Вместе с образом города Хоппер создал и своеобразный образ человека в нем. У художника почти совершенно исчез портрет конкретного человека, он заменил его на обобщенный, суммарный образ одинокого городского жителя, который превратился в механизм, автомат, затерялся среди непроницаемых каменных стен. Не раз тема разъединенности людей воплощалась им в облике обнаженной женщины. Герои картин Хоппера печальные, разочарованные, застывшие, одинаковые, они как будто выражают крушение всех американских иллюзий. Часто эти похожие люди изображены в барах, кафе, кинотеатрах, гостиницах («Комната в отеле», 1931 г.; «Западный мотель», 1957 г.). Они абсолютно равнодушны к месту, где находятся. Им чужд даже собственный дом, вещи, которые Хоппер с большим мастерством обращает в символы одиночества.
Уже в середине 20-х гг. имя Эдварда Хоппера прочно вошло в американскую живопись. У него были свои поклонники и свои неприятели. Но и те и другие признавали его отличным мастером городского жанра. И польщенный этим урбанист с новым вдохновением принимался за работу.
Суровый, вечно одинокий, выделявшийся среди других «монументальной молчаливостью» – таким видели Эдварда Хоппера окружающие. Поэтому, когда сорокадвухлетний Эдвард вдруг женился, для всех, кто его знал, это стало полной неожиданностью. Но вскоре они убедились, что жена Эдварда, Джозефина Верстиль, действительно его вторая половина. Она сама была художницей, и притом тоже ученицей Роберта Генри. Целиком подчиненный работе образ жизни Хоппера пришелся ей по душе. Она разделяла все взгляды, утверждения, жизненные позиции мужа и, как никто другой, понимала его во всем. Джозефина ничуть не удивлялась, когда всей пышной красоте Нью-Мехико ее муж предпочитал старый локомотив, увиденный там. Иногда, путешествуя, семейная пара неожиданно останавливала свой автомобиль и бралась за кисть. А на акварели «Джо в Вайоминге» Хоппер изобразил свою жену, рисующую пейзаж прямо из машины.
В 1930 г. супруги купили дом на Кейп-Код. В нем они прожили счастливо до последних своих дней. Этот уютный, строгий и такой горячо любимый дом на морском побережье очень часто изображал Хоппер на своих полотнах. А вообще именно ему принадлежит открытие своеобразного жанра – портрет дома. Такими портретами стали «Дом Тэлбота» (1926 г.), «Дом Адамса» (1928 г.), «Дом капитана Килли» (1931 г.) и «Дом у железной дороги» (1925 г.) – одно из лучших произведений художника. На этой картине перед зрителем открывается широкое поле, посреди которого словно затерялся дом с мансардой. Мимо него проходит железная дорога. Где-то существует большой, оживленный мир. Окруженный пустотой пространства, дом кажется еще более одиноким и оторванным от цивилизации.
Хоппер оставил работу для заработка. Ведь теперь ежедневный, ежечасный упорный труд художника наконец-то по достоинству оценили современники. В 1933 г. Музей современного искусства в Нью-Йорке предложил Хопперу организовать персональную выставку. Она принесла ему большой успех и мировую славу. После нее художника приняли в Национальную академию рисунка. Пришло долгожданное официальное признание. В 1945 г. Хоппер стал членом Национального института искусств и литературы. А через десять лет его наградили золотой медалью и приняли в члены Академии искусств и литературы.
Но невзирая на все эти награды и почести, чета Хопперов продолжала жить скромно и замкнуто, общаясь лишь с тесным кругом друзей. Как всегда, изо дня в день их жизнь проходила в творчестве. Этот мирный размеренный распорядок нарушила только тяжелая болезнь Эдварда, постигшая его в 1964 г. Но рука художника, вечно тянущаяся к краскам и полотну, все же ненадолго переборола недуг. И Хоппер успел написать свою последнюю загадочную картину «Комедианты» (1965 г.). На ней изображены Пьеро и Арлекин, их руки навсегда вместе. Эти образы как будто стали воплощением пламенной любви Эдварда и его жены. Перед силой их чувства, какую боготворило само искусство, бессильна была даже смерть. Супруги ушли из жизни вместе в мае 1967 г.
Об Эдварде Хоппере говорили, что «его живопись таит под внешним монотонным однообразием огромную силу». И это действительно было так. Он всегда оставался верен выбранным для себя стилю, манере, приемам, темам. Может, именно за это судьба одарила его несметными богатствами: ровным почерком, уверенной рукой, ясным умом, строгой живописью. Хоппер избегал броскости, никогда не афишировал, не выставлял напоказ свое новаторство. Но его трудный путь от картины к картине неустанно вел к совершенству. Его учитель Р. Генри утверждал, что «труднее быть простым, чем сложным». Эдвард Хоппер сумел достичь вершин лаконичности и еще раз доказал человечеству, что все гениальное – просто.
ЧЮРЛЕНИС МИКАЛОЮС КОНСТАНТИНАС(род. 22.09.1875 г. – ум. 10.04.1911 г.)
Выдающийся литовский живописец, классик литовской национальной музыки. Создатель оригинальных картин, в которых фантастические видения и литовский фольклор переплетены с музыкальными ритмами.
