Осмотр места происшествия ничуть не прояснил картину трагедии. В помещении, где был обнаружен труп, не было никаких следов схватки. Парик Марка-Антуана — непременная принадлежность мужского туалета того времени — был в образцовом порядке. Камзол и жилет были аккуратно разложены на прилавке. Единственной странностью в одежде покойного был широкий галстук — явно для того, чтобы замаскировать следы от веревки.
Поначалу Каласы, а также Лавес утверждали, что нашли тело на полу. Но после того, как связались с адвокатами и получили от них инструкции, они изменили показания. Теперь они в один голос твердили, что Марк-Антуан висел в петле. По их словам, они не сообщили об этом, поскольку не хотели, чтобы Марк-Антуан был похоронен как самоубийца. Однако эта версия породила лишь новые вопросы. Прежде всего, в помещении магазина повеситься было не на чем. Там не было ни гвоздей, ни крюков, за которые можно было закрепить веревку. Калас заявил, что его сын взял круглый деревянный брусок, на который наматывали ткань, и положил эту палку с прилаженной на ней петлей на две створки двери. Обнаружив труп сына, Калас обрезал веревку, и тело упало к нему на руки. Потом отец попытался скрыть следы самоубийства: надел на Марка-Антуана галстук, забросил веревку за прилавок, а деревянный брусок положил на обычное место.
Через день власти решили провести следственный эксперимент. Каласов доставили домой для проверки новой версии. Веревка с двумя затяжными петлями и брусок отыскались сразу же. Но веревка не была разрезана. Кроме того, как ни пытались положить деревянный брусок на створки двери, он с них скатывался. Не обнаружилось рядом ни стула, ни скамейки, встав на которые, Марк-Антуан мог просунуть голову в петлю. Свечей в магазине также не было, так что самоубийца должен был действовать в кромешной темноте. В качестве эксперта был приглашен городской палач. Осмотрев место происшествия, он авторитетно доказал, что при таких условиях самоубийство невозможно. Ведь даже если предположить, что Марк-Антуан каким-то образом сумел забросить брус на створки двери, предварительно надев петлю на шею, во время конвульсий он неминуемо упал бы на пол вместе с брусом. Кстати, современный французский историк провел собственный эксперимент, наняв для этого учителя гимнастики. Тот должен был повторить все действия Марка-Антуана, за исключением последнего рокового движения. Опыт закончился плачевно: учитель гимнастики, тренированный человек, в результате этих манипуляций получил растяжение связок и перелом костей.
Несколько свидетелей сообщили, что этим вечером видели какого-то незнакомца в голубом костюме, ходившего возле дома Каласа. Сразу после совершения преступления незнакомец исчез. Кем был этот незнакомец, кравшийся к дому? Одним из обманутых мужей (Марк-Антуан, как и многие молодые люди того времени, не упускал возможности развлечься)? Или грабителем, решившим поживиться в магазине? Тот вполне мог, столкнувшись с Мар ком-Антуаном, задушить его, а потом инсценировать самоубийство. А Жан Калас, не желая, чтобы его сын был похоронен, как собака, попытаться скрыть следы мнимого самоубийства. Однако судьи не обратили на показания свидетелей никакого внимания. Версия о том, что Марка-Антуана убил посторонний, ими даже не рассматривалась. Все усилия следствия были направлены на доказательство вины Жана Каласа — и не случайно. Дело в том, что делом Каласа сразу же заинтересовалась церковь. Протестанты были сильно ограничены в правах. В частности, они должны были нанимать слуг только католического вероисповедания, им запрещалось занимать целый ряд должностей. Они не могли быть юристами, врачами, аптекарями, повивальными бабками, продавцами книг, ювелирами или бакалейщиками. Их браки считались незаконными, а дети — незаконнорожденными. Протестантская служба была запрещена. Мужчины за участие в протестантском богослужении могли отправиться на каторгу, женщины — в тюрьму, а священников казнили. Жан Калас принадлежал к числу гугенотов-кальвинистов — немногих выживших после травли, организованной католической церковью. Его служанка Жаннета, как и положено по закону, была католичкой. Он был дружен со многими семьями католиков. Однако церковь решила использовать нежданно подвернувшуюся возможность себе на пользу и обвинила Жана Каласа в сыноубийстве. Основанием для этого стало одно обстоятельство: Мар к-Антуан готовился стать адвокатом, однако в юридической практике ему отказали — протестантам не находилось места среди юристов. Церковь использовала этот момент, предположив, что Марк-Антуан готов был перейти в лоно католичества, чтобы стать адвокатом, а его отец, нераскаявшийся грешник и еретик, предпочел убить его собственными руками. Некоторые историки полагают, что часть этого заявления была правдой. Вот только Марк-Антуан не был убит, а покончил с собой.
Как бы то ни было, следствие не брезговало никакими методами для получения нужного результата. Вызывались лжесвидетели, слова Жана Каласа искажались. В итоге Тулузский парламент 8 голосами против 5 осудил его на смертную казнь через колесование. Его подвергли пыткам: растягивали, пока конечности не вышли из суставов, затем в него влили семь литров воды, но он по-прежнему отрицал свою вину. В него влили еще семь литров, тело несчастного разбухло в два раза, но и тогда он не признался в убийстве сына. Потом ему разрешили выблевать эту воду и поволокли — ходить он уже не мог! — на центральную площадь перед собором, положили на крест, и одиннадцатью ударами железного прута палач переломал ему руки и ноги. Два часа Калас испытывал нечеловеческие мучения. Потом палач задушил его, и изуродованное тело было брошено в костер. Казнь состоялась 10 марта 1762 года.
