Эти имплантаты получили также название electroceuticals. Возможно, их появление – дело не такого уж и далекого будущего. Предполагается, что они станут представлять собой крохотные пакеты электродов, чья работа будет контролироваться при помощи микросхемы, а размер исчисляться нанометрами. С их помощью можно будет соединить человеческий мозг и машину. Внедренные в наше тело, они станут стимулировать отдельные нервные клетки или же, наоборот, подавлять их активность.
Подобные устройства могут управлять чуть ли не всеми функциями организма: регулировать кровяное давление, умерять голод или улучшать настроение, ведь всё, что происходит с телом, совершается под действием импульсов, испускаемых нервными клетками. Крохотные наноимплантаты, соизмеримые с самими нейронами, должны генерировать нужные импульсы и таким способом восстанавливать равновесие в организме и контролировать работу отдельных его органов без всяких вредных последствий.
Чтобы воплотить эту идею, нужно научиться точно измерять потенциалы активизации нервных клеток, которые регулируют, например, кровяное давление. И еще надо выяснить, как меняются эти потенциалы при повышенном давлении.
«Сизифов труд!» – считают многие ученые, ведь нужно определить параметры всех нейрональных сетей не только в головном мозге, но и во всем человеческом организме. Пройдут десятилетия, прежде чем удастся собрать все нужные сведения. Только после этого можно начинать разработку самих наноимплантатов, которые будут следить за активностью нервных клеток и, например, стимулировать ее.
Но если это удастся, то использование наноимплантатов открывает перед нами удивительные возможности. С их помощью люди будут совершенствовать свои физические возможности, доводя их до идеала. Их будут применять для того, чтобы регулировать процессы, протекающие в теле человека. Но их также можно превратить из «кнута» в «пряник». Когда-нибудь, когда наноимплантаты станут обыденным гаджетом, по их команде у детей, зубрящих школьные науки, будут выделяться гормоны удовольствия, как только они заучат заданный материал.
Конечно, всё это – дело будущего, но ученые уже поставили себе цель. До нее далеко, как Кулону и Амперу было далеко до электромашин XX века. И все-таки со временем эти мечты станут явью.
От зачатия до бессмертия
Девять месяцев до второй жизни
О, сколько же раз удивленные родители говорили о своих новорожденных детях: «Они всё уже понимают, лишь только родятся»! Родятся и понимают. Но что? С каким багажом знаний дитя человеческое – тут впору фривольно перетолковать древних мистиков – выбирается из Пещеры неведения в новое магическое пространство, залитое светом?
Они понимают в общих чертах, как устроено тело. Изначально имеют представления о своем лице, хотя и знакомы с чересполосицей его выпуклостей и впадин только на ощупь. Сразу находят, где, в какой части тела у других людей тоже есть лицо, пусть и очень большое. Едва появившись на свет, поразительно легко соотносят свежий зрительный опыт с давним опытом, данным им в ощущениях и предчувствованиях.
Опытом, который малыши собирали целых девять месяцев жизни – тех месяцев, что позднее никто не припишет к их биографии. Опытом зерна, брошенного в землю. Опытом духа, заключенного в тьму мировой Пещеры, сжатой до небольшого холмика материнского живота.
Эти девять месяцев жизни всё больше интересуют ученых. Именно тогда формируется главное орудие, оружие и мотор человека – его мозг. Еще не пожив, малыш, закрытый для всех мраком, выбирается наконец в область света, уже обремененный опытом. Где он его набрался? Где он учился всему? На горних ангельских облаках? – сказал бы мистик. Или в той сумчатой складке, «зашитой» со всех сторон, в которой его, как кенгуренка, носила мать?
«Многие открытия, сделанные учеными в последние годы, говорят за то, что самую волнительную и напряженную часть жизненного пути мы проделали еще до того, как появились на свет», – отмечает немецкий нейробиолог Геральд Хютер, автор книги «Тайна первых девяти месяцев».
Этот путь начинается с зачатия. На 19-й день после него формируется первая нервная ткань. На 26-й день на конце нервной трубки возникает утолщение – будущий головной мозг. В процессе нейрогенеза образуются нейроны и клетки глии.
Уже в первые месяцы беременности можно проанализировать ДНК будущего ребенка
Нейтрально окрашенное слово «процесс» плохо передает саму атмосферу происходящего. Буря, взрыв, взрывное расширение, экспоненциальный рост, космическая инфляция… Трудно подобрать термин, который точно охарактеризовал бы процесс, переживаемый зародышем человека. Он разрастается и впрямь (с поправкой на размеры) так же быстро, как в свои первые мгновения жизни разрасталась Вселенная. Каждую минуту в его организме появляется более полумиллиона нейронов. Большая часть клеток головного мозга образуется уже к 19-й неделе беременности, но они пока «не подключены» друг к другу. Мозг нерожденного человечка в этом возрасте можно сравнить с миллиардами телефонных аппаратов, стоящих наготове, – аппаратов, к которым осталось лишь подвести провода.
