Все части церкви выполнены без гвоздей, такова была традиция русского плотничьего мастерства. Только чешуйчатая одежда куполов прибита коваными гвоздями, по одному на каждый лемех. Эти гвозди четырехгранные в сечении, а потому чешуйки стояли прочно, будто и впрямь на века.
Несмотря на кажущуюся сложность композиции церкви, ее план и объемно-пространственная схема предельно ясны и лаконичны. Недаром понятия простоты в народном искусстве возведены в эстетическую добродетель. Как гласит русская пословица: «Где просто, тут хорошего до сто, где мудрено, тут нет ни одного».
В основании Преображенской церкви лежит традиционный «двадцатистенок», то есть восьмерик (восьмигранный сруб) с четырьмя прирубами, примыкающими к его четырем взаимно противоположным граням. Именно церкви такого типа, известные еще в очень давние времена, были одними из излюбленных в деревянном зодчестве, поскольку открывали широкие возможности для создания разнообразных и выразительных архитектурных композиций.
На нижнем, самом большом восьмерике стоит другой, средний восьмерик, поменьше, а на среднем – третий, верхний, самый маленький. Верх нижних прирубов сделан двухступенчатым, а каждый уступ покрыт бочкой с главой. Один ярус из четырех глав, над ним другой, такой же. Выше – третий ярус из восьми глав; они стоят на бочках, венчающих каждую грань основного нижнего восьмерика. Еще выше – следующий ярус из четырех глав, размещенных на втором восьмерике, и наконец на третьем, самом маленьком восьмерике стоит одна центральная, самая верхняя и самая большая глава, венчающая всю эту композицию. Последняя, двадцать вторая глава, находится ниже всех – над алтарным прирубом.
Все двадцать две главы подчинены единству целого и законам строго выверенной архитектурной системы. Если долго и пристально смотреть на Преображенскую церковь, то в какой-то момент появляется почти физическое ощущение движения. Оно начинается с сопоставления убывающих масс трех восьмериков и нарастает от двухступенчатых прирубов к верхним ярусам и к центральной главе. Нерушимая громада куполов обретает ритмичную поступь, и от одного яруса к другому по плавным очертаниям луковичных глав она непрерывно устремляется ввысь. Зодчим удалось избежать впечатления однообразия и монотонности ярусов и глав. Главы всех четырех ярусов отличаются одна от другой, причем довольно значительно. Главки первого нижнего яруса больше главок второго; главы третьего, среднего яруса больше глав первого и четвертого ярусов; главки верхнего, четвертого яруса меньше всех других, и наконец последняя, самая большая центральная глава дает завершающий композиционный акцент, отмечая наибольшую высоту всего сооружения. Только большой мастер был способен найти эту смену объемов, добиться такого разнообразия и живописности всего строя церкви.
«Двадцатистенный» план предопределил еще две особенности Преображенской церкви – центричность и высотность всей ее композиции. Откуда ни смотреть на эту церковь, отовсюду она выглядит в общих чертах одинаковой, или, как говорят специалисты, всефасадной. Принцип центричности, высотности и всефасадности проведен здесь последовательно и с большим мастерством, начиная с самого выбора плана «круглой церкви о двадцати стенах» и заканчивая каждой деталью ее пирамидального верха. Сравнительно низкий массив галереи-паперти, охватывающий большой восьмерик и его прирубы, служит как бы пьедесталом для высокого и стройного столпа ажурного многоглавия.
Сооружая Преображенскую церковь, ее строители думали не только о красоте. Не меньше внимания они уделяли и технической стороне дела, от которой, в конечном счете, зависела долговечность этого неповторимого сооружения. В борьбе против извечных враждебных сил природы – дождя и сырости – в народном деревянном зодчестве сложились не только технические, но и архитектурно-художественные традиции. Многие детали и части зданий, которые принято считать чисто декоративными, в действительности выполняют весьма ответственные защитные функции.
К примеру, путь дождевой капли от креста центральной главы до земли наглядно показывает утилитарное значение некоторых, казалось бы, декоративных деталей Преображенской церкви. С лемешины на лемешину, с главки на бочку, с бочки на полицу, с полицы на водотечник, с одной полицы на другую, с яруса на ярус, с уступа на уступ. Все это продуманная до мелочей техническая система водоотвода и защиты от осадков. А если капли дождя все же проникнут через крышу, то на этот случай внутри восьмерика предусмотрена вторая – двускатная, сделанная из толстых тесаных досок, слоя бересты и обрешетки под бересту. Под стыком ее скатов в желобе находится наклонный долбленый лоток, по которому стекающая вода (если она проникнет внутрь) отводится наружу.
По своему назначению Преображенская церковь принадлежит к так называемым летним, или холодным храмам. Службу в ней проводили в особо торжественных случаях и в дни местных престольных праздников, да и то лишь в течение короткого северного лета. В плане самой конструкции церкви это означает, что ее сруб сложен «насухо», без прокладки пазов мхом или паклей; что у нее нет зимних рам и двойных дверей, утепленного пола и потолка.
Кроме Преображенской церкви, в Кижах сохранились еще Покровская церковь и колокольня, состоящая из четверика, восьмерика и шатрового «звона». Но колокольня построена уже не в традициях народного творчества, то есть «как красота и мера показывают», а по проекту, составленному епархиальными инженерами и утвержденному в Олонецкой губернской канцелярии.
Своеобразной красотой отличалась и рубленая бревенчатая ограда, окружавшая обе церкви, колокольню и кладбище, и входившая в архитектурный ансамбль едва ли не каждого северного погоста. Но до наших дней она не дошла. От нее сохранился лишь каменный фундамент, на котором уже гораздо позже выросла новая ограда, сложенная из валунов.
РУССКОЕ ЗОДЧЕСТВО
Архитектурные памятники Москвы
Красная площадь
Любой архитектурный ансамбль является и наслоением исторических эпох, и коллективным творчеством, своеобразным соревнованием зодчих, каждый из которых добавляет в сложившееся архитектурное пространство собственное видение художественных задач. Так, площадь Св. Марка в Венеции строилась более 600 лет; ансамбль площади и собора Св. Петра в Риме складывался начиная с 1506 г., а работали над ним знаменитые итальянские архитекторы Браманте, Рафаэль, Микеланджело, Бернини; Лувр формировался почти 300 лет и т. д.
Не менее богата история и Красной площади, главного ансамбля сначала Московии, затем СССР и наконец Российской Федерации. Первоначально она называлась Пожаром, то есть «Очищенная огнем», поскольку частые пожары порой сметали с лица города все деревянные строения. Проходили годы, дубовые стены Кремля, возведенные при Иване Калите, были заменены Дмитрием Донским на белокаменные, и в 1368 г. скромная рыночная площадь приобрела торжественный и величавый вид.
Разумеется, это было только началом долгой архитектурной истории Красной площади. В середине 80-х годов XV в. в Москве разворачивается большое строительство: возводятся новые кирпичные стены и башни на месте обветшалых укреплений Дмитрия Донского. Старые хроники сохранили имена зодчих, принимавших участие в обновлении Кремля, – Антон и Марко Фрязины, Пьетро Антонио Солари, Алоиз Фрязин-старший. Прибывали также мастера из Пскова, Новгорода, Твери и Владимиро-Суздальского княжества.
Самая древняя часть современного ансамбля – восточная стена Кремля с Фроловской (Спасской), Боровицкой и Безымянной (Сенатской) башнями, построенными в 1491–1503 годах. Позже к ним добавилась Константино-Еленинская башня. Через ворота самой красивой Фроловской башни въезжали в Кремль цари, митрополиты, иноземные послы, а по большим праздникам шествовали торжественные процессии. А вот через Никольские ворота шли все сообщения с торгово-ремесленными посадами, расположенных в Кремле многочисленных боярских дворов, церквей, монастырских подворий, царской и боярской челяди.
После разрушительного пожара в конце XV в. большая территория возле Кремлевской стены выгорела, но застраивать ее не стали. Так между стеной и торгом образовалось широкое пространство, которому и предстояло стать Красной площадью.
В 30-е годы XVI в. напротив Фроловских (Спасских) ворот был сделан невысокий круглый помост из кирпича, названный Царевым, или Лобным местом. Помост этот должен был служить трибуной для оглашения царских указов, местом для выступления властей перед народом, а также для религиозных обрядов. Расположено Лобное место на крутой возвышенности – «взлобье». В православной Москве оно символизировало иерусалимскую гору Голгофу, на которой был распят Иисус Христос. Голгофа в переводе с древнееврейского означает «голова», «лоб». По церковному преданию, на Голгофе был похоронен Адам, и стекавшая кровь распятого Христа омыла его череп, искупив первородный грех человека.
Близ Лобного места была устроена замощенная камнем площадка – «раскат», на которой стояли пушки, обращенные жерлами к Москва-реке, к дороге из Орды.
Примерно в те же годы застраивается вторая линия московских укреплений, получившая название Китай-городской стены. Она начиналась примерно от угловой Арсенальной башни и шла по линии фасадов бывшего музея Ленина и Исторического музея. На месте современного Исторического проезда в стене устраиваются Воскресенские (Иверские) ворота, будущий главный вход на площадь со стороны города. В середине XVI в. здесь расположились городские административные учреждения (приказы), обрамлявшие территорию Пожара с севера.
