Тут надо уточнить, что на самом деле в штурме Рейхстага участвовало не два полка, а фактически два батальона. Поскольку еще с рубежа Одера – с самого начала наступления – полки дивизии не получали пополнения, то в результате больших потерь каждый полк мог выставить для штурма Рейхстага лишь один полноценный батальон, в который и были сведены остатки всех обескровленных батальонов. Так что в обоих полках на тот момент было по одному командиру и одному комбату.
– А вы где находились во время этих решающих событий?
– При штурме Рейхстага моей задачей было обеспечивать радиосвязь «сверху – вниз» – от командира полка к командиру батальона. Еще дней за пять до того случился у нас бой с немцами, неожиданно напавшими на полковой штаб. Во время него был убит начштаба, а кроме того, пострадала в основном наша рота связи, из офицеров-связистов в строю остался я один, остальные погибли или были ранены.
Мне там, в Берлине 1945‐го, судьба не раз улыбалась – отводила смерть. Хорошо помню один из случаев. Накануне штурма приехал в полк начсвязи дивизии. Мы с ним обсуждаем, как будем организовывать связь при штурме Рейхстага, – вдруг рядом взрывается немецкая граната, и ему осколок попадает в бедро, перебивает артерию. Медсестра так и не смогла остановить кровотечение…
Когда брали Рейхстаг, мы были совсем неподалеку, в подвале “дома Гиммлера” – здания рейхсканцелярии, где находился наблюдательный пункт командира полка. Вот тут командир полка подполковник Плеходанов сидит, тут рация для связи с батальоном Давыдова, при ней радист Михаил Мишин и я рядом. Главная моя задача: в случае если возникала какая-то неполадка в работе рации, я как специалист должен разобраться и быстренько исправить. А то ведь в связисты набрали ребят, которые и паяльника-то в руках не держали, не знали, что такое радиолампа, что такое сопротивление… Приходилось всю технику во взводе самому ремонтировать.
В самый глухой час ночи с 1 на 2 мая вдруг принимаем по нашей полковой радиосвязи сообщение от какого-то “чужака”. Как выяснилось, это вклинились в эфир немцы. Они сообщили о том, что берлинский гарнизон – а его зона боевых действий к тому времени уже ужалась до «пятачка» вокруг Рейхстага – готов обсудить условия капитуляции.
– Но почему немецкое командование обратилось с этим к простому командиру полка?
– Дело в том, что в зоне возле Рейхстага действовали две частотные сети – 674‐го и 756‐го полков. Возможно, слышимость по нашей полковой радиосети была лучше, поэтому немцы и “влезли” со своим обращением именно в нее… При этом их “диктор” говорил на чистейшем русском языке, без акцента. Так что радист Миша и я, первыми услышавшие это обращение, быстро поняли, что происходит. Конечно, сразу переключили рацию на режим громкой связи. Плеходанов находился в двух шагах от нас. Подполковник тут же проинформировал о немецком заявлении командира дивизии, оттуда эта информация ушла еще выше…
– А кто же «с той стороны» говорил по радио?
– Я не знаю, кто конкретно из гитлеровцев озвучил через нашу сеть готовность капитулировать. У нас в полку вообще никто этого не знал… Ответ советского командования на полученное обращение был передан уже не через нас, а с армейской штабной радиостанции. Немцам предложили, чтобы в 6 утра перед главным входом в Рейхстаг построились все их части, сложив предварительно свое оружие в определенном месте. Как и многие другие офицеры нашего полка, я присутствовал утром 2 мая при этой капитуляции. В общей сложности сдались менее 2 тысяч гитлеровцев – все, кто еще уцелел к тому времени в здании Рейхстага и соседних с ним домах.
Уже вечером того же дня мы получили приказ передислоцироваться из центра Берлина в район Моабит. Для охраны и, как сейчас говорят, “зачистки” Рейхстага был оставлен соседний 756‐йполк, командира которого, полковника Зинченко, назначили комендантом этого разгромленного “логова врага”».
Помог ли ленд-лиз СССР?
И сегодня некоторые историки спорят по поводу роли военно-экономических поставок со стороны наших западных союзников в годы войны, оценивая ее по-разному.
Когда Анастаса Ивановича Микояна спросили: «А как Вы оцениваете ленд-лиз, его роль в вооруженной борьбе Советского Союза в годы Великой Отечественной войны?», он ответил: «Военно-экономические поставки нам со стороны наших западных союзников, главным образом американские поставки по ленд-лизу, я оцениваю очень высоко. Хотя и не в такой степени, как некоторые западные авторы.
Представьте, например, армию, оснащенную всем необходимым вооружением, хорошо обученную, но воины которой недостаточно накормлены или того хуже. Какие это будут вояки? И вот когда к нам стали поступать американская тушенка, комбижир, яичный порошок, мука, другие продукты, какие сразу весомые дополнительные калории получили наши солдаты! И не только солдаты: кое-что перепадало и тылу. (…)
Да-а… Без ленд-лиза мы бы наверняка еще год-полтора лишних провоевали».
Осенью 1940 г. юрисконсульты Министерства финансов США Э. Фоли и О. Кокс обнаружили в государственном архиве закон 1892 г., принятый при президенте Бенджамине Гаррисоне, в котором прочитали: военный министр Соединенных Штатов, «когда по его усмотрению это будет в интересах государства, может сдавать в аренду на срок не более пяти лет собственность армии, если в ней не нуждается страна».
