Согласно большинству авторов, слово Хенералифе происходит от двух арабских слов: «дхеннат», означающее сад, рай, и «алариф» — зодчий, строитель, таким образом слово можно перевести как «сад архитектора». Другие авторы, основываясь на некоторых письменных источниках эпохи, переводят это слово как «главный сад» или как «самый благородный и высокий из всех садов».
Трактат по земледелию и садоводству Ибн Луюна (начало XIV в.) поможет представить, каким должен быть Хенералифе по замыслу его строителей. В нем автор перечисляет условия, которым должна отвечать такого рода усадьба: «Место для дома с садом следует выбирать на возвышении для лучшего обзора и охраны. Фасад здания должен быть направлен на юг. Колодец или бассейн устроить у главного входа, а еще лучше, если вместо колодца прорыть канал в тени, посреди сада. По обе стороны его посадить густой вечнозеленый кустарник и немного дальше за ним, цветы и вечнозеленые деревья. По краю, вокруг сада, посадить виноградные лозы. Дорожки по центру и беседки также покрыть виноградными лозами».
От первоначальных садов сохранились лишь сами террасы, на которых они были разбиты. Террасы поднимались ступенями до самой вершины холма. К сожалению, сегодняшние сады не имеют ничего общего со средневековыми мусульманскими. Хенералифе был одновременно «дхеннатом» (райским садом) и огородом, подсобным хозяйством, снабжавшим королевский двор продовольствием. В них цветы и плодовые растения смешивались без особого порядка. Мусульмане той эпохи находили декоративными и простые перцы, и артишоки, и другие огородные растения. В садах, переполненных тонким благоуханием и беспрестанным журчанием воды, всё было создано для радостного созерцания. Это, однако, не мешало наслаждаться и сочными плодами, которые рвали прямо с дерева во время прогулок.
Такими были сады в летней резиденции султанов, которая располагалась в Хенералифе вокруг Патио де ла Асексия. Сейчас здесь все по-другому. Бьющие вверх струи воды на итальянский манер устроили здесь позже. Они образуют арки над каналом, который пересекает патио вдоль его средней оси. Падая в канал, струи с шумом разбиваются о водную поверхность. При маврах она была зеркально гладкой. В старину вода текла только из фонтанчиков, находящихся по одному у каждого края канала. Она попадала в канал, как из родников, тихая и прохладная. Её постоянное журчание действовало успокаивающе и не мешало умственному средоточию.
Во времена Изабеллы Католической стену на западной стороне патио сделали ниже и пробили в ней аркадные проемы. При маврах же окна, открывающиеся наружу, находились только на центральной веранде.
Католические короли пожаловали Хенералифе во владение коменданту Инестросе. От него усадьба передавалась по наследству, пока не попала в руки семейства Венегас, позднее к маркизу де Мондехар и через него к знатной итальянской семье Гримальди Палавичини из Милана. В 1921 году последний законный владелец усадьбы безвозмездно передал все права на ее собственность Испанскому государству. В связи с этим испанский король Альфонсо XIII в знак благодарности пожаловал его новым титулом, специально утвержденным по такому случаю, — он стал маркизом Хенералифе.
Рассказывают, что, когда кастильская и арагонская христианские армии подошли к Альгамбре, султан Боабдиль спрятался в тайном месте за пределами замка, чтобы не видеть, как над мавританским дворцом взовьется христианский флаг. А мать сказала ему: «Ты оплакиваешь как женщина, то, что не мог защитить как мужчина».
Христианский правитель Фердинанд Великолепный в 1515 году отдал специальный приказ о сохранении Альгамбры — «столь исключительного и великолепного сооружения». Сейчас на территории замка находится королевский дворец, который был возведен одним из следующих испанских королей. Архитектор Педро Мачука занимался тогда реставрацией Альгамбры и следил за ее садами. Но он был еще и учеником великого Микеланджело и потому, выполняя повеление короля, замыслил построить величественное здание в стиле Ренессанса.
Дворец испанского короля со своими пилястрами и барельефами совершенно не похож на воздушную архитектуру Альгамбры. Он представляет собой другую эпоху, другие вкусы, совсем иную систему эстетических и нравственных ценностей и потому выглядит несколько чужеродно среди зданий мавританского ансамбля. Его даже сравнивали с высокомерным и непрошеным гостем.
В 1536 году Карл V— император Священной Римской империи — перенес свою резиденцию в Гранаду и с большим трудом согласился не перестраивать Альгамбру.
Храм божественной мудрости
Одно из самых распространенных заблуждений в истории — это убеждение, что Софийский собор строил Ярослав Мудрый, сын великого князя Владимира Крестителя, внук княгини Ольги. Но это утверждение пришло к нам из летописей, созданных во времена княжения Ярослава, написанных рукой придворного летописца. А, как говорят историки, «рукой летописца водили политические пристрастия и интересы».