С возведением храма Василия Блаженного в формировании Красной площади был сделан еще один важный шаг. Высотная шатровая композиция, торжественный характер сооружения во многом предопределили архитектурный облик всего ансамбля. Но самой площади еще нет. Вдоль заполненного водой рва, проложенного параллельно Кремлевской стене, было построено множество небольших церквушек, так называемых «церквей на крови», которые, по преданию, ставили на месте казней при Иване Грозном. Незамощенная площадь в поперечном направлении пересечена двумя мощеными улицами. Одна выходит из Спасских ворот Кремля и, не доходя до Лобного места, разветвляется на Ильинку и Варварку. Другая, Никольская, берет начало у Никольских ворот и идет в глубину города.
В 1625 г. Спасская башня первой из всех башен Кремля получила уступчатую высотную надстройку с характерным шпилем. Вскоре впервые в документах появилось название Красная площадь, обозначавшее, правда, лишь небольшую часть нынешней площади перед храмом Василия Блаженного между Спасской башней и Лобным местом. Появился и основной лейтмотив ансамбля: островерхие завершения Кремля начинают вторить уступчатому вертикальному силуэту храма Василия Блаженного.
С переездом столицы в Петербург северный подход к площади приобретает парадный характер официального въезда в Кремль – с этой стороны движется царский кортеж во время коронаций и других торжеств.
Тем временем важные события происходят на самой площади. Сносятся церкви «на крови» и все пространство между укреплениями рва и торговыми рядами становится свободным, что фиксирует продольную ось площади как главный стержень складывающегося ансамбля. Происходят существенные изменения и в кремлевском фасаде Красной площади. В 1787 г. один из главных строителей Москвы архитектор Матвей Казаков возводит треугольное здание Сената. Одна из сторон этого треугольника лежит параллельно выходящей на Красную площадь стене Кремля. Так что высокий купол главного круглого зала хорошо просматривается с площади как раз посредине между Спасской и Никольской башнями, непосредственно за малой Безымянной башней, которая получает по этому поводу название Сенатской.
Здание Сената поставлено так, что ось его купола точно совпадает с осью Сенатской башни. Центром композиции всего здания становится величественный купольный зал, окруженный со стороны двора колоннадой тосканского ордера. Зал назывался Екатерининским и предназначался для дворянских собраний. Его архитектуру Казаков разработал с особой тщательностью, украсив вдоль стен величественными коринфскими колоннами и горельефным панно, которое в аллегорической форме прославляло государственную деятельность Екатерины II. Торжественно-спокойные величественные формы позволили современникам назвать зал русским Пантеоном.
Начало XIX ст. принесло Красной площади еще целый ряд изменений. В 1804 г. ее впервые замостили булыжником. В 1805 г. архитектор Росси надстроил Никольскую башню каменным верхним ярусом с высоким шатром, украшенным резными белокаменными деталями. До этого времени она единственная оставалась без шатра, подчеркивая как бы значительность соседней Спасской башни.
По архитектуре Никольская башня отличается от всех других башен Кремля. Белокаменная, словно кружевная, отделка башни придавала ей стройность и легкость. Во время Отечественной войны 1812 г. бежавшие из Москвы войска Наполеона взорвали башню. После отступления захватчиков страшную картину представляла и вся Красная площадь: деревянные строения были сожжены, от огня пострадали старые Торговые ряды, стены и башни Кремля почернели от копоти, храм Василия Блаженного был разграблен.
После изгнания французов правительство разработало план восстановительных работ. По этому плану талантливый архитектор Бове, ученик знаменитого Казакова, построил в 1815 г. на Красной площади новое здание Торговых рядов. Он разделил его на три части: Верхние, Средние и Нижние ряды – и в центре фасада Верхних рядов, на фронтоне, поместил изображения летящих Слав – женские фигуры с победными венками в руках. Впервые на площади перед Кремлевской стеной вместо хаотичной застройки выросла четкая линия нарядных зданий, отвечающих красоте и величию Кремля. В 1816 г. Бове заново построил обрушившийся от взрыва шатер Никольской башни.
В 1815–1816 гг. был засыпан давно уже ставший ненужным старый ров, и площадь расширилась до нынешних размеров.
В 1818 г. Красная площадь украсилась первым в истории Москвы скульптурным памятником воинам-защигникам Москвы и руководителям народного ополчения Минину и Пожарскому, который был сооружен на средства, собранные по всенародной подписке. Открытие памятника, воплотившего пафос борьбы за самостоятельность и свободу России, вылилось во всенародное торжество.
В последней четверти XIX в., в 1878–1883 гг., на северной стороне Красной площади, на месте старинного Земского приказа, было построено существующее и сейчас здание Исторического музея. По внешнему облику это узорчато-живописное, выложенное из красного кирпича сооружение напоминает древнерусские строения XVI–XVII веков. Равновеликие башни и башенки, причудливые выступы, множество кокошников, затейливая обработка стен и окон, своеобразные формы крыши в виде шатров, бочек, гребней и другие детали делают его непохожим на другие здания.
Наверное, многим в канун Октябрьских событий 1917 г. казалось, что ансамбль Красной площади сложился уже окончательно. Но совершенно новый поворот в истории страны, конечно же, не мог не отразиться на его судьбе. С 1918 г. Кремль становится резиденцией советского правительства, и расположенная рядом площадь превратилась в традиционное место проведения парадов, митингов и демонстраций. В связи с этим был разработан план реставрации памятников архитектуры. Он включал обновление и реконструкцию зданий, замену инженерных сооружений и коммуникаций, благоустройство территории, освещение и озеленение. В 1930–1931 гг. с Красной площади было снято трамвайное движение, а булыжное покрытие сменила серая брусчатка из диабаза – камня, который заготовляли на Онежском озере. Тогда же были установлены трибуны, снесены Казанский собор и Воскресенские ворота (восстановлены в 1994–1996 гг.), памятник Минину и Пожарскому перенесен к собору Василия Блаженного, было открыто движение транспорта перед фасадом ГУМа. А в 1938 г. в состав Красной площади включен Васильевский спуск.
В середине 1930 г. обновились и главные башни Кремля. На их шпилях были установлены звезды, сначала сделанные из красной меди и уральских самоцветов, а затем их заменили светящиеся днем и ночью рубиновые звезды.
Последним сооружением на Красной площади, придавшим ей окончательный вид, стал гранитный мавзолей Ленина, созданный в 1930 г. по проекту архитектора Щусева. Здание сложено из темно-красного гранита с поясом из черного лабрадора. Все детали некрополя так тщательно подогнаны друг к другу и до блеска отполированы, что создается впечатление цельности сооружения, будто вытесанного из одного куска гранита.
Абсолютные размеры мавзолея невелики. Так, Спасская башня выше его в 6 раз, собор Василия Блаженного – в 5 раз, здание Исторического музея – в 4. И несмотря на это, сравнительно небольшой мавзолей выглядит монументально. Его членения крупны не только по отношению к целому, но и в сопоставлении с окружающими сооружениями, как, например, Спасской башней, собором Василия Блаженного. Мавзолей находится в зрительном центре ансамбля, в самой высокой части площади и композиционно воспринимается как центр Красной площади.
С возведением мавзолея был связан целый комплекс градостроительных мероприятий, которые сделали Красную площадь такой, какой мы знаем ее сегодня. Строительство Москворецкого моста, расчистка застройки между ним и храмом Василия Блаженного обеспечили широкий выход к реке. В противоположном конце площади был разобран участок Китайской стены с Иверскими воротами.
После всех этих обновлений можно предположить, что в нынешнем виде Красная площадь сохранится еще на многие годы, а то и десятилетия.
Храм Василия Блаженного
В октябре 1552 г. Москва стала свидетельницей невиданного дотоле торжества. Из-под стен взятой штурмом Казани с триумфом возвратились русские войска во главе с Иваном Грозным. И действительно, покорение столицы Казанского ханства было величайшим историческим событием, поскольку Московское государство освободилось от веками нависавшей над ним угрозой иноземного вторжения.
Так уж повелось в Древней Руси, что память о знаменательных событиях увековечивалась не скульптурными монументами, а сооружениями преимущественно религиозного характера. Вот и русский государь отмечал свои победы главным образом строительством церквей. Невдалеке от Лобного места их уже насчитывалось восемь, в том числе и деревянный храм Покрова на Рву. Однако на этот раз повод был слишком торжественным, чтобы ознаменовать его очередным деревянным строением. По совету митрополита Макария Иван Грозный решил возвести каменный собор, какого еще не было на Руси. Летопись сохранила наказ царя двум «мастерам каменных дел» Ивану Барме и Ивану Яковлеву, по прозвищу Постник: «Отец мой, Иван Иоаннович, – говорил Иван Грозный, – воздвиг храм в Коломенском в честь рождения моего. Я же восхотел поставить памятник в честь Казанской победы – не одну церковь, но несколько, однако чтоб все они единое целое составляли. Вот в августе 30 числа победили наши войска Епанчу. В сей день почитают пустынножителя Александра, что на речке Свири основал монастырь. Посему да будет во храме престол Александра Свирского. Спустя же месяц на день Григория Армянского взорвали мы Арскую башню в Казани и под ней одержали победу. Того ради надо упомянуть и Григория. А пала Казань на день Куприяна и Устиния, и то надобно отметить. Затем хочу вспомнить отца моего, коий перед смертью принял монашеский чин под именем Варлаама; посему Варлаамовский придел надобен. Эти все храмы поместить обок, а в середине три главных: Троицы и Покрова, ибо Богоматерь и Троица покровительствуют государству нашему. А оставшийся придел будет входом в Иерусалим в память пришествия нашего в Москву после Казанского похода. Есть здесь смысл апокрифический, сиречь тайный. Храм сей явится якобы целым градом, святым Иерусалимом, ибо надобно в Москве иметь такой: нынче она – единственная столица православная».