Вскоре они подготовили соответствующий законопроект о ленд-лизе (ЛЕНД – давать взаймы и ЛИЗ – сдавать в аренду, внаем), который в январе 1941 г. был внесен в Конгресс США. Палата представителей и Сенат его утвердили, а 11 марта 1941 г. его подписал президент Ф. Рузвельт. Так идея ленд-лиза из законопроекта превратилась в закон.
Порядок расчета по ленд-лизу был следующим:
«– материалы, уничтоженные или утраченные во время войны, а также ставшие непригодными для дальнейшего употребления, оплате не подлежали;
– материалы, оказавшиеся после войны пригодными для гражданских потребностей, оплачивались полностью или на условиях долгосрочного кредита;
– недополученные до конца войны материалы страна-заказчик могла приобрести, и щедрое американское правительство обещало кредитовать оплату.
Единственное, что хоть как-то оправдывало американцев, так это предусмотренное “Законом о ленд-лизе” право истребовать уцелевшие военные материалы назад. Но правительство США клялось, что не воспользуется этим правом…»
Погрузка танков «Матильда», предназначенных для СССР, в одном из британских портов. 1941 г.
В конце июля 1941 г. Сталин дважды инструктирует генерал-лейтенанта Ф.И. Голикова относительно задач и характера военной миссии в Великобритании и США.
По прибытии в Великобританию миссия занималась решением организации поставок в Советский Союз вооружения и стратегических материалов и согласованием вопроса об открытии второго фронта.
При этом, несмотря на проблемы в отношениях с рядом должностных лиц Лондона и Вашингтона, миссии Голикова удалось сделать немало по организации транспортировки в СССР вооружения.
Уже 16 августа 1941 г. было подписано советско-английское соглашение о товарообороте, кредите и клиринге, предусматривавшее предоставление Советскому Союзу кредита в сумме 10 млн ф. ст. Но это было только начало.
29 сентября 1941 г. Московская конференция представителей СССР, Великобритании и США на самом высоком уровне обсудила вопрос о военных поставках, и 7 ноября 1941 г. Ф. Рузвельт распространил действие «Закона о ленд-лизе» на СССР. Притом, что Америка тогда еще не вступила в войну.
Тогда же США из средств, ассигнованных на ленд-лиз, предоставили Советскому Союзу беспроцентный заем на сумму 1 млрд долларов, а в феврале 1942 г. – еще один такой же кредит.
31 августа 1941 г. из Англии прибыл первый союзный конвой со стратегическими грузами и военной техникой для Красной армии. Конвой имел зашифрованное название «Дервиш». Он состоял из 6 транспортных судов и судов охранения: 2 крейсеров, 2 эсминцев, 3 тральщиков, 4 корветов, 1 авианосца. Среди грузов англичане доставили 10 тонн каучука, 16 истребителей вместе с летным составом, стрелковое оружие, продовольствие и медикаменты.
До зимы 1942 г. порт Архангельска принял семь конвоев общим составом 53 транспорта и 49 кораблей эскорта. Только потом суда стали разгружаться в незамерзающем Мурманском порту.
Всего же за войну англо-американские союзники отправили в СССР 42 конвоя и 36 обратно. Из 813 транспортов, следовавших в Советский Союз, немцы потопили 58, а 33, получив повреждения, вернулись в свои базы.
Из Мурманска и Архангельска вышло 717 транспортов, из них 27 погибли, а 8 вернулись обратно. При этом, по мнению первого морского лорда-адмирала Паунда, арктические конвои становились для них камнем на шее. «Все это – самая ненадежная операция, в которой опасность подстерегает нас на каждом шагу», – писал он американскому коллеге в мае 1942 года. «Конвой в Россию остается сейчас и всегда был неоправданной военной операцией», – заявлял контр-адмирал Гамильтон.
Достаточно сказать, что разгром каравана «PQ-16» стал первой серьезной неудачей союзников.
Он вышел из Рейкьявика 20 мая 1942 г., имея в своем составе 34 транспорта, 15 кораблей охранения и две подводные лодки.
Если первые двое суток корабли спасал туман, то на третьи немецкие торпедоносцы и пикирующие бомбардировщики обнаружили их и атаковали. Только 27 мая в небе насчитывалось 108 фашистских самолетов. И все же «PQ-16» дошел до места назначения, потеряв 7 транспортов.
Больше не повезло следующему конвою. «PQ-17» вышел из Исландии 27 июня 1942 года.
Он состоял из 37 транспортов, в том числе 2 советских, и эскорта, в который входило 25 боевых кораблей. Кроме того, в группу дальнего прикрытия входило 2 линкора, 4 крейсера, 12 эсминцев, 9 подводных лодок и 1 авианосец.
В зоне ответственности Северного флота к прикрытию были готовы 287 самолетов, а также подводные лодки, тральщики и эсминцы. Однако еще до того, когда угроза нападения на конвой тяжелых немецких кораблей миновала, адмирал Паунд, не желая рисковать силами прикрытия, отправил радиограмму, в сущности, предопределившую трагедию: «Крейсерам на полной скорости отойти назад. Ввиду угрозы надводных кораблей конвою рассеяться и следовать в русские порты».