100 знаменитых символов Украины — страница 82 из 122

И все-таки «Земля» — это классика кинематографа, признанная всем миром. В 1958 году на кинофестивале, проходившем в рамках Всемирной выставки, авторитетнейшее международное жюри включило фильм «Земля» в число 12 лучших фильмов всех времен и народов. И эти критики и кинематографисты наверняка не были поборниками советского строя и, может быть, даже знали, что творилось в СССР во время насильственного насаждения колхозного строя. Тем не менее, фильм никого не оставлял равнодушным, ни в 1930-х годах, ни спустя десятилетия. «Гомер XX века», как называли за рубежом Довженко, задевал самые сокровенные струны человеческой души.

Резонанс был действительно колоссальный. В деревнях и селах, где показывали «Землю», возникали стихийные митинги. Не осталась без внимания «Земля» и за рубежом, только в берлинской прессе вышло более 50 рецензий на фильм Довженко. «Тот, кто не видел яблоко крупным планом в довженковской „Земле“, тот вообще не видел яблоко», — сказал французский ученый Марсель Мартен. И все это было сделано без звука («Земля» была последним немым фильмом Довженко), без эпатажности и авангардизма ради авангардизма. «Чем яснее мысль, тем яснее форма», — говорил Довженко. И в этом было его творческое кредо. Но вот какой ценой это давалось…

«Я буквально постарел и поседел за несколько дней. Это была настоящая психическая травма». Пока за границей Довженко причисляли к гениям, дома «Земля» подвергалась жесточайшей критике со стороны некоторых деятелей. Особенно старался Демьян Бедный, в своем фельетоне «Философы» обвинявший Довженко во всех грехах. А ведь Бедный был рупором власти, ее глашатаем, и его слова для многих являлись руководством к действию. Главный аргумент критиков — почему Довженко не «наказал» убийцу Хому, почему Хома остается в живых? А раз так, то сразу же был сделан нехитрый вывод — в фильме «отсутствуют классовые характеристики», Довженко хоть и говорит о коллективизации, но исподволь потворствует и сочувствует кулакам. И следовательно — является врагом народа, украинским националистом и так далее и тому подобное…

В 1932 году Александр Петрович снял свой первый звуковой фильм «Иван» — историю о том, как на строительство ДнепроГЭСа приезжает молодой застенчивый сельский парень. И под влиянием окружающих людей он понимает, что только коммунизм — это путь в будущее. Будем откровенны: «Иван» — это агитка, попытка режиссера договориться с властью. Уж очень больно била по нему критика. «Не знаю даже, кому и жаловаться, — писал Довженко. — Я утратил равновесие и покой благодаря им. Временами мне кажется, что я уже ни на что не способен, и, когда вспомню всю свою силу и все свои творческие планы, спрашиваю себя: куда же оно так быстро ушло; каким суховеем высушило мне волос и какой вор наполнил мне душу печалью?» Но Довженко все-таки нашел кому пожаловаться. Он пишет письмо Сталину с просьбой оградить его от нападок злобствующей своры критиков. Это был отчаянный шаг и надежды на успех было немного. Но Сталин неожиданно откликнулся и поддержал режиссера. А слово «богоподобного» вождя, как известно, было законом.

Довженко заключает договор с властью. Он видел в Сталине заступника и уже не мог отступить. Конечно, сейчас находятся те, кто осуждает режиссера за это. Но поставим себя на его место. Что было делать Довженко, какой у него был выбор? Проявить принципиальность? Но тогда можно было забыть о кино. Навсегда. И это в лучшем случае. А в худшем…

Дальше все развивалось по накатанной схеме. За «Ивана» Довженко получил Сталинскую премию, затем, когда ему мешали снимать фильм «Аэроград», он вновь обращается к Сталину. Вождь лично принимает режиссера, а в те времена это было верхом благосклонности. Съемки «Аэрограда» получают зеленый свет. Но за благосклонность вождей нужно платить. Ему буквально навязывают съемки фильма «Щорс». Александр Петрович знает, что «украинский Чапаев» на самом деле в историческом смысле фигура малозначащая. Однако о «Щорсе» просит сам Сталин. А как отказать вождю? В 1939 году Довженко снимает «Щорса», получает за этот фильм очередную Сталинскую премию и пост художественного руководителя Киевской киностудии.

Дальше были документальные ленты «Буковина — земля советская» и «Освобождение», рассказывающие о присоединении западно-украинских земель к СССР, очередная Сталинская премия. Затем началась война. Довженко, естественно, не мог остаться в стороне от судьбы своего народа, гибнущего в борьбе двух тоталитарных режимов. Александр Петрович снимает документальный фильм «Битва за нашу советскую Украину». И вновь он обласкан властью. Но затем следует разрыв…