Итак, русские зодчие должны были построить памятник из восьми объединенных в одну группу шатровых церквей-башен. Однако размещение семи приделов вокруг центрального храма означало бы решительное нарушение элементарных законов симметрии и соразмерности. Точно расчертив план, Барма и Постник решили, что непременно должна быть девятая башня, не имеющая имени святого, как ее позже назвали – «Безымянная». Как свидетельствует летопись: «И строиша два мастера русских Постник и Барма, и основаша девять престолов не яко же было велено, но как разум даровался им в размещении основания».
Так логика художественного творчества восторжествовала над догматами, пусть даже и продиктованными грозным самодержцем. Девять престолов церквей дали возможность создать уравновешенную композицию, обозреваемую со всех сторон. Замысел и особенности храма отличаются необычайной оригинальностью архитектурных форм. Необыкновенный цветок его причудливых глав, объединенных центральным шатром, не только напоминает многоглавую группу кремлевских соборов, но, перекликаясь с ней, царит над широко раскинувшимся простором площади. Собор состоит из восьми столпов, окружающих девятый. Столпы-храмы стоят на широком, обрамленном аркадой подклете (нижнем этаже собора) сложного звездчатого очертания. Этот оригинальный план позволил создать невиданно нарядное, праздничное сооружение, похожее на гигантское растение или цветущий куст. Отдельные части здания (купола, орнаменты, раскраска красным и белым) и в самом деле походили на растительные формы, при этом очень сложные, затейливые и разнообразные.
Сочетание башен разной величины создает неповторимое впечатление богатства и нарядности. Это впечатление усиливается еще и тем, что, несмотря на одинаковую луковичную форму девяти церковных глав, все они разные. На одной вьющиеся складки напоминают полосатую чалму, по другой тянутся цветные зигзагообразные полосы, третья разбита на квадратики и напоминает собой какую-то фантастическую шишку. По-разному отделаны и восьмерики и расписанные «травными узорами» кокошники. Все они похожи один на другой, но детали у каждого различные.
Центральный храм увенчан шатром, приделы, расположенные по странам света, ярусно-башнеобразной формы, несколько напоминают колокольню Ивана Великого. При обходе перед зрителем возникают все новые и новые виды – то вырастает стройная грандиозная пирамида храмов, увенчанная шатром, по граням которого бегут ввысь золоченые спирали, то отчетливее становятся его растущие вверх башнеобразные объемы. Архитектурные формы как бы находят друг на друга, пересекаются, поднимаются в беге своих линий, ведя глаз к завершающему весь храм шатру, а кокошники, бровки и другие детали придают ему нарядный и сказочный вид. Чувство нескончаемой радости выражено в этом памятнике с невиданной для Древней Руси полнотой, словно увековеченное в камне и красках ликующее песнопение. С редким вдохновением воплощены в храме народные представления о поэтичности и проникновенности архитектурного идеала русского зодчества.
Интересно, что такое значительное сооружение поставлено не в Кремле, резиденции государства и духовной власти, а между Кремлем и посадом. Этим подчеркивалось общественное значение события.
В 1588 г. с северо-восточной стороны собора был пристроен придел над могилой юродивого Василия Блаженного, который умер в возрасте 82 лет и которого, по преданию, чтил и боялся сам Иван Грозный «яко провидца сердец и мыслей человеческих». С тех пор и пошло употреблявшееся в просторечии название храма. В конце XVII в. к нему была пристроена еще и колокольня, которая вместе с приделом над могилой Василия Блаженного несколько нарушила первоначальную симметрию.
Покровский собор, на 65 м поднимаясь над высокой бровкой Боровицкого холма, надолго стал главным высотным ориентиром Москвы. И только в начале XVII в. еще выше взметнулась колокольня Ивана Великого.
Не менее величественно выглядит и интерьер храма. Прежде всего посетитель попадает в очень массивный нижний этаж собора – подклет, служащий основанием для верхних девяти церквей. В XVI в. храм Василия Блаженного использовали не только для церковных служб, и помещения подклета были надежными хранилищами церковных, государственных и частных ценностей. В его крепких и глубоких подвалах московские купцы хранили свою «казну» – деньги, драгоценности, дорогие товары. Узкий, крутой проход-лестница, проложенный в толще стены, приводит в главную церковь Покрова; высота этого центрального столпа от уровня пола до купола – около 50 метров.
Сказочный внешний облик и богатейшее причудливое убранство собора не только составляют его отличительные особенности, но и выделяют это уникальное сооружение среди других наиболее оригинальных произведений древнерусского зодчества.
Покровский собор, не знающий себе равных по красоте, замечателен и как произведение инженерно-строительного искусства. Ни одна страна Европы еще не знала тогда математических расчетов сопротивления материалов. И строители одним лишь опытом и чутьем определили запас прочности в стенах и сводах храма с точностью, вызывающей удивление. Примененное в храме плоское перекрытие потолка в те годы еще не было известно ни в одной европейской стране, а в Западной Европе оно было впервые осуществлено лишь через два столетия. Недаром же Наполеон, как гласит легенда, вознамерился перенести московское чудо в Париж. К счастью, техника того времени оказалась бессильной выполнить эту задачу; и тогда перед отступлением французской армии император приказал взорвать храм вместе с Кремлем. Москвичи пытались загасить зажженные фитили, но помог остановить взрыв внезапно хлынувший дождь. Поистине, и Бог и судьба были милостивы к храму Василия Блаженного!
Вернемся, однако, еще раз к гениальным строителям храма. Так случилось, что со временем их имена забылись, и лишь через три столетия, в 1896 г., были обнаружены старинные рукописи с рассказом о многих подробностях сооружения храма, в том числе об именах его строителей «дву мастеров русских, по реклу Постник и Барма», которые «бытиа премудрии и удобни такому чюдному делу». После окончания строительства, как гласит легенда, позвал Иван Грозный зодчих и спросил, смогут ли они построить еще один, точно такой же храм. И зодчие ответили: «Можем». И тогда царь приказал ослепить их, чтобы у храма не могло возникнуть соперника.
И последнее: у специалистов в области архитектуры существует, так сказать, «неофициальный» список семи шедевров мирового зодчества. Наряду с Тадж-Махалом, Парфеноном, собором Св. Марка в Венеции, собором Св. Софии в Константинополе, Реймсским собором, дворцом-замком Альгамбра в Гранаде в этой знаменитой семерке числится и Покровский собор в Москве.
Успенский собор в Кремле
Увенчанный пятью куполами, похожими на золотые шлемы, белый куб Успенского собора во времена царствования Ивана III был виден почти с любой точки Москвы. Он будто господствовал над городом своим величественным силуэтом, словно подтверждая слова современников, называвших собор «земным небом, сияющим, как великое солнце, посреди земли Русской».
А между тем судьба Успенского собора сложилась достаточно драматично. Старая церковь, сооруженная еще во времена Ивана Калиты, к концу XV в. совсем обветшала. Великий князь Иван III и митрополит Филарет решили снести ее и на этом месте выстроить новый храм. Были объявлены традиционные для таких проектов торги, в результате которых работа досталась псковским мастерам Кривцову и Мышкину.
Собор начали строить в 1472 г. по образцу Успенского собора во Владимире, возведенного еще в XII в., и через два года здание было почти готово – оставалось только замкнуть своды постройки, «чудной вельми, превеликой зело». Но тут Москву постигло редкое для тех мест бедствие. 20 мая 1474 г. произошло землетрясение, в результате которого Успенский собор ко всеобщей печали рухнул. Причина, вероятно, заключалась не только в колебаниях земли. В период татаро-монгольского ига, по словам Игоря Грабаря, «техника каменного искусства пала, русские мастера разучились строить здания, разучились растворять известь, делать кирпич, бутить прочно и сводить своды; они пытались сооружать здания, но опыты их были неудачны: церкви падали. Московские мастера сыпали внутрь стен мелкий камень и заливали его известью, добавляя в нее слишком много песку, отчего она становилась малоклейкой и стены не получали надлежащей прочности». Оттого, как замечал древний летописец, «не крепко дело вышло».
Так или иначе, сначала упала северная стена, а за ней наполовину разрушилась западная и устроенные при ней хоры. Не доверяя больше отечественным мастерам, Иван III решил искать зодчих за границей. В то время лучшими в Европе считались итальянские архитекторы. Великий князь направил в Венецию посланника Семена Толбузина с миссией отыскать и привезти хороших строителей. С великим трудом Толбузину удалось уговорить дожа Марчелло отпустить в Москву зодчего из Болоньи Родольфо Фиораванте дельи Альберти.
Фиораванте, прозванный современниками Аристотелем, считался не только одним из лучших архитекторов своего времени, он был еще и литейщиком, и скульптором, и чеканщиком, и пушечником, и инженером. В обширном перечне его работ были планы реконструкции Рима, строительство госпиталя и крепостных стен в Милане, сооружение Пармского канала, передвинутая колокольня с колоколами в родной Болонье. К нему не раз обращались иностранцы. Для венгерского короля он построил мост через Дунай и укрепления для отражения вражеских нападений, а турецкий султан приглашал Фиораванте в завоеванный Константинополь.
В марте 1475 году 60-летний Фиораванте прибыл в Москву, а уже летом русские каменщики и плотники под его руководством начали рыть траншеи под фундамент, который к осени был закончен. По строительным правилам того времени, запрещающим строить зимой, работы были прерваны до весны 1476 года. На следующий год собор возвели до высоты аркатурного пояса, а в 1477 г. здание вчерне было готово, однако сооружение куполов и внутренняя отделка заняли еще два года.