Микалоюс Константинас Чюрленис, безусловно, относится к числу самых оригинальных и интересных мастеров XX в. В мировой живописи его полотна занимают особое место. Их нельзя трактовать однозначно. Невозможно причислить художника к какому-либо течению в живописи. Одни называли его литературно-психологическим символистом. Другие считали предтечей абстрактного искусства или русского авангардизма. Некоторые видели в его произведениях отражение эзотерических мотивов. В то же время ряд полотен Чюрлениса можно считать вполне реалистическими. Многие из них насквозь пронизаны мотивами литовского народного искусства.
Как художник Чюрленис работал всего несколько лет, с 1903 по 1909 г., и за это короткое время сумел пройти путь от становления до зрелого мастера, которому подражали, которым восхищались.
Константинас родился в Варене, но его детство прошло в одном из самых красивых и поэтичных уголков Литвы – деревне Друскининкай – стране лесов и озер, где несет свои воды Неман. Его мать, простая крестьянка по имени Адель, рассказывала детям сказки и пела народные песни – дайны. Отец, тоже Константинас, учившийся музыке в провинциальном монастыре, был скромным деревенским органистом. Играл он посредственно, но вот педагогом, видимо, был неплохим. Под его руководством мальчик быстро овладел нотной грамотой и уже в семь лет мог свободно читать с листа.
Постепенно Друскининкай становился известным курортом. Дачники из Варшавы, Вильнюса, Москвы и Петербурга с удовольствием слушали игру маленького вундеркинда. Один из них, варшавский врач Ю. Маркевич, в свое время окончивший Московскую консерваторию, решил принять участие в его судьбе. Он порекомендовал Константинаса меценату, князю М. Огинскому, в поместье которого в Плунге была оркестровая школа. Там в тринадцать лет Чюрленис стал учиться играть на флейте и вскоре начал сочинять музыку.
В 1893 г. при поддержке Огинского юноша отправился в Варшаву, чтобы продолжить образование в музыкальном институте у известного преподавателя фортепьянной игры профессора 3. Сигетинского, большого поклонника Шопена. Под его руководством Константинас написал целый ряд музыкальных произведений, которые стали пользоваться популярностью, а некоторые даже были напечатаны в варшавском музыкальном альманахе «Меломан».
В 1899 г. институт был закончен с отличием. Но спокойная и сравнительно обеспеченная жизнь учителя музыки не привлекала юношу. Он с головой ушел в сочинительство и написал большую симфоническую поэму «В лесу», с которой началась история литовской профессиональной музыки.
Стремясь к совершенствованию достигнутого уровня, Чюрленис два года проучился в Лейпцигской консерватории. Здесь, тоскуя по родине, он вдруг начал рисовать, купив на последние деньги кисти и краски. Однако тогда это не пошло дальше любительских набросков.
Осенью 1902 г. Чюрленис вернулся в Варшаву, где некоторое время жил за счет частных уроков. На каникулы он приехал в Друскининкай и именно там, вдохновленный природой родной Литвы, начал серьезно пробовать себя в живописи. Его рисунки этого периода были еще неумелы, но в них уже чувствовалось тонкое понимание природы, любовь к метафорам и обобщениям.
Стремясь воплотить тревожащие его образы на бумаге, будущий художник понял, что этому необходимо серьезно учиться. Уже в конце 1902 г. он поступил в Варшавскую художественную студию, а потом в частную школу живописи и художественных ремесел. Родные и друзья считали, что живопись может помешать музыкальным занятиям и всячески отговаривали Константинаса от этого. Но Чюрленис упорно продолжал осваивать азы живописной грамоты, рисуя гипсы, обнаженную натуру, потом перешел к любимым пейзажам и написал свою первую картину с символическим названием «Музыка леса», где стволы вековых сосен, подобно трубам органа или струнам гигантской арфы, словно звучат под напором ветра.
В эти годы в европейской, а особенно польской живописи, царил символизм. Чюрленис органично примкнул к этому течению. В полном соответствии с известным афоризмом Шопенгауэра о том, что «существует столько различных миров, сколько есть мыслителей», он создал свой собственный мир видений, грез, предчувствий, предостережений, звучащих линий и красок. Уже в первых картинах – «Заколдованный город», «Утро», цикле «Похороны» («Похоронная симфония») возникли образы, представляющие собой «условные знаки, намеки, зыбкие символы голосов подсознательного».
В марте 1904 г. Чюрленис поступил в Варшавскую школу изящных искусств. Большинство ее преподавателей входили в художественное объединение «Штука» («Искусство») и находились под сильным влиянием позднего романтизма и символизма. Они стремились развить у студентов фантазию, чувство декоративности, умение свободно компоновать. Главное внимание уделялось рисунку с обнаженной натуры, работе на пленэре, декоративному рисованию и орнаменту. Все это отвечало стремлениям Чюрлениса.
Помимо живописи его внимание было занято изучением философии, особенно индийской. Он увлекался астрономией, гипнозом. Читал Ветхий Завет, Ницше, Рабиндраната Тагора. А на каникулах в Друскининкае упорно рисовал пленэрные этюды. И все эти впечатления концентрировались в ярких эмоциональных образах, запечатленных на полотнах: тревожный загадочный «Покой», грозный «День», щемящая «Печаль» и др. Позже появляются знаменитые «Дружба» – лучезарная и всепобеждающая, «Истина», потрясающая хрупкостью трепетного стремления к непознанному и безнадежностью познания.