А тем временем летописные изводы времен строительства киевского Свято-Софийского собора относят период строительства храма ко времени христианизации Руси в годы правления князя Владимира. Митрополит Илларион в «Слове о Законе и Благодати», подчеркивает что Ярослав закончил благое дело, начатое отцом своим, как Соломон — Давидово дело создания Иерусалимского храма. Другой современник этих событий — немецкий хронист Дитмар Мерзебургский — упоминает о храме в 1017–1018 годах как о действующей резиденции Киевского митрополита. О князе Владимире как о создателе Свято-Софийского храма пишут и путешественники, и хронисты более поздних эпох: в конце XVI столетия, во время посещения Киева, Мартин Груневич и Эрих Ляссота слышали о «строителе великом князе Владимире».
У митрополита Петра Могилы были документы Софийского архива, сгоревшего в конце XVII века. Митрополит видел собор до перестроек и реконструкций. Именно Петр Могила создал в храме мемориал Святого Владимира: построил часовню-усыпальницу, оборудовал в соборе предел святого Владимира, ввел образ князя в княжий портрет. А в 1634 году по его указанию на арках центрального купола была сделана надпись о том, что Свято-Софийский собор «нача здатися в лето 1011» — за четыре года до смерти Владимира Великого!
Но самыми важными доказательствами являются настенные росписи и фрески храма: они прославляют крестителей Киевской Руси, «заказчиков» собора — князя Владимира и княгиню Анну. Именно они изображены на портрете в центре собора; а вдоль лестниц, ведущих на башни, развернут триумфальный фресковый цикл, рассказывающий о заключении династического брачного союза между Владимиром — князем русским и византийской принцессой Анной. Абсолютно логично сделать вывод, что именно князь Владимир был человеком, начавшим строительство величайшего архитектурного памятника христианству на Киевской Руси — Свято-Софийского собора.
Особого внимания заслуживает княгиня Анна — порфирородная византийская принцесса. Она нашла на Руси вторую родину и во имя ее совершила подвиг веры. Судя по росписям Свято-Софийского собора, Анна была авторитетной и уважаемой женщиной; ее считали соратницей Владимира во всех государственных делах. А Ярослав Мудрый назвал своих старших детей в честь отца и мачехи — Владимиром и Анной. Уже в конце XI века Владимира и Анну готовились канонизировать, однако Владимира удалось канонизировать лишь в средине XIII века, а Анна не канонизирована до сих пор.
Но независимо от того, когда и кто построил самый главный храм Киевской Руси, он стал символом вечности и нерушимости столицы и государства. Об этом говорит и надпись над главным алтарем собора: «Бог среди его, пусть не колеблется; Бог поможет ему, когда утро настанет». После крещения Киев стал новым Иерусалимом, и центром его святости являлся собор Святой Софии. Под его сводом звучали голоса великих иерархов: митрополитов Иллариона и Петра Могилы, трудились поколения духовных пастырей. Перед алтарем Софии молились Ярослав Мудрый и Владимир Мономах, Петр Сагайдачный и Богдан Хмельницкий. Тут же, при кафедре митрополита, существовали давнейшая на Руси библиотека, духовная школа, скрипторий-мастерская, здесь переводились и переписывались книги.
Строился собор, вероятно, византийскими мастерами и местными строителями. Перед приехавшим в Киев константинопольскими мастерами была поставлена задача, с которой им не приходилось сталкиваться у себя на родине: им надлежало возвести огромный храм с очень большими по площади хорами, необходимыми для торжественных церемоний княжеского и епископского дворов. В Константинополе император мог проводить такие церемонии в многочисленных парадных помещениях дворцов, а в случае нужды — и на хорах Софийского собора, построенного еще в VI веке.
Казалось бы, проще всего было скопировать величественную Софию Константинопольскую. Но найти прямые аналогии Софийского собора в византийской архитектуре того времени невозможно. Храмы, строившиеся тогда в империи, были обычно меньше, имели лишь три нефа и одну главу.
Эту задачу мастера решили путем увеличения числа нефов. Но осветить обширные хоры, закрытые снаружи вторым ярусом галерей, по византийской системе можно было только через окна барабанов глав. И зодчие использовали многоглавие как художественный прием, создав благодаря ему торжественную и пышную композицию, но в основе замысла лежала все-таки функциональная задача. Одновременно была расширена западная часть киевского храма для того, чтобы разместить крещальни.
В то же время первоначальное архитектурное решение собора имело свою символику. Центральный высокий купол храма всегда в византийской архитектуре напоминал о Христе — Главе Церкви. Двенадцать меньших куполов собора ассоциировались с апостолами, а четыре из них — с евангелистами, через которых христианство проповедовалось во все концы земли.
Большую роль сыграло также применение местных строительных материалов. На Руси не было мрамора, и зодчие привезли с собой многочисленные капители, карнизы и другие мраморные детали. Но везти стволы крупных колонн было слишком сложно, и поэтому вместо принятых в Константинополе мраморных колонн поставили кирпичные столбы, что сразу же резко изменило характер интерьера. Карнизные плиты, парапеты, хор и полы, которые в Византии делали из мрамора, начали исполнять из местного сланца (так называемого красного шифера), имеющего красивый малиново-фиолетовый цвет и, видимо, напоминавшего византийским мастерам излюбленный в их стране пурпур. Кроме шиферных плит для убранства полов стали применять мозаику и поливные керамические плитки.