Многому научил русских строителей итальянский зодчий. Как о важном событии летописец сообщал, что, соорудив стенобитную машину, прозванную москвичами «бараном», на глазах у всех Фиораванте сокрушал стены обвалившейся постройки. Кирпич обжигали в специальной печи, совсем по-новому устроенной им за Андронниковым монастырем. Был он «нашего русского кирпича продолговатее и тверже», но такой твердый, что невозможно было его разломать, не размочив в воде. Известь тоже готовили по рецепту Фиораванте – растворяли как густое тесто и мазали железными лопатками. И впервые на Руси все делали «в кружало и в правило» (т. е. по циркулю и по линейке). А на третье лето, дойдя до подсводной части, Аристотель, чтобы доставлять камень и кирпич наверх, придумал колесо, которое веревками тащило тяжести.
И когда летом 1479 г. сняли леса, москвичи пришли в восторг. На кремлевском холме возвышалось здание строгой и торжественной архитектуры. Увенчанный пятью золочеными куполами, собор был виден отовсюду и, хотя и не отличался большими размерами, снизу, из города, казался громадным.
Торжественное освящение Успенского собора состоялось 15 августа 1479 г. в московском Кремле при невиданном стечении народа. Современники отмечали, что снаружи он выглядит, как «единый камень», а внутри отличается «величеством, и высотою, и светлостью, и звонкостью, и пространством».
Но поражала не только монументальность и строгость собора. Взяв за основу архитектуру владимирского храма, Фиораванте украсил фасады своего творения пояском небольших арок и завершил их характерными для русского зодчества полукружиями, именуемыми закомарами. Белокаменные стены оживились пилястрами, теми же поясками арочек и узкими окнами. Оригинально было решено и внутреннее пространство: интерьер выстроен совершенно независимо от внешнего облика здания. Четыре круглых столба, стягивая в пучок девять из 12 квадратов плана, закрепляют эту квадратность перед иконостасом настолько твердо, что становится совсем незаметным несоответствие внешней и внутренней конструкции храма. Помимо этого Фиораванте постарался как можно лучше «вписать» сооружение в саму Ивановскую площадь Кремля с учетом всего будущего дворцового комплекса.
По завершении строительства Успенский собор становится главным на Руси. В нем оглашались указы и акты, в алтаре хранились важнейшие государственные документы. Перед общерусской святыней – иконой Богоматери Владимирской – удельные князья и державные чины приносили присягу Москве, великому князю, а позже и царю. Перед военными походами воеводы получали благословение, впоследствии здесь же венчались на царство князья и цари.
Под стать самому храму было и его внутреннее убранство. Вскоре после освящения в 1481 г. «иконник Дионисий, да поп Тимофей, да Ярец, да Колыня» исполнили живопись, украсив собор иконостасом. Полностью стены и украшенные мозаикой столбы, которые поддерживали своды просторного зала, были расписаны к 1515 году.
Огромную ценность представляют собой иконы, утварь, предметы украшений. Среди них уже упомянутая Владимирская Богоматерь, Спас Оплечный, Спас Ярое око, Святой Георгий, почитавшийся покровителем воинов, а также сохранившиеся до наших дней живописные композиции «Семь спящих отроков эфесских», «Сорок мучеников севастийских», росписи придела в алтаре, а также паникадило «Урожай» из 328 килограммов серебра. В соборе хранятся также и другие шедевры, в том числе и ценные произведения декоративного искусства, как, например, моленное место Ивана Грозного (Мономахов трон) в виде узорного шатра, выполненное лучшими резчиками по дереву в 1551 году.
Во время наполеоновского нашествия Успенский собор подвергся страшному разорению. Из храма было похищено большое количество драгоценной церковной утвари, серебряные и золотые оклады с иконостаса, разграблены серебряные раки митрополитов. По замыслу Наполеона, отступающие войска должны были взорвать собор, но к счастью, этого осуществить им не удалось. Пройдя через такие страшные испытания, собор устоял. Сразу же после изгнания французов из Москвы был проведен целый комплекс реставрационных работ, а похищенный иконостас русские мастера восстановили, украсив его великолепными окладами, выполненными по образцу древних работ.
Научная реставрация храма впервые была предпринята в 1914 г., а в 1979 г., когда отмечалось 500-летие собора, художники провели сложную работу по восстановлению наружной росписи.
На протяжении XVI–XVII веков архитектуре Успенского собора подражали многие строители. А Успенские соборы в Ростове Великом, Троице-Сергиевой лавре, Софийский собор в Вологде возведены под непосредственным воздействием кремлевского.
Архангельский собор в Кремле
Архангел Михаил издревле почитался на Руси как покровитель великих русских князей и воинов в их ратных подвигах. А потому во многих княжеских резиденциях горожане старались так или иначе прославить святого предводителя Небесного воинства, в том числе и возведением храмов во имя его. Среди таких городов была и Москва. Еще в XIII в. на Боровицком холме стояла деревянная церковь Михаила Архангела, на месте которой в 1333 г. при князе Иване Калите возвели белокаменный храм. В нем же Калита в 1340 г. был и погребен. С тех пор собор (кстати, расписанный в 1399 г. самим Феофаном Греком) стал усыпальницей московских князей, уступив это предназначение только при Петре I, когда державным некрополем стал Петропавловский собор в Санкт-Петербурге.
Сто семьдесят два года простоял собор, пока не был «по ветхости» разобран, после чего на его месте в 1505 г. уже при великом князе Иване III началось возведение нового храма. Для этого из Италии был приглашен архитектор Алевиз Новый, который в 1503–1504 гг. участвовал в строительстве дворца крымского хана в Бахчисарае.
Как некогда Аристотель Фиораванте, автор Успенского собора в Кремле, Алевиз проектировал Архангельский собор с оглядкой на древнерусскую традицию, сохраняя формы пятиглавого храма, который имеет в основе композиции традиционную крестово-купольную систему, полуциркульные своды, мощные, крещатые в плане, шесть столпов с высокими и широкими постаментами.
А вот внешнее убранство собора, своего рода «верхнее платье», напоминает двухэтажное дворцовое здание наподобие итальянского палаццо, что вполне соответствует формам венецианской архитектуры эпохи Возрождения.
Фасады храма архитектор разделил широким карнизом на две горизонтальные части, а традиционные русские лопатки заменил двумя рядами пилястр (плоских колонн), которые завершались капителями. Он использовал здесь характерную для архитектуры Возрождения ордерную систему, подчеркивающую роль несущих элементов (колонн) и опирающихся на них перекрытий.
Закомары зодчий отделил от плоскости стены еще одним карнизом и внутри них поместил огромные белокаменные резные раковины. Таким образом закомары стали одновременно и украшением стены. Паперть тоже напоминает характерную для венецианской архитектуры лоджию.
Кстати, белокаменные раковины в закомарах были одним из новшеств Алевиза. Впоследствии этот архитектурный элемент получил широкое распространение в России. В частности, его использовали строители Новодевичьего монастыря и Успенского собора в подмосковном Дмитрове.
Позже исследователи отметят, что смешение разнородных архитектурных принципов несколько повредило целостности общего облика собора. Тем не менее этот изящный храм настолько пришелся по душе москвичам, что в течение почти столетия служил образцом для других церковных и светских построек. Многие элементы Архангельского собора были использованы при строительстве Грановитой палаты, Благовещенского собора, Теремного дворца в Кремле.
Первоначально с севера и запада собор имел красивую открытую галерею. Ее разобрали после пожара 1737 года. Изображения галереи сохранилось на старинных миниатюрах. Северный и западный входы собора украшают белокаменные резные порталы. Главный вход собора находится в широком углублении – лоджии. С восточной стороны к зданию примыкают два придела – «святого Уара» и «Иоанна Предтечи», построенные во второй половине XVI века. Порталы и лоджия покрыты великолепным резным орнаментом. Обилие разнообразного пластического декора делает собор похожим на монументальный реликварий.
Первоначально собор не был побелен. Сочетание красного кирпича с белокаменными украшениями способствовало четкому выделению деталей и членений здания, придавая ему красочность и нарядность.
В первой половине XVIII в. Архангельский собор все же побелили, что, впрочем, не нарушило целостности восприятия этого оригинального сооружения.
Внутреннее пространство Архангельского собора отличается, как в древнерусских храмах, дробностью и неравномерностью членений, затененностью и теснотой, что, впрочем, вполне соответствует основному предназначению храма-некрополя. В соответствии с планом фасады членятся на неравные части.
Своды покоятся на шести столпах, четыре из них в центральной части храма, а два – в алтаре. Собор освещают щелевидные окна, расположенные в два яруса.
С западной стороны собор имеет притвор – дополнительное четырехэтажное помещение, где для семьи князя была сооружена двухъярусная паперть, отделенная стеной от внутреннего помещения собора, в третьем этаже которого находятся традиционные хоры, широкими оконными проемами выходящие во внутреннее помещение храма.
Стенописью собор впервые был расписан в царствование Ивана Грозного в 1564–1565 годах. От этой древней росписи сохранились лишь небольшие фрагменты на столпах храма и несколько композиций в алтаре и царской усыпальнице.
В 1652–1666 гг. собор был расписан заново большой артелью художников, в которую входили лучшие живописцы Оружейной палаты и крупнейшие провинциальные мастера. Работами руководил знаменитый царский изограф Симон Ушаков. Программа новой росписи во многом следовала идеям, содержавшимся в стенописи грозненского времени. Одной из основных ее тем было прославление великокняжеской и царской власти через образы святых русских князей.
Из изображений, иллюстрирующих «Священное Писание», интересны батальные сюжеты. Наиболее впечатляющая композиция – сцена на южной стене «Гедеон посекает мадиамитян». Содержание библейского эпизода напоминало москвичам XVI в. о вполне реальных битвах русских войск с татаро-монголами.