Теперь в головном мозге начинается стремительное образование синапсов – контактов между нервными клетками. Процесс этот вновь напоминает взрыв: каждую секунду возникает около 1,8 миллиона новых синапсов. Чем чаше они используются, тем лучше работают. Бездействующие синапсы со временем разомкнутся. Когда ребенок появляется на свет, он обладает бесчисленными талантами: он мог бы выучить любой язык мира, научиться играть на любом инструменте, мог бы постичь любую науку, но усвоит лишь небольшую часть знаний из открывшегося ему континуума познанного.
Во второй половине беременности в голове малышей формируется «географическая карта» организма. Теодолитами и нивелирами служат собственные части тела. Как ни забавно ребенок ворочается в материнском животе, он занят серьезным делом – учится видеть себя каждой пядью кожи, видеть вслепую, на ощупь, одним прикосновением плеча или пятки угадывать, как «я» устроен.
Слух формируется раньше. Этой «музыке небесных сфер», доносящейся до ребенка откуда-то, из-за пределов мира, в котором он обжился, он увлеченно внимает примерно с 16-й недели своей жизни. Именно тогда, в представлении ученых, у эмбриона формируются органы слуха.
Заточенный в своей мировой Пещере, он различает звуки, издаваемые загадочными горними силами, живущими за стеной, силами, которые «по произволу гневаются или даруют благодать» (О. Шпенглер). Эти звуки, правда, приглушены стенами той крепости, что представляет собой тело матери. Шорохи, шепоты, тихая, приятная музыка или чуть слышные, тревожные тона – в мире этих звуков ребенок растет, привыкая к ним, но не утомляясь от них.
Он слышит голос матери, монотонные удары ее сердца, ее дыхание, веющее ветерком, раскаты крови в ее венах, ворчливые, как – он потом узнает и вновь полюбит этот звук! – морской прибой. «Жить в материнском животе, – полемично пишет немецкий педиатр Михаэль Хертль в своей книге “Мир нерожденного ребенка”, – так же шумно, как на автостраде, но ребенка, похоже, это мало волнует». Наоборот, он внимательно прислушивается к тому, что происходит снаружи, ощущает, как неведомые божества повсюду обнаруживают себя, наполняя его «тюрьму» отзвуками. На любые новые шумы он реагирует движениями рук и головы, он мигает, его сердце сильнее бьется. У него обостренная чувствительность к звукам. Уже за несколько месяцев до рождения его мозг приучается анализировать звуки человеческой речи.
Многое из услышанного в те месяцы дети припоминают и после рождения. Например, новорожденные радуются, когда им прокручивают диктофонную запись голоса матери. Этот тембр, сопровождавший их в первой жизни – той жизни, что оборвалась, едва вспыхнул свет, – теперь легко успокаивает их, как знакомый и потому надежный ориентир в огромном и непонятном мире («том свете»), где они оказались, родившись – начав свою вторую жизнь.
«Исследования мозга однозначно показали, что еще задолго до рождения дети способны учиться, – пишет в своей книге Хютер. – Они собирают сведения об окружающем их мире. Итак, всё, что умеет новорожденный, все таланты, с которыми он появился на свет, он тем или иным образом отшлифовал еще в материнском животе».
Мы должны понять, что материнский живот – это особая экосистема, обитатель которой так же подвергается действию самых разных факторов, как и обитатель любой экосистемы. Необычно разве что одно: зародыш является единственным животным, населяющим этот мирок. Этот эндемик затерян в своей пещерке, как особь, случайно попавшая на необитаемый остров.
Мы и сами пока не представляем, насколько сложны механизмы, регулирующие рост эмбриона. Не случайно братья и сестры, имеющие сходную генетику, зачастую так разнятся. Материнский живот – это меняющаяся экосистема. Она претерпевает собственную эволюцию: пару лет назад она была совсем не той, что сейчас. Любая беременность меняет гормональный фон данной экосистемы, и это накладывает свой неизгладимый отпечаток на следующего маленького человечка. Он растет в других условиях, чем прежние дети – питомцы той же Пещеры. Природа, владычица рек, в которые не войти дважды, вновь и вновь заботится о многообразии жизни.
Как тут не вспомнить давние вопросы, на которые пока нет убедительных ответов! Почему «я» такой, какой «я» есть? Потому что во мне, как в модели для сборки, заложена инструкция – памятный порядок генов, по которому я собран весь, от ногтей до волос? Или мое естество определила среда, как повелось считать вслед за эпигонами дарвинизма? Или на мои пристрастия и антипатии, ум и характер так повлияла моя предыдущая жизнь, длившаяся девять месяцев, – жизнь, которую «я» провел в материнском животе?
Прозрачный ребенок
«Мы не ждем больше милостей от природы. Мы сами становимся ее творцами», – под этим девизом готов подписаться любой генетик. Научный ареопаг превращается в «коллективное Божественное». И вот уже критики предостерегают против излишнего оптимизма. Генетическая революция принесет с собой много негативного. «В ближайшие десятилетия наша жизнь изменится сильнее, чем за минувшую тысячу лет», – предостерег американский футуролог Джереми Рифкин.