, как у них развивается душевная болезнь, с особой отчетливостью понятно, что наш ум – прибегнем к еще одному сравнению – напоминает огромный, прекрасно снаряженный корабль, который удерживается у причала лишь тонкой бечевой. Внезапный порыв ветра, эта воля обстоятельств, легко оборвет ее, и корабль тихонько скользнет в море бурь и вскоре будет истрепан волнами и разбит до неузнаваемости. Так же и люди, еще недавно удерживаемые волей, обязанностями, чувством долга, один за другим внезапно срываются в бушующее житейское море безумия. Почему такое случается? Это до сих пор остается тайной.
Поживем-повспоминаем
Нашу личность составляет то, что мы помним. Мы сложены из воспоминаний, словно мозаика – из отдельных камешков. Нобелевский лауреат, израильско-американский психолог Даниэль Канеман даже категорично заявил: «Вспоминающее Я определяет всю мою жизнь». Но как работает этот удивительный механизм памяти? Как пережитое превращается в воспоминания? По сути, говорит американский психиатр и нейробиолог Эрик Кандель, также нобелевский лауреат, «мы знаем слишком мало о памяти, может быть, всего лишь один процент». Но даже то, что нам известно, поражает воображение.
Если мы не в силах забыть какие-то вещи, например свою первую любовь, то это потому, что то событие буквально «врезалось в нашу память», «отпечаталось в ней» – оставило след в мозге. В нём, образно говоря, появился узелок на память о случившемся. Нервные клетки мозга образовали новые синапсы – своего рода контрольно-пропускные пункты, зоны контакта между клетками, зоны, через которые передаются сигналы.
Новые синапсы появляются прежде всего в гиппокампе, отделе мозга, где, словно мелом на школьной доске, отмечаются имена, даты, события, даже целые рисунки – образы мест, в которых мы побывали. Кажется, что невидимая рука, составляющая этот словарь дня, так же легко сотрет его, вычеркнет из памяти навсегда.
Но именно гиппокамп – та важнейшая инстанция мозга, которая решает судьбу всех мимолетных впечатлений. Большинство ждет неутешительный приговор: смутные, как тени, они исчезают и быстро забываются. Но есть и те, кому позволено будет поселиться, как во дворце, в отделе долговременной памяти. Они буквально выгравированы там – «на вечную память» от судьбы, ваяющей наш собственный образ, выставленный на мысленное обозрение. К этим воспоминаниям, как к важным чиновникам, мы снова и снова будем заискивающе прибегать, а они нас – успокаивать, обнадеживать.
Остальная информация не удостаивается этого «хранить вечно». Если она и вырезана, то не на каменных скрижалях памяти, а на воске. Некоторое время мы носимся с этими фактами, будто с монетками, зажатыми в руке, мы твердо помним, где повесили куртку, придя в гости, где припарковали машину. Но как только эти сведения послужат нам и более не станут нужны (как те монетки, брошенные в прорезь автомата), они исчезают из памяти – «мусор вчерашнего дня».
Так почему мы утрачиваем воспоминания? Потому ли, что их заслоняют новые события, случившиеся с нами, – как стопка свежих газет, брошенных на стол, закрывает то, что лежало там? Или мозг намеренно стирает старые воспоминания, чтобы запомнилось что-то новое, – подобно тому, как перед началом следующего урока дежурный стирает со школьной доски все оставленные там надписи? Какая гипотеза верна?
Ответ на этот вопрос дали авторы работы, опубликованной в 2015 году в журнале «Nature Neuroscience», Мария Вимбер и ее коллеги из Бирмингемского университета. Участники поставленного ими эксперимента заучивали подборку слов, каждому из которых соответствовали две любые картинки. Например, рядом со словом «Песок» был помещен портрет Мэрилин Монро, а также имелось изображение шляпы. Потом испытуемых опрашивали: называли им слово и просили подробно описать первую картинку. Снова повторяли и повторяли вопрос. Через полчаса выяснялось, что люди заметно хуже помнили вторую картинку. Ее детали сглаживались у них в памяти.
Одновременно ученые сканировали мозг испытуемых, тот его отдел, что обрабатывал зрительную информацию. Вот что они заметили. Всякий раз, когда люди запоминали картинки, каждой из них соответствовал некий узор активности, нейрональная схема – так сказать, «ярлык файла на рабочем столе мозга». Поначалу, когда ученые называли слова, в головном мозге испытуемых активизировались обе схемы, отвечавшие этому слову. Человек припоминал обе увиденные картинки. Однако чем чаще людей просили описать первую картинку, тем активнее была ее нейрональная схема. Схема же, соответствовавшая второй картинке, делалась всё менее различимой. Так одно воспоминание подавляло другое, которое поначалу конкурировало с ним. При этом чем сильнее подавлялось ненужное воспоминание, тем активнее были определенные участки в лобной доле мозга. По-видимому, они и расправлялись с прошлым.