Интересной особенностью стенописи Архангельского собора является то, что не вся она посвящена сюжетам из «Священного Писания». В нее включены условные изображения реальных исторических лиц – более шестидесяти «портретов» русских князей.
Среди них отдельную группу составляют московские великие князья – от Ивана Калиты до Василия III, которые погребены в соборе. Их изображения расположены в нижнем ярусе южной стены. Эти изображения олицетворяют собой целую эпоху в истории Московского государства. За такими фигурами, как Иван Калита, Дмитрий Донской и Иван III, стоят важнейшие исторические события: возвышение Москвы и собирание вокруг нее русских земель, героическая борьба русского народа с татаро-монгольским игом и освобождение от него, создание русского централизованного государства.
С начала XIV в. и до первой половины XVIII в. Архангельский собор был усыпальницей русских великих и удельных князей и царей, торжественным некрополем московского великокняжеского рода. Первым в нем похоронен собиратель русских земель Иван Калита. Здесь же находятся гробницы великого русского полководца, героя Куликовской битвы Дмитрия Донского, великого князя Ивана III, царя Ивана IV Грозного, а также первых царей Романовых: Михаила Федоровича, Алексея Михайловича.
Всего в Архангельском соборе-некрополе находится 46 княжеских гробниц (в некоторых из них по два и три захоронения).
Все погребения помещены в земле под полом собора, а сверху установлены белокаменные надгробия, украшенные тонкой резьбой, со словами молитв и эпитафий. Они располагаются в строгом порядке. Гробницы династии Рюриковичей – вдоль стен храма. Гробницы царей из династии Романовых – у юго-западного и северо-западного столпов. Иван Грозный и два его сына погребены в особой царской усыпальнице, устроенной в алтарной части собора.
Среди наиболее почитаемых святынь Архангельского собора – мощи святого князя Михаила Черниговского, погибшего мученической смертью в Золотой Орде, и святого царевича Димитрия, младшего сына Ивана Грозного. Как известно, останки святых не предавали земле, а помещали в особые ковчеги – раки, предназначенные для поклонения верующих. Рака с мощами царевича Димитрия установлена у юго-западного столпа под резной каменной сенью.
В начале XX в. надгробия были заключены в медные остекленные футляры. А в 1962–1965 гг. в Архангельском соборе проводились архитектурно-археологические работы, и по решению специальной комиссии эти захоронения были вскрыты. Известный антрополог М. М. Герасимов по найденным останкам воссоздал скульптурные портреты Ивана Грозного и Федора Иоанновича.
Иконостас собора, увенчанный Распятием, устроен в 1679–1681 годах. Все иконы написаны мастерами царской Оружейной палаты.
К сожалению, первый иконостас Архангельского собора сгорел при пожаре 1547 года. В 1680–1681 гг., в царствование Федора Алексеевича Романова, был сделан новый – резной золоченый четырехъярусный, увенчанный Распятием, существующий и поныне. Иконы трех верхних ярусов написаны мастерами царской Оружейной палаты под руководством «жалованного» изографа Федора Евтихиева-Зубова в 1681 году.
Лишь в нижнем ярусе сохранилось несколько древних икон. Самой древней и самой ценной является икона «Архангел Михаил с деяниями», написанная неизвестным художником в конце XIV – начале XV века. Архангел Михаил изображен в военных доспехах, с мечом в руках. По преданию, эта икона была написана по заказу вдовы Дмитрия Донского монахини Евдокии в память о великом князе и его победе в битве на Куликовом поле.
Сооружение Архангельского собора сделало Соборную площадь Московского Кремля необычайно торжественной, вполне отвечающей исторической значимости Русского государства. Но это еще и памятник русским мастерам, сумевшим воплотить эту значимость в необыкновенно нарядных формах, столь характерных для древнего русского зодчества.
Колокольня Ивана Великого
Если смотреть на Кремль со стороны Москвы-реки, первое, что бросается в глаза, – белоснежный, увенчанный золотым куполом столп колокольни Ивана Великого, возвышающейся над всем кремлевским ансамблем. И цветовое решение, и весь пластический строй колокольни проникнуты огромной силой, величавостью и светлым, радостным настроением. Вместе с тем Ивановский столп – композиционный центр всего комплекса сооружений Кремля, а потому и стал он одним из символов российской столицы.
Согласно летописи, раньше на этом месте стояла колокольня с церковью во имя Иоанна Спасителя Лествицы, возведенная еще во времена Ивана Калиты, после его возвращения из псковского похода 1329 года. Иоанн Лествичник считался тезоименитым святым московского князя, и его изображение в рубище и с книгой находилось на княжеских печатях.
В 1505 г., уже при Иване III, было решено старое сооружение разобрать, а на его месте построить новую церковь-колокольню, дав ей имя Ивана Великого. В данном случае слово «Иван» указывало на того святого, во имя которого строилась звонница, а «Великий» обозначало необычайную ее высоту. Летописное известие о начале строительства колокольни дополняется таким же известием о его завершении в 1508 году. Под этой датой в летописи говорится: «Того же лета совершиша церкви святого Архангела Михаила на площади и Иоанн святый иже под колоколы… А мастер церквам – Алевиз Новый, а колокольницы – Бон Фрязин».
Сохранилось также в записках опричника Генриха Штадена известие о первоначальном виде колокольни Ивана Великого до ее надстройки. «Посреди Кремля, – сообщал он, – стояла церковь с круглой красной башней, на этой башне висели все большие колокола, что Великий князь привез из Лифляндии». В таком виде колокольня простояла до конца XVI века. В те времена, когда Москве еще приходилось опасаться татарских набегов, колокольня как самое высокое здание Кремля служила также сторожевой башней.
Вскоре после своего восшествия на царство Борис Годунов решил надстроить Ивановский столп. Это произошло в 1600 году. Наиболее подробно о надстройке столпа свидетельствовал современник дьяк Иван Тимофеев. Замысел Годунова он объяснял, прежде всего, непомерной гордыней царя, который на церковном верхе обозначил золотыми буквами свое имя, «положив его как некое чудо на подставке, чтобы всякий мог смотря прочитать крупные буквы как будто имея их у себя в руках».
Таким образом, высота колокольни после надстройки достигла 81 метра. На цилиндрическом объеме, который является мощным пьедесталом для главы, и выведена славянской вязью та самая позолоченная, размещенная в трех круговых лентах фриза надпись, о которой упоминает дьяк Тимофеев.
В летописях не сохранилось имя зодчего, завершившего сооружение столпа. Но можно предположить, что им был русский мастер. В пользу этого предположения свидетельствует применение такой типичной для русской архитектуры формы, как декоративный пояс кокошников, образующий переход от верхнего восьмигранника к круглому барабану, на котором возвышается глава.
Пережив в следующее столетие немало пожаров и разрушений (особенно после вторжения наполеоновских войск в Москву), колокольня Ивана Великого все-таки выстояла, что явилось лучшим доказательством необычайной прочности здания и мастерства зодчих, которые после всякого бедствия снова восстанавливали внешний облик столпа.
Со времени сооружения колокольни площадь получила название Ивановской. Она всегда была многолюдной. Здесь совершались всевозможные публичные действа, читались дьяками указы, делались объявления народу. У самой колокольни была построена особая палатка, в которой площадные подьячие писали всякого рода акты. Происходили и торжественные события – прохождения послов, направляющихся на приемы; торжества, связанные с венчанием на царство; крестные ходы; и особенно почитаемое в Древней Руси шествие в Вербное воскресенье.
Ивановская колокольня производила огромное впечатление на всех, кто видел ее впервые. Так, некий поляк Маскевич в 1611 г. удивлялся высоте и красоте колокольни, любовался замечательными видами, которые открывались с ее высоты на русскую столицу и окрестности. Отмечая, что на колокольне висят 22 больших колокола и 30 меньших, он поражался тому, как она может вынести их тяжесть.
С Ивановской звонницей связана история самого знаменитого на Руси Царь-колокола. Первый раз колокол отлили еще при Борисе Годунове, и весил он свыше двух тысяч пудов, а его язык во время звона раскачивали 24 человека. Во время пожара, случившегося в царствование Алексея Михайловича, этот колокол упал и разбился. Его перелили в 1668 г., и весил он теперь восемь тысяч пудов. В сильнейший пожар 1701 г. Царь-колокол получил повреждения, а через 30 лет русские мастера Иван и Михаил Моторины отлили его заново, весом уже более 12 тысяч пудов. Колокол еще не был поднят на звонницу и оставался в той яме, где его отливали, когда разразился страшный пожар 1737 года. Во время этого пожара от падавших на него горящих брусьев Царь-колокол треснул, и из него выпал большой кусок. На колоколе изображены рельефные портреты царя Алексея Михайловича, царицы Анны Ивановны, а две надписи излагают историю его отливки. В таком виде он навсегда остался стоять на соборной площади как памятник замечательного литейного искусства отечественных мастеров.
После всех этих исторических отступлений можно рассказать более подробно об архитектурном образе Ивановского столпа. Он состоит из трех ярусов, барабана и главы. Все три яруса имеют восьмигранную форму, постепенно сужаясь кверху. При этом сужение достигается как уменьшением основания каждого следующего яруса, так и легким утончением каждого объема, имеющего слегка коническую форму. Нижний, самый высокий ярус расчленен на три этажа. Снаружи в них прорезаны узкие окна-щели. Третий, верхний этаж представляет собой открытую со всех восьми граней галерею, которая окружает площадку для колоколов. Этот верхний открытый объем отделен от нижних подчеркнутой линией карниза.