Имущество Жана Каласа было конфисковано. А его родственники почувствовали на себе всю тяжесть длани католической церкви: дети Каласа были заключены в монастырь (несмотря на то что младшего сына присудили всего лишь к вечному изгнанию из Франции). Его вдова, к счастью, успела бежать в Швейцарию.
Спустя несколько дней весть о страшной расправе над невиновным дошла до Вольтера. Он тут же добился встречи с одной из дочерей Каласа, а затем вступил в переписку с его вдовой. Убедившись в том, что Жан Калас принял мученическую смерть из-за происков католической церкви, Вольтер начал действовать. Он обратился к самым влиятельным людям Франции, авторитетным писателям и иностранным монархам с просьбой о пересмотре дела Жана Каласа. Вскоре его поддержали королева Англии, русская императрица Екатерина II, король Польши Понятовский и многие другие видные государственные деятели. Кампанию по пересмотру этого дела Вольтер организовал на собственные средства. И создал знаменитый «Трактат о веротерпимости», под влиянием которого в 1787 году король Франции Людовик XVI издал Эдикт о веротерпимости.
Благодаря авторитету Вольтера справедливость восторжествовала. Девятого марта 1765 года, спустя три года после казни Жана Каласа, королевский совет Франции объявил его невиновным. Вдове Каласа и его детям за утрату кормильца и конфискацию имущества была выплачена компенсация в размере тридцати тысяч ливров. Впрочем, радость от этого события омрачали две детали: Жана Каласа уже не было в живых, и никакие деньги не могли заменить детям отца, а матери — мужа. И, главное, хотя Жан Калас и был признан невиновным, его судьи и палачи не понесли никакого наказания.
Запутанное дело с ожерельем Марии Антуанетты
Это преступление стало одной из самых запутанных детективных загадок прошлого, а процесс, заклеймивший похитителей одного из самых роскошных ювелирных украшений мира, так и не дал окончательных ответов.
В конце XVIII века Париж — столица Просвещения — стал местом прибежища шарлатанов всех мастей. В 1785 году туда прибыл знаменитый граф Калиостро, который тут же стал самым модным иностранцем в городе. О том, что творилось в особняке, снятом графом, ходили самые невероятные слухи. Так, утверждалось, будто Калиостро устраивал ужины, приглашая на них не только влиятельных аристократов, но и давно умерших знаменитостей. Приезжий занимался лечением. При этом он не брал денег с людей небогатых, зато, судя по всему, взимал немалую плату за те же услуги с богатых клиентов. Что же касается сеансов провидения будущего, проводимых графом, то они били все рекорды популярности.
Одним из восторженных почитателей ушлого итальянца стал кардинал де Роган — человек легко внушаемый и чрезмерно доверчивый. Собственно, высокопоставленного покровителя Калиостро интересовало одно: тайна эликсира бессмертия. А граф с удовольствием морочил ему голову. Дошло до того, что де Роган начал советоваться с итальянцем по любому поводу. Этот факт впоследствии сделал Калиостро одним из главных подозреваемых в деле о знаменитом бриллиантовом ожерелье, с которого, по утверждению многих историков, и «началась французская революция».
Еще за 13 лет до появления Калиостро в Париже, в 1772 году, Людовик XV заказал придворным ювелирам, Бомеру и Бассанжу, настоящее чудо: ожерелье фантастической ценности, которое должно было состоять из 629 бриллиантов чистейшей воды. Это произведение искусства, считавшееся в то время самым лучшим в мире, стоило 1 600 000 ливров. Предназначалось оно для фаворитки монарха, мадам Дюбарри, и на его изготовление ювелиры потратили более двух лет. Однако к тому моменту случилось непредвиденное: Людовик XV скоропостижно скончался от черной оспы, а новая королевская чета — Людовик XVI и Мария Антуанетта — не горели желанием выкупить ожерелье.
Король поспешил заявить, что на эти же деньги он может купить несколько военных кораблей. А королева, пораженная великолепием бриллиантового украшения, сочла его все же несколько вульгарным. Тем временем положение придворных ювелиров стало критическим; они едва избежали банкротства, поскольку закупали камни для ожерелья в кредит.
Наконец, уже практически отчаявшись сбыть с рук баснословно дорогое украшение, Бомер и Бассанж облегченно вздохнули. Они получили письмо от кардинала де Рогана, в котором сообщалось: королева все же решила приобрести ожерелье. Правда, в рассрочку, выплачивая деньги равными долями в четыре приема. Поскольку же Мария Антуанетта собиралась пополнить свою коллекцию драгоценностей втайне от мужа, она попросила выступить в роли посредника при сделке де Рогана. Кардинал предоставил ювелирам гарантийное письмо, под которым стоял автограф королевы. Бомер и Бассанж, передав украшение лично кардиналу, успокоились. И, как оказалось, зря.