Память может сломаться, как деталь машины
Итак, чем чаще мы вспоминаем одно, тем настойчивее стираются ненужные нам воспоминания. Не заслоняются на время, чтобы позднее ожить во всей своей яркости и красоте, а ослабляются, гаснут.
Один из участников исследования Майкл Андерсон отметил: «Люди думают, что процесс забывания – это что-то пассивное. Наше исследование показывает, что мы сами, запоминая что-либо новое, вытесняем из памяти то, что не представляется нам важным».
Чем больше мы забываем, чем сильнее стирается наша память – эта линия жизни, мысленно прочерченная нами, тем легче нам внушить то, чего не было. Нашими воспоминаниями можно манипулировать. Мы запоминаем канву событий, а множество деталей, как раз и составлявших их, обычно выбрасываем, забываем уже в первые часы. В памяти у нас остаются лишь отдельные эпизоды, но они, как правило, ёмко передают случившееся.
И всё же такое вольное обращение с пережитым вовсе не безобидно. Опыты, проводившиеся в последние десятилетия, показывают, что наша память скорее напоминает решето. С годами она просеивает факты и оставляет нам шелуху выдуманных воспоминаний.
Вот один из таких опытов. Он был начат еще в 1986 году. Именно тогда, после гибели американского космического корабля «Челленджер», взорвавшегося на старте, психологи обратились к ста добровольцам, попросив их вспомнить, что они делали в то утро, когда телевидение передавало репортаж о запуске корабля. Неожиданная трагедия не могла не отложиться в их памяти. Этот факт, словно яркая вспышка, освещал весь тот день. Казалось, участникам опыта было нетрудно ответить письменно на семь вопросов: «Где вы были в то утро? Кто был с вами? Когда вы узнали о случившемся?» и тому подобное.
Через несколько лет, когда они и думать не думали о давней анкете, им повторно предложили ответить на те же вопросы. Результат таков, пишет немецкий психолог Рольф Деген, автор «Лексикона прописных заблуждений психологии»: «Теоретически в анкетах, заполненных каждым участником опроса, все семь пар ответов, тогдашних и теперешних, могли полностью совпасть. На самом деле число совпадений в среднем достигало 2,9». Четверть опрошенных, отвечая во второй раз, ошиблась по всем пунктам.
Всё дело в том, что мы запоминаем происходящее в виде связных историй, которые меняются в зависимости от того, часто ли мы их (хотя бы мысленно) рассказываем, кому их рассказываем и что потом происходит. Вот так меняются и сами воспоминания.
Наша память, пишет Деген, вовсе не напоминает «видеокассету, на которой в неизбывной точности хранится всё, что когда-то с нами произошло». На самом деле внутри нас «словно замурован неутомимый сценарист, который коротает время, выдумывая одну историю за другой. Материалом его фантазий служат случившиеся с нами события, но их канву этот выдумщик и враль расцвечивает такими небывалыми узорами, что под их наплывом тускнеет и меркнет явь». Хвастовство, стыд, сомнение, домысел, а то и «влияние искусства» – бульварного чтива, модного кино или чужого рассказа – превращают факт в фантазию или фантасмагорию, «где найдется место любой, самой грубой манипуляции».
Почему внезапно теряется память?
В безбрежном океане жизни память – самый верный наш якорь. Мы просыпаемся, словно в тумане, и тут же чувствуем, как что-то надежно удерживает нас, не дает забыться. Какой-то якорь, брошенный нам из глубин едва мерцающего сознания.
Память. Теперь мы окончательно проснулись. Мы помним, кто мы есть. Где живем. Что было вчера. И что надо сделать сегодня. Память, загадочный «черный ящик», где вся наша жизнь записана.
Но есть люди, у которых нет и этой последней опоры. Память может сломаться, как деталь машины. И тогда мы, словно говорящие куклы, часами повторяем один и тот же вопрос, и, сколько бы ответов ни получили, мы этого не замечаем. Жуткая картина!
Обычно такое бывает, когда поврежден мозг – например, гиппокамп, и тогда отдел долговременной памяти перестает пополняться. Что бы человек ни делал, он вскоре об этом забудет. Но бывают (крайне редко!) и загадочные случаи, когда человек теряет память без видимых причин. О подобной истории сообщил летом 2015 года со страниц журнала «Neurocase: The Neural Basis of Cognition» британский медик Джеральд Берджес.
Она началась за десять лет до этого, когда мужчина тридцати восьми лет пошел к зубному врачу. Там ему сделали местную анестезию и через час залечили зуб. С пациентом же произошло что-то странное: он побледнел, заговорил медленно, глухо, не смог подняться без посторонней помощи. Его доставили в больницу, но через несколько часов стало ясно, что пациент потерял память. Всё, что ни происходило вокруг него, он мог удержать в голове лишь на полтора часа, не больше. Жить ему помогает теперь только то, что он постоянно записывает всё, что нужно сделать. Но отдает ли эти приказы он сам себе или кто-то чужой вписывает в электронный ежедневник план его жизни, наметки его судьбы, он не берется сказать – он не помнит, как появляются эти записи.