Таким образом, нижний этаж первого яруса представляет, по сути, сплошной массив кирпичной кладки, и только в центре его оставлено небольшое пространство для церкви. Второй этаж почти такой же сплошной массив, в центре которого находится восьмигранное пространство, повторяющее внешнее очертание столпа; проходы ведут от него к окнам. Третий этаж яруса представляет собой галерею с большими арочными проемами. Галерея окружает внутренний восьмигранник, ограниченный отрезками массивной стены в виде мощных пилонов. В этом открытом восьмерике размещались колокола. Третьим этажом завершается нижний ярус колокольни, увенчанный карнизом и узким поясом, который служит парапетом для галереи следующего яруса.
В целом первый ярус воспринимается как мощный пьедестал для поднимающихся над ним устремленных ввысь объемов. Отсюда начинается тот стремительный взлет колокольни, который придает всему монументальному столпу необычайную динамику.
Верхний этаж второго яруса представляет прорезанную арочными проемами галерею, предназначенную для колоколов. Она повторяет в меньшем объеме такую же галерею первого яруса. Вообще, второй ярус как по своим формам и членениям, так и по принципу перехода от более глухого и массивного объема к открытой галерее – звону, – повторяет архитектурный мотив первого яруса, но, как уже говорилось, с той разницей, что в нем более сильно выражен ритм устремленных вверх вертикалей.
Третий ярус представляет восьмерик с арочными проемами в каждой грани и обходной галереей, окруженной глухим парапетом. Здесь также висели колокола. Верхняя часть восьмерика трактована в виде высокого гладкого аттика.
Переход от верхнего восьмерика к круглому барабану, служащему как бы пьедесталом для главы, подчеркнут венком декоративных кокошников, идущих вокруг нижней части барабана. В промежутках между кокошниками устремляются ввысь городки-фронтончики в форме острых стрел.
Цветовое решение колокольни основано на гармоническом контрасте двух основных тонов – белого и золотого. В этом сочетании при его кажущейся простоте была своеобразная изысканность. Надо заметить, что в распоряжении древнерусских зодчих не было ни мрамора, ни гранита, ни других ценных пород камня – только кирпич и белый камень. Пользуясь этими материалами, русские мастера добивались замечательных результатов. Простой побелкой стен они создавали ощущение нарядности, сверкающей чистоты и праздничности сооружения. Такая окраска придавала зданию легкость и хорошо сочеталась с зеленью и голубым небом. Белая покраска столпа Ивана Великого усиливала игру света и тени на его поверхности, золотой купол ярко блистал в лучах солнца, а в пасмурные дни, хотя и не был так сильно освещен, все же казался более светлым по сравнению с облачным небом.
С вершины колокольни Ивана Великого открывается неповторимый вид на Москву и ее окрестности. Еще великий русский поэт Михаил Лермонтов писал: «Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этой величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве».
Эти слова не потеряли поэтической прелести и в наши дни. Времена и эпохи не умалили исторической значимости колокольни Ивана Великого. Она была и останется своеобразным триумфальным памятником, гигантской колонной, прославляющей русскую землю и напоминающей о событиях тех далеких лет, когда Московское государство объединило вокруг себя всю страну и, сбросив иноземное иго, достигло могущества, достойного величия Древней Руси.
Храм Христа Спасителя
Нынешнему поколению уже, наверное, трудно понять, чем был для России храм Христа Спасителя, олицетворявший национальную гордость державы, которая победила в жесточайшей схватке наполеоновскую армию, не пощадившую большинство европейских государств.
Этот храм строился очень долго и в своей трагической судьбе разделил все тяготы народа, пережившего страшную ломку веры, которая в одночасье упразднила извечные духовные и человеческие ценности. Он стал не просто памятником зодчества, построенным всей Россией, но и символом трагедии, так или иначе сопровождавшей историю многострадальной страны.
А начиналось все так благостно, картинно. В декабре 1812 г., как раз под Рождество, Русская православная церковь служила первые благодарственные молебны за спасение России от врагов. Такой же благодарностью русскому народу и его героизму должен был стать храм Христа Спасителя, указ о строительстве которого император Александр I подписал 25 декабря. В высочайшем манифесте говорилось: «В сохранение вечной памяти того беспримерного усердия, верности, любви к Вере и Отечеству и в ознаменование благодарности нашей к Промыслу Божию, спасшему Россию от грозившей ей гибели, вознамерились Мы в первопрестольном граде нашем Москве создать церковь во имя Спасителя Христа. Да благословит Всевышний Начинание Наше! Да свершится оно! Да простоит храм многие веки!»
Не будет преувеличением, что эта идея была с энтузиазмом воспринята всеми без исключения слоями населения. Предстояло теперь самое трудное – воплотить ее в жизнь. Из всех конкурсных работ внимание императора привлек проект архитектора А. Витберга, предложившего возвести храм на Воробьевых горах. Проект был утвержден, и Московский опекунский совет выделил под строительство 10 млн рублей плюс внесение в роспись Государственного казначейства с 1821 г. по 2 млн рублей ежегодно.
Торжественная закладка храма состоялась 12 октября 1817 года. Однако дальше земляных работ строительство не пошло, а через несколько лет взошедший на трон Николай I приказал приостановить работы, поскольку комиссия, созданная из опытных архитекторов и инженеров, пришла к заключению, что песчаная почва Воробьевых гор не выдержит тяжести такого громадного здания. Но помимо этого, был выявлен целый ряд злоупотреблений комиссии, руководившей строительными работами.
Против комиссии по строительству во главе с Витбергом было возбуждено дело, после чего сделан начет на членов комиссии на огромную по тем временам сумму – 900 тыс. рублей. Строительство было окончательно прекращено, а Витберг сослан в Вятку. Так закончилась история витберговского проекта храма Христа Спасителя.
К идее возведения храма власти вернулись только во второй половине 1830-х годов. На этот раз место для строительства определил сам император. Свой выбор он остановил на участке в центре города, сравнительно недалеко от Кремля, на высоком берегу Москвы-реки, на месте Алексеевскою монастыря. Таким образом храм, сохраняя самостоятельное значение, включался в ткань исторической структуры города, непосредственно перекликаясь с Кремлем – историческим и градостроительным центром Москвы.
По распоряжению императора был назначен и новый архитектор. Им стал Константин Тон.
Надо сказать, что прототипы храма в Москве уже были – это Успенский и Архангельский соборы Московского Кремля. Однако храм Христа Спасителя не стал их копией. Спроектированное Тоном здание, отражая дух древнерусского наследия, одновременно обладало чертами, присущими архитектуре второй трети XIX в., отличавшейся от византийского стиля легкостью и красотой форм и напоминавшей древние русские церкви.
Начало строительства храма относится к 1838 году. Выложенный по периметру будущего здания фундамент был полностью заполнен кирпичной кладкой на особом связующем растворе – храм как бы «повис» на грандиозной платформе. В строившемся несколько ранее Исаакиевском соборе Петербурга архитекторы предлагали использовать наиболее дорогие материалы, Тон же заботился о прочности и фундаментальности сооружения. Кроме того, он учитывал и то, что под сводами храма могло собираться не менее десяти тысяч человек, которые не должны были испытывать ни тесноты, ни духоты. По словам присутствовавшего на освящении современника, казалось, чем больше храм наполнялся народом, тем шире раздвигались стены и поднимались своды, а произносимое слово усиливалось стократно.
При всем размахе здание отличала удивительная строгость. Простой равноконечный крест плана вполне гармонировал с выступами-порталами в углах одинаковыми фасадами. Четыре широчайших крыльца (их площадь составляла почти половину общей площади храма), белый мрамор стен, охваченный по цоколю темно-красным и пестрым гранитом, могучие, по три на каждом фасаде, двери – литые, бронзовые, с внутренней стороной из резного дуба – создавали впечатление прочности и надежности всей постройки. К примеру, вес средних дверей достигал 13 тонн каждая, боковых – по 8 тонн. И все это сооружение венчалось пятью главами, из которых средняя превосходила размерами остальные и придавала единство и полноту всему зданию. Круглая глава покоилась на восьмигранном основании и обведена была, как венцом, рядом красивых столбиков, соединенных арками, под которыми находились окна. Все здание освещалось 16 окнами из главного купола и 38 окнами под хорами, причем все они имели одинаковую форму – узкую, сверху закругленную. В так называемом «коридоре» – пространстве между стенами и четырьмя несущими столбами – размещались мраморные доски, излагавшие основные события Отечественной войны 1812 года. Эта своеобразная летопись великой победы начиналась слева от западных дверей и, охватив все пространство, завершалась по правой их стороне.
С внешней стороны храм был опоясан небольшим балконом с бронзовой решеткой. Это было единственное здание города, с которого можно было любоваться круговой панорамой Москвы.
Как уже говорилось, строительство храма шло чрезвычайно медленно из-за ограниченности ежегодных ассигнований, а также по причине тщательности, с которой выполнялись все работы. Строили на века, строили с благоговейной мыслью о назначении памятника. В течение 1839–1853 годов велась кладка кирпичных стен, куполов и наружная облицовка. До 1857 г. были установлены металлические части крыши и куполов и одновременно сооружены леса внутри – начались штукатурные и облицовочные работы. Только в 1859 г. были сняты наружные леса, годом позже начаты росписи и внутренняя художественная отделка.
Внушительным выглядит список имен живописцев, расписавших стены храма и выполнивших иконы. Здесь имена Сурикова, Семирадского, Верещагина, Прянишникова, Маковского, Корзухина, Бруни, Васнецова, Горбунова, Сорокина и многих других художников, составлявших гордость русской живописи.
