Советские военные корреспонденты Михаил Шолохов (на переднем плане слева) Евгений Петров и Александр Фадеев (на втором плане слева направо) на фронте
И.Г. Эренбург, вспоминая о своем проживании в гостинице «Москва» («жил как в раю», «тепло, светло»), подчеркнул, что Петров там был как всегда оптимистом, который «считал, что весной союзники откроют второй фронт, немцев разобьют, а после победы у нас многое переменится».
Он буквально рвался в командировки на фронт.
Начальник Главного морского штаба адмирал И.С. Исаков во время очередного вызова в столицу неизменно останавливался все в той же «писательской» гостинице. Вечером 19 июня 1942 года он докладывал самому Сталину, а с рассветом следующего дня должен был вылетать обратно. С ним-то и собирался лететь Е. Петров.
«Во многом схожий со своими собратьями, особенно по целеустремленности и сознанию ответственности перед народом, Евгений Петров казался только более порывистым и нетерпеливым, – свидетельствовал адмирал. – Услышав несколько кратких рассказов об удивительных делах защитников Севастополя и об условиях, в которых приходится перебрасывать для них пополнения и вывозить раненых на миноносцах, самолетах и подводных лодках, Петров мгновенно загорелся желанием сейчас же, немедленно лететь в Краснодар. И, конечно, с тем, чтобы потом пробираться дальше, в Севастополь.
Несмотря на то что записные книжки его были полны нереализованными замыслами в связи с последней поездкой на Северный фронт, он решил бросить все. С этого момента ему все и все мешало, и он чуть не насильно увлек меня двумя этажами выше, в свой номер.
Здесь, с почти мальчишеской гордостью показав трофейный автомат, подаренный ему на фронте (он лежал у него в среднем ящике письменного стола), Евгений Петрович снова стал горячо убеждать взять его утром в самолет. При этом он хватал меня за плечи, обнимал, пытался угощать, клялся выполнять все ограничительные требования и, еще не добившись согласия, стал укладывать белье в маленький чемоданчик.
Наконец условились, что без командировочного предписания от Главполитуправления Петрову лететь нельзя. Насчет же поездки в Севастополь решили добиваться согласия командующего фронтом, на месте».
А командировку он действительно организовал быстро. Главный редактор «Красной звезды» генерал Д.И. Ортенберг в своем дневнике за 25 июня записал следующее: «Вручая ему предписание, я спросил, сколько времени потребуется ему на сборы. Он ответил, что готов отбыть хоть сегодня, было бы на чем. Решили, что он вылетит самолетом до Краснодара, где размещается штаб фронта, оттуда на машине нашей корреспондентской группы доберется до Новороссийска, затем отправится в Севастополь – морем. Я сразу позвонил командующему ВВС А.А. Новикову, и он приказал взять писателя на борт первого же самолета, отправлявшегося в Краснодар».
По всей видимости, адмирал Исаков об этом не знал: «Так или иначе, но преодолев или обойдя несколько препятствий, Евгений Петрович появился через сутки на аэродроме, притащив какую-то бумагу со штампом, которую он успел достать только потому, что Генеральный штаб задержал мой вылет на сутки».
Перед поездкой Е.П. Петров зашел в номер к К. Симонову и, с радостью сообщив, что утром отправляется в командировку, попросил одолжить ему плащ. Дав обещание, что вернет его в целости и сохранности, лишь шутливо добавил: «Или не ждите никого, или ждите нас обоих».
Разрешение идти в Севастополь на лидере эскадренных миноносцев «Ташкенте» Евгений Петрович получил легко. Ведь многим просто приятно было оказать услугу известному писателю. Но на этот раз опасность была куда серьезнее…
«Ташкент» вышел из Новороссийска 26 июня в 15 часов (поход до Севастополя занимал 9 часов), имея на борту личный состав стрелковой бригады, несколько полевых орудий и 120 тонн боеприпасов и продовольствия. Уже ночью 27‐го лидер принял на борт свыше 2000 человек, уцелевшие части картины «Оборона Севастополя 1854–1856 гг.» и перегруженным отправился в обратный путь. А он оказался более чем опасным. Только с 5 до 9 часов «Ташкент» непрерывно атаковали десятки самолетов противника. Было сброшено не меньше сотни авиабомб. С первой же атаки заклинило руль, из-за пробоины с левого борта погибли эвакуированные. В общем, только благодаря чуду лидер «Ташкент» не затонул, а писатель и военкор все это время поил водой раненых.
«В Севастополе Петров видел все, что там происходит, беседовал с защитниками города и, вернувшись в Новороссийск, сразу же по военному проводу передал очерк “Севастополь держится”», – свидетельствовал Д.И. Ортенберг. – Рассказывая о героизме защитников города, почти 250 дней отстаивающих свой город, писатель не счел нужным скрывать горькую истину: видимо, Севастополь не удастся удержать. Эти строки очерка, за которые он, наверное, больше всего тревожился, мы напечатали, не изменив ни слова».
28 июня, как вспомнит бывший командир «Ташкента» контр-адмирал В.Н. Ерошенко, они простились с Петровым, улетевшим в Краснодар. Однако 29‐го Евгений Петрович снова оказался на лидере: «Узнав в Краснодаре, что посетить “Ташкент” собирается командующий Северо-Кавказским фронтом маршал Советского Союза С.М. Буденный, Евгений Петрович вернулся в Новороссийск вместе с ним» (В.Н. Ерошенко).