«Вспоминаю, — писал Довженко, — дьявольскую рожу, которую скорчил Берия, когда привезли меня к Сталину на суровый страшный суд по поводу неудачных ошибочных фраз, вкрапившихся, по словам самого Сталина, в мой сценарий „Украина в огне“. Вытаращив на меня глаза, как фальшивый плохой актер, он (Берия) грубо гаркнул на меня на заседании Политбюро (в начале сорок четвертого года): — Будем вправлять мозги!». А как вправить мозги неугодному режиссеру, который, как сказал сам товарищ Сталин, предал советский народ? Ведь говорили Довженко: «Сделай героем „Украины в огне“ русского и вставь несколько кадров со Сталиным и Политбюро. И все будет как всегда, будет фильм, будет премия…» Но Довженко на этот раз проявил твердость духа. «Украина в огне» — фильм об Украине, о том, как украинцы освобождали свою родную землю. А раз так, значит, товарищ Довженко, вы украинский националист. Нет, Довженко не расстреляли, не отправили в лагерь. Его попросту лишили родины. Александр Петрович вынужден был уехать в Москву. Снимал кино, получил еще одну Сталинскую премию и при этом не мог приехать в Украину. И даже приход Хрущева ничего не изменил. В 1956 году измученное инфарктами сердце кинорежиссера не выдержало. Но даже после смерти Довженко не разрешили быть украинцем.

Власть убила Довженко. А затем, спустя четыре месяца после смерти, назвала его именем киевскую киностудию. И продолжала уничтожать украинское кино. В советские времена существовала такая поговорка: «Есть фильмы хорошие, есть плохие, и есть фильмы киностудии Довженко». В Киев нарочно отдавали самые плохие сценарии. Типичный пример сюжета — завод, соцсоревнование, отстающая бригада, новый бригадир с горящими глазами, благодаря которому бригада из отстающих выбивается в передовики. Как вариант — колхоз, новый председатель, соцсоревнование, а далее по тексту. Но и в этих жутких условиях удавалось прорываться. С боем, с муками, но на киностудии имени Довженко снимались хорошие фильмы. И не просто хорошие, а такие, без которых просто невозможно представить советский кинематограф. «За двумя зайцами» режиссера Виктора Иванова, «Тени забытых предков» Сергея Параджанова, «Вечер на Ивана Купала» Юрия Ильенко, «В бой идут одни „старики“» Леонида Быкова, «Пропавшая грамота» Бориса Ивченко, «Полеты во сне и наяву» Романа Балаяна. В конце 1960-х годов казалось, что в жизни киностудии имени Довженко наступил наконец-то светлый период. Начала работу студия телевизионных фильмов, была создана театр-студия киноактера, выпускниками которой стали Борислав Брондуков, Иван Миколайчук, Николай Гринько, Маргарита Криницына.

Но затем, после прихода к власти Щербицкого, кино вновь оказалось в загоне. О чем говорить, если первый секретарь КПУ докладывал с трибуны XXV съезда партии: «Товарищи коммунисты! С гордостью могу доложить делегатам съезда, что с так называемым украинским поэтическим кино наконец-то покончено!» О чем говорить и что снимать…

А затем была перестройка. И громадные надежды, чувство, что вот наконец пришло творческое счастье. Говори что хочешь, снимай что твоей душе угодно. И нулевой результат… Оказалось, что цензура денег (вернее, отсутствие таковых) куда тяжелее партийной цензуры. Ту, советскую, цензуру иногда удавалось обойти. Язык полунамеков, полувзглядов — и зритель все понимал. А без денег, как говорится, на одном святом духе, ничего не снимешь, и никакой цензуры не надо. И вновь типичным примером негатива является многострадальная киевская киностудия. На студии Довженко сейчас снимается один-два фильма в год, а большинство павильонов используется различными коммерческими структурами для своих, никак не связанных с кинематографом нужд.

Ныне украинское кино находится в перманентно-зачаточном состоянии. То, «советское украинское» кино осталось в истории. Есть сегодня отдельные выстрелы в виде хороших фильмов, но они погоды не делают. И есть сериалы, которые, так или иначе, приносят прибыль. Да, для кого-то сериал — это эрзац-кино. Но съемки сериалов — это, похоже, единственный правильный путь, который позволит вытащить украинский кинематограф из ямы. Хорошего кино без денег не бывает. Как не бывает его без хороших режиссеров и актеров. Надеемся, что и то и другое скоро появится в Украине. И желательно в большом количестве.

«Остров сокровищ», Врунгель и казаки

Интересно, мог бы Давид Янович Черкасский снять фильм ужасов? Или, исходя из того что Давид Янович всю свою жизнь проработал в мультипликации (хотя снимал и игровое кино), — мультфильм ужасов? Абстрагируемся от того, что вряд ли знаменитого режиссера заинтересовал бы столь «ужасный» жанр. В принципе, мог бы или нет снять нечто такое, что напугало хотя бы детей младшего школьного возраста? Думается, как бы ни старался Давид Черкасский, а ничего у него не получилось бы. Ведь у всех созданных им героев, с позволения сказать, карма такая — они добрые. По крайней мере, не злые и не страшные. Разве что немного зловещие. Например, Джон Сильвер, он же Одноногий, он же Окорок. «Через час те из вас, кто останется в живых, будет завидовать, ха-ха, мертвым», — говорит Сильвер голосом Армена Джигарханяна и выпускает черепообразные кольца дыма из трубки… Зловеще. Но не более того. А так пираты, бандиты, мафиози совсем не страшные. Погони, драки, темные комнаты, зловещие тени, приключения и падения, даже убийства (о ужас!) — вроде бы должно быть страшно. Но нет, все совершенно наоборот — весело и интересно.