В создании горельефов участвовали известные русские скульпторы Клодт, Логановский, Рамазанов, Федор Толстой. Выбор сюжетов для этих горельефов по высочайшей воле был предоставлен митрополиту Филарету.
Во внутренней отделке храма было использовано семь пород камня – ламбрадор, шокинский мрамор и пять видов итальянского мрамора. На позолоту глав ушло 25 пудов 31 фунт золота. 721 фунт золота был использован для изготовления церковной утвари. Храм освещался 35 люстрами с 264 бронзовыми подсвечниками.
В 1882 г. строительство храма Христа Спасителя было завершено, но освящение его состоялось только в 1883 г. – в год коронации Александра III. Это была необычайно торжественная церемония. Внутри храма, в северном его углу, стояли ветераны Отечественной войны 1812 года – их оставалось совсем немного. Царь милостиво беседовал с ними, и каждый из них был награжден Георгиевским крестом. А царский манифест гласил: «Да простоит сей храм многие веки, и да курится в нем перед святым престолом Божьим кадило благодарности до позднейших родов, вместе с любовью и подражанием к людям их предков».
Золотая громада купола храма Христа Спасителя была видна за многие километры, она как бы плыла над Москвой, создавая впечатление настоящего чуда. В конце XIX в. храм стал главной архитектурной доминантой Москвы: его высота от основания до высшей точки креста на главном куполе составляла более 100 метров. Он мог вместить в свои стены до 10 тысяч молящихся, а по величине уступал лишь самому большому в мире кафедральному собору в Севилье.
Но это был не только один из самых величественных храмов России и мира. Этот символ непокоренности русского народа был наиболее любим русскими людьми. Особую значимость святыня обрела во время Первой мировой войны. Со всех концов страны сюда приезжали родные погибших на полях сражений, чтобы, отслужив в храме панихиду, на его же стенах написать родное имя. Фамилия, год рождения, день гибели, иногда скупые слова прощального привета. Никто не запрещал, не препятствовал, не отмывал стен.
Долго, около шести десятилетий возводился главный храм России. А вот простоял менее полувека и был уничтожен в считанные часы в декабре 1931 года. Этому предшествовало заседание Комитета по делам культов при Президиуме ВЦИК, состоявшееся 16 июня, на котором рассматривался вопрос «О ликвидации и сносе храма Христа Спасителя в Москве». Резолюция комитета гласила: «Ввиду отвода участка, на котором расположен храм Христа Спасителя, под постройку Дворца Советов, указанный храм ликвидировать и снести…»
Уже в августе Экспертная комиссия Наркомпроса РСФСР занялась изъятием ценностей храма – иконостасов, уникального инвентаря и убранства, икон, библиотеки, архивных материалов, а также снятием наиболее ценных барельефов и картин.
Взрыв храма был назначен на первую декаду декабря. Из квартала, расположенного рядом, временно выселили жителей. Неподалеку от храма во дворе одного из домов в глубокой траншее был установлен сейсмограф для определения силы взрыва и возможных колебаний почвы.
5 декабря 1931 г. при огромной толпе храм был взорван. Причем, два первых взрыва не дали никаких результатов – храм величественно стоял, даже не пошатнувшись. Только после третьего мощнейшего взрыва, при котором с трехэтажного здания на Волхонке снесло крышу, огромный надкупольный барабан, тяжело накренясь, рухнул внутрь храма. Ряд последующих взрывов довершил дело.
Полтора года длилась разборка руин храма Христа Спасителя, затем предстояло разобрать сплошной и монолитный фундамент, заложенный на глубину от 10,5 до 13,5 метра.
Белесая известковая пыль, струившаяся над горой обломков камня и кирпича, при самом незначительном ветерке поднималась в воздух и, словно снег, покрывала тротуары, крыши домов, деревья, газоны, беспощадно разъедала глаза прохожих и рабочих, словно в наказание людям за их богоотступничество. Многие москвичи верили в то, что если попадет хоть одна пылинка кому в глаз, тот получит бельмо и ослепнет.
Впрочем, разрушение храма не дало тех результатов, о которых мечтали большевики: Дворец Советов так никогда и не был построен. Вместе этого в течение почти семидесяти лет здесь был открытый бассейн «Москва».
В начале XXI века храм Христа Спасителя был восстановлен на том самом месте и в точном соответствии с первоначальным замыслом. По поводу этого «новодела», как именуют подобные здания архитекторы, было немало споров. Копия – она и есть копия и оригинал никогда не сможет повторить. Так надо или не надо было возрождать уникальный храм? На этот вопрос, наверное, ответит только время – лучший судья человеческим деяниям.
Пашков дом
Это великолепное здание, стоящее напротив Боровицкой башни Московского Кремля и получившее название «Пашков дом», – редкий пример того, как из проекта, созданного для лица частного, возникает сооружение, достойное великой европейской столицы. Его автор – выдающийся русский архитектор Василий Баженов – был выходцем из народа, но силой своего таланта и художественного чутья сумел превзойти многих именитых в ту пору зодчих. Да, у стен Кремля Баженов построил не императорский дворец, а дом богатому откупщику, но получились у него истинно царские чертоги. Конечно, Пашков дом интимнее любого правительственного здания, в нем легко угадываются черты городской усадьбы, но воспринимается он именно как общественный ансамбль, а не как частное строение.
Василия Баженова приблизила к себе императрица Екатерина II, угадав в молодом архитекторе (правда, уже тогда члене Флорентийской и Болонской академий) недюжинные способности, которые можно было бы использовать для осуществления своих грандиозных планов. Императрица поручила Баженову ряд проектов, в том числе возведение усадьбы в Царицыно. Но как известно, монаршая милость переменчива. Приехав в очередной раз в Царицыно, Екатерина решительно все забраковала, повелев построенное разобрать и построить заново, теперь уже по проекту ученика Баженова, архитектора Матвея Казакова.
Отдав Царицынской усадьбе десять лет жизни, Баженов оказался не у дел, что стало настоящей драмой для лучшего русского архитектора. И вот в это нелегкое время к нему явился известный московский богач Петр Пашков с предложением построить на Ваганьковском холме дом, но такой, чтобы он был похож на дворец.
Надо сказать, что сам Петр Егорович Пашков, сын денщика Петра Великого, был личностью довольно колоритной. Человек ловкий, коммерческий, но талантами не наделенный, он вовремя понял, что карьеры на службе ему не сделать. Зато Пашков сумел приумножить скромное отцовское наследство, занявшись откупом городских земель. Кроме того, он завел птичники, торговал экзотическими птицами: его попугаи славились по всей Москве. Так он и разбогател, а с деньгами пришла и гордыня: пожелал богач, чтобы дворец для него построил не кто-нибудь, а знаменитый царский архитектор.
Баженов согласился не раздумывая: и деньги были нужны позарез для уплаты долгов, да и сама идея показалась заманчивой. Осмотрев участки, приобретенные Пашковым на Ваганьковском холме, Баженов сразу оценил их значение для будущей композиции, поскольку он увидел возможность соотнести будущий дом Пашкова с силуэтом Кремля так, чтобы дом слился в одной панораме и воспринимался в пространстве как часть древнего строения.
Строительство пошло быстро. Будущий хозяин торопился, мечтая поскорее переехать в новый дом, поэтому сам хлопотал о строительных материалах, подряжал каменщиков, следил за сломом старой усадьбы и богаделен. И потому дом, который прозвали «волшебным замком», был сооружен в рекордно короткие сроки, практически в два сезона (1784–1786 гг.).
Баженов поставил дом, чуть отступив от края холма. Чутьем гения он словно вознес здание на пьедестал, от чего его слитность с холмом стала мягче и естественнее. Впрочем, высокое, отовсюду видное место давало не только преимущество – со всех точек обозрения силуэт дворца должен был смотреться безупречно. А главное, здание можно было увязать с пространством, иначе бы оно оказалось пусть и прекрасной, но не совсем органичной вставкой.
С присущим ему художественным тактом архитектор сумел соотнести дом с масштабами города, с высотой кремлевских башен и Ваганьковским холмом. Колонны не могли быть больше или меньше, окна не шире или уже, а только такими, как их создал Баженов. В этом умении ощущать архитектуру в гармонии, в соразмерности с естественной средой и проявилось истинное величие зодчего.
При кажущейся пышности и богатстве архитектурных украшений Пашков дом прост и несложен по своей композиции. Центральный трехэтажный, сравнительно небольшой дом соединен галереями с небольшими флигелями. Все окна первого этажа заканчиваются полукружиями арок, а стены покрыты продольными бороздками – рустами.
Симметричные флигели с ионическими портиками и фронтонами так связаны с главным зданием дворца, что, с какой бы точки на них ни смотреть, вся композиция не теряет цельности, не разъединяется. Нижняя часть дома воспринимается как мощный пьедестал: крепкая аркада прочно и надежно держит его взлетные колонные части. И главное строение, и флигели связаны не только в масштабном плане, но и крыльями галерей, раскинутых вправо и влево вдоль кромки холма. Колонны флигелей поставлены прямо на землю, тем самым они выделяют флигели, несмотря на их небольшой размер. Львиные маски, рустовка стен и другие декоративные приемы объединяют все части здания в одно целостное произведение.
Вершины здания обозначены тремя остриями: флигельными фронтонами и шпилем бельведера. Пилястры и колонны здания как бы продолжаются над крышей в виде легких ваз на постаментах, соединенных балюстрадой. Дом венчают грузные карнизы, над ними установлены парапеты с вазами, кружащими вокруг бельведера со статуей на вершине.
Триумфально-праздничное звучание верхней части здания тем мощнее, чем сдержаннее и строже его выступающий вперед первый этаж-цоколь. Нам нем вместо двух крайних колонн Баженов поставил две статуи, благодаря чему создается впечатление, что колонн здесь несколько больше, чем в действительности.