2 июля Петров наконец-то добрался до Краснодарского аэродрома. Специальный корреспондент «Известий» (прозаик, сценарист, драматург и публицист) А.А. Первенцев, летевший одним самолетом с ним, впоследствии рассказывал генералу Ортенбергу: «Мне нужно было срочно вылететь в Москву по делам газеты “Известия”. Я обратился к командующему фронтом С.М. Буденному, и он выделил специальный самолет, который должен был меня доставить в Москву. Буденный меня предупредил, что отдал распоряжение лететь только по маршруту Краснодар – Куйбышев – Москва, минуя район боевых действий.
Вылет намечался на 10 часов утра. Но в это время приехал из Новороссийска Петров, куда он прибыл на лидере “Ташкент”, и просил захватить его в Москву. Он зашел к Буденному и там задержался. Мы уже хотели улетать без него, но обождали».
В своем дневнике Первенцев зафиксирует:
«2 июля, Краснодар…
“Дуглас”… Летчик с бородкой. Фамилия Баев. Ждем Петрова.
Приехал возбужденный. В 11.00 Баев ухарски отвернул “Дуглас” от земли, как будто вырвал пробку из бутылки.
Баев передал управление штурману, а сам подобострастно болтает с Петровым. Ищет выпить. Тоска грызет мое сердце. Идем над Сальскими степями. Влево Ростов, свернули на Новочеркасск. Виден его собор и улица, упавшая реке. Петров идет в кабину управления. Ложусь спать и моментально засыпаю».
В общем, из-за опоздания Петрова самолет на Москву вылетел вместо 10 часов – в 11‐ть. А когда прошли Новочеркасск, командир корабля Баев подошел к Первенцеву и попросил разрешения спрямить маршрут и лететь не так, как приказал Буденный, а через Воронеж.
– Я еще ни разу не видел поля боя, хочу посмотреть, – заявил человек с бородкой.
Первенцев ответил тогда летчику, что нужно выполнять приказ маршала, но если ему очень хочется что-то изменить, то пусть обращается к более старшему по воинскому званию.
Из более старших в «Дугласе» находились только начальник 2‐го отдела Химического управления ВМФ капитан 2‐го ранга А.И. Желудев (впоследствии флагманский химик КБФ) и начальник Управления РКМ НКВД Крымской АССР майор милиции Н.Д. Смирнов (впоследствии комиссар милиции 3‐го ранга, начальник Управления милиции УНКВД-УМГБ-УМВД по Ростовский области). Свою роль сыграли ромбы в петлицах Смирнова.
«Смирнов дремал, – вспоминал Первенцев. – И когда Баев сказал ему об изменении маршрута, он махнул рукой: делайте, мол, как найдете нужным. Летчик посчитал это разрешением, взял с собой Петрова, и оба ушли в кабину.
Я полез в смотровой люк стрелка-радиста и вскоре увидел летящие самолеты. Это были три “мессершмитта” и итальянский самолет “Маки-200”. Я сказал об этом стрелку. Он сверился по силуэтам, вывешенным по кругу, и равнодушно заметил: “Это наши “чайки” и “ишачки”. Я спустился вниз и сказал Желудеву: “Нас скоро начнут сжигать. Знаете, что такое шок? Чтобы перейти в другой мир без шока, давайте спать, ночь я не спал, беседовал в номере гостиницы с летчиками из полка Морковина”.
Итак, мы легли спать, и проснулся я уже на земле изувеченным, с перебитым позвоночником, обожженным лицом и раненой головой. Моторы были отброшены на 200 метров, и из обломков дюраля поднималась чья-то рука. Немцы летели над нами. Далее – слобода Маньково-Калитвенская, где похоронили Петрова, а затем меня вывезли через Воропаново в Сталинград.
Мы разбились, слишком низко уходя на бреющем полете от немцев».
К слову сказать, спасение от атак истребителей экипажи «Дугласов» искали в бреющем полете, снижаясь до высоты 50–75 м. Но многое зависело от квалификации командира корабля, а здесь он бродил, искал выпить, общался с Петровым и как результат – «полный рот земли». Транспортный самолет неожиданно потерял высоту и задел возвышенность…
Как стало известно впоследствии, Евгения Петровича погубило то, что во время полета он встал со своего места. На его теле не было видимых повреждений, кроме несовместимого с жизнью пролома височной кости.
«О ситуации на борту впоследствии рассказывали летевший тем же рейсом прозаик Аркадий Первенцев, а также корреспондент “Красной звезды” Михаил Черных – по их словам, в определенный момент Петров, вопреки инструкциям, прошел в кабину управления. Пилот, разговаривая с ним, не сразу заметил возникший впереди холм, а потому не успел среагировать. Полет шел по прифронтовой полосе, “Дуглас” двигался со скоростью 240 километров в час на небольшой высоте – всего 15–20 метров», – читаем у С.А. Шаргунова.
Кстати, до сих пор считается, что из 13 человек из потерпевшего катастрофу ПС-84 (Дугласа) отдельного авиаполка ОСНАЗ ВВС КА, которых доставили в местную больницу, 3 погибло, а 10 имели травмы различной тяжести. По крайней мере, говорили о смерти писателя Петрова и двух членов экипажа. Но на самом деле тогда погибли всего два человека, что подтверждают архивные документы. Одним был Е.П. Петров, а вторым стрелок-бомбардир, старшина Виктор Александрович Гусев (1915 г.р.). Он стажировался на штурманском кресле. Оба похоронены в селе Маньково-Калитвенское Ростовской области.