Архитектор в совершенстве учел также и светотеневое, пластическое решение здания. Создавая карниз того или иного рисунка (профиля), лепные розетки, гирлянды, венки или львиные маски под окнами, помещая окна в небольших прямоугольных и овальных углублениях в стене, Баженов, видимо, представлял себе, как ляжет тень на соседние детали здания, как подчеркнет она пластику лепки. Таким образом, оба фасада дома – городской и со стороны двора – легко откликаются на игру света и тени, которая в течение всего дня вертикальной рябью скользит по каннелюрам пилястр и колонн.
Городской фасад имеет небольшой выступ, выдвигающий вперед колоннаду коринфского портика. Со стороны двора, где ощутимее атмосфера усадьбы, выступ больше, и здесь есть свой тонкий расчет: дворец словно устремляется вперед, навстречу гостям, въезжающим через парадные, богато украшенные двери. Это ощущение усиливается декоративными стенками по обеим сторонам парадного двора.
«Волшебный замок» на Моховой сразу же привлек к себе множество людей, в том числе и иностранцев, и стал одной из главных достопримечательностей Москвы. Летними вечерами публика могла любоваться как бы парящим над городом строением, освещенным десятками фонарей. Днем он празднично сверкал, голубые тени скользили между колонн, а белый камень откликался на состояние природы. В сумраке он голубел, на рассвете золотился, а в полдень был белоснежно чист, словно прозрачен.
Путешественник Иоганн Рихтер в своей книге о Москве писал: «На Моховой, недалеко от Каменного моста, на значительном возвышении возносится этот волшебный замок. Сзади, из переулка, вы входите через великолепный портал в пространный двор, постепенно расширяющийся от ворот. В глубине этого двора вы видите дворец, в который ведут несколько ступеней. Вы достигаете верхних помещений и выходите на вышку в куполе дома, откуда открывается прелестнейший вид на всю Москву. Вы сходите вниз среди кустарников, по склону горы, на которой стоит дом. Внизу два каменных бассейна, посреди – фонтан, а от улицы все отделяется железной решеткой. Сад и пруд кишат иноземными редкими птицами, китайские гуси, разных пород попугаи, белые и пестрые павлины живут здесь либо на свободе, либо висят в дорогих клетках. Ради этих диковинок и прекрасного вида по воскресеньям и праздникам собирается здесь множество народа. Впечатление, производимое во время иллюминации, – неописуемо».
В наши дни баженовский шедевр редко кто именует домом Пашкова. Уже много лет это здание занимает Государственная библиотека, бывшая знаменитая Ленинка, кстати, как хранилище уникальных рукописей занесенная в Книгу рекордов Гиннесса. Но кому бы ни принадлежало это величавое сооружение сейчас и впоследствии, его настоящим «собственником» был и останется выдающийся русский зодчий Василий Баженов. В свое время он сказал знаменательную фразу: «Истинно добрый архитектор есть редкий на свете человек». Эти слова вполне применимы к удивительному таланту великого мастера, создавшего одно из красивейших зданий Кремлевского ансамбля.
Церковь Вознесения в Коломенском
О старинном селе Коломенском (ныне это один из районов Москвы) впервые упоминается в духовной грамоте великого князя Ивана Калиты. С тех пор в течение столетий Коломенское служило летней великокняжеской, а затем и царской резиденцией, постоянно расширяясь и приобретая все более величественный вид. Особенно много сделал для обустройства усадьбы великий князь Василий III. При нем был построен обширный деревянный дворец, а в 1532 г. в честь рождения долгожданного первенца – будущего Ивана IV Грозного – на холме была возведена церковь, которая своими архитектурными формами как нельзя лучше отвечала символической задаче увековечения этого торжественного и радостного события. Скупые строки летописи гласят: «Свершена в Коломенском церковь каменна вельми чудна высотою, красотою и светлостью. Такова не была на Руси».
Как всякое истинно прекрасное произведение искусства, церковь Вознесения с ее законченностью и неповторимым сочетанием архитектурных форм органически связана с природой. Ничто не мешает воспринимать это великолепное стройное сооружение, возвышающееся на берегу Москвы-реки, легко и свободно. Оно всегда прекрасно, всегда создает впечатление чего-то необычайного. И при этом никогда не бывает однообразным. При восходе солнца стены нежно розовеют, а освещенные яркими летними лучами, играют переходами теней и света. Ночью при лунном свете церковь сверкает, как диковинный кристалл. Зимой на ковре белого снега она и сама кажется вылепленной из снега.
В этом замечательном произведении русской архитектуры поражает удивительная устремленность ввысь. Впечатление взлета создают и все здание в целом, и каждая его архитектурная деталь – широко раскинувшиеся крыльца, галерея на столбах, двадцатигранный столп, плавно переходящий в восьмигранник и заканчивающийся стройным шатром-пирамидой с маленькой главкой. Ничем не украшенные плоскости стен, острые стрелы над окнами, вытянутые пилястры, бегущие вверх кокошники – все подчеркивает стремление к полету.
Надо сказать, что деревянные церкви с высокими кровлями-шатрами на Руси строились издавна. Но никто не решался соорудить шатер из камня, на что осмелился, увы, оставшийся безвестным мастер. И то, что он сделал, – стремительно взлетающую в небеса церковь – иначе как жемчужиной русской архитектуры не назовешь. Не случайно специалисты считают, что каменный шатер XVI в. сыграл в древнерусском зодчестве не меньшую роль, чем уникальная конструкция флорентийского собора Санта Мария дель Фьоре в архитектуре итальянского Возрождения.
В церкви Вознесения, сложенной из кирпича и украшенной белым резным камнем – знаменитым мячковским известняком, из которого строилась и вся Москва белокаменная, – много удивительного и в самой конструкции, и в технике строительства. Высота ее шатра 28 м, а всего строения – 62 метра. В то время на Руси это было самое высокое здание. Фундамент заложен на 10 м в глубь земли. Ниже «нулевого горизонта», как говорят строители, на глубину до 9 м уложены белокаменные плиты, хорошо подогнанные друг к другу. Они покоятся на метровых дубовых сваях, вбитых в землю.
Фундамент выходит за стены здания на 3 метра. Основание такой ширины было продиктовано насущной необходимостью – в Коломенском всегда били (и до сих пор бьют) родники, которые могли вымывать породу из-под фундамента. На фундаменте поставлен нижний этаж – подклет. А на широких столбах с арками возвышается обходная галерея, на которую ведут три широко раскинувшиеся лестницы, соответствующие трем входам. Первоначально галерея была открытой, и тогда здание казалось еще выше. Однако в XVII в. для сохранности пола и арок галереи над ней была сделана крыша из длинных досок, а позже – железная. С востока на обходной галерее встроено в стену «царское место». От него сохранилась лишь спинка с резьбой по камню.
Белокаменные детали церкви немногочисленны, но с большим вкусом размещены на стенах вверху пилястр, в обрамлении окон и кокошников. Своеобразно выглядят они и на шатре: как связки жемчуга, спадают по розовым граням квадратные белые русты.
Надо отдать должное нашим предкам: строили они с большим запасом прочности. Стены верхнего этажа имеют толщину от 2 до 3 метров. В толще стены проложена внутренняя лестница, которая доводит до шатра. Так как кладка его тоньше стен и в ней нельзя было проложить лестницу, то по шатру снаружи повесили железную дверь со стремянкой. Вероятно, такая лестница служила для ремонтных работ.
Внутри здание поражает высотой, звучностью и обилием света. Входя в него, ожидаешь увидеть большое и темное помещение, а оказывается все наоборот: площадь внутри очень мала (8,5×8,5 метра) из-за толщины стен. Да и рассчитана была церковь на небольшой круг молящихся – царя да приближенных бояр. Узкие высокие стены, открытый до самого верха шатер усиливают впечатление высоты. В церкви очень светло благодаря особому расположению окон в шатре, стенах и углах. Обычно самое темное место в помещении – углы, а тут углы освещены особенно хорошо. Угловые окна сделаны хитроумно: наружу они выходят в две разные стороны, а внутрь – одним проемом. Боковые стенки окон направляют свет внутрь, создавая приятное рассеянное освещение. В невысоком иконостасе помещены иконы. Они так же древни, как и стены здания. Древни и толстые многоцветные подсвечники. Один из них деревянный, расписанный растительным узором, другой – восковой.
Внутреннее убранство храма дополняют сени-балдахины. Справа от входа – нарядная, пестро и ярко раскрашенная девятишатровая сень на тонких столбиках. Ее шатрики и потолок расписаны по слюде растительным узором. Слюдяные пластинки скреплены между собой ажурными оловянными прокладками разной формы. Другая сень – высокая, шатровая, на точеных столбах – вся вырезана из дерева. Она стоит слева от входа в храм. На передней доске сени вырезаны веселые птицы и цветы. Под балдахином стояло царское место на резных ножках в виде львов. С этого места московские цари любовались бескрайней ширью, открывающейся за Москвой-рекой.
Четкая вертикаль композиции, отвечающая идее Вознесения, в сочетании с выраженными горизонталями «гульбищ» вызывает ассоциацию с огромным деревом, мощными корнями уходящим в землю. Безусловно, в восприятии современников оно представлялось не только «древом» царского рода, получившим новую ветвь с рождением наследника, но и символом мощи, молодости и вечной жизни Русской земли. Таковой церковь Вознесения, включенная в список всемирного исторического наследия ЮНЕСКО, остается и сегодня – белокаменное чудо, вознесенное над Москвой-рекой гениальной фантазией русских зодчих.