Русов привлекал высокий спрос на меха из Восточной Европы в Европе Западной и на Ближнем Востоке. Адам Бременский, тот самый хронист, который записал свою беседу с конунгом данов о Винланде в 1076 году, сетовал на присущее германцам стремление обзавестись «диковинными мехами»: «…иноземных мехов, тлетворный дух которых породил в наших землях губительный яд гордыни, у них в избытке. Этих [мехов] у них – как грязи, к нашей, полагаю, погибели, ибо мы всеми правдами и неправдами стремимся к куньему кафтану, словно к высшему блаженству». Даже в землях с более теплым климатом правители охотно приобретали меховые одеяния, как записал один из путешественников десятого столетия, рассуждавший о Багдаде.
Спрос на рабов тоже был устойчиво высок, особенно в двух крупнейших городах Европы и Ближнего Востока той поры – в Константинополе, столице Византийской империи, и Багдаде, столице халифата Аббасидов (современный Ирак). Жители Константинополя и Багдада охотно тратили свои богатства на приобретение рабов; почти всегда в рабство попадали люди, захваченные русами в набегах на соседние сообщества.
В начале 900-х годов мусульманский автор Ибн Руста отмечал, что русы с «рабами обращаются хорошо и заботятся об их одежде, потому что занимают их при торговле»[41]. Адам Бременский не обошел вниманием запасы золота на датском острове Зеландия; это золото скандинавские пираты выручили от работорговли. Викинги, писал Адам, «настолько не доверяют друг другу, что, если один пират схватит другого, то сразу же без всякой жалости продает его в рабство – то ли своим сотоварищам, то ли варварам». Из Восточной Европы поступало столько рабов, что значение греческого слова «славянин» (sklabos) изменилось в 1000-х годах: слово утратило первоначальный смысл и получило более широкое толкование «раб» (совсем не обязательно славянин).
Богатея на торговле рабами и пушниной, предводители военных отрядов «руси» набирали все больше сторонников, которых требовалось кормить, одевать и оделять частью добычи от набегов. Новые территории открывали перед честолюбцами широкие возможности. Если удавалось разбогатеть, они вербовали собственные отряды и тоже становились вождями.
Русы прибывали в Восточную Европу преимущественно на небольших долбленых судах с веслами, достаточно легких для того, чтобы перетаскивать их волоком из реки в реку. Высоких гор на пути отрядов не вставало. Реки Восточной Европы все текут по относительно равнинной местности, и это позволяло перемещать лодки по суше там, где потоки иссякали или где пороги оказывались слишком опасными.
Днепр представлял собой единственный цельный водный путь, но на этой реке тоже имелись опасные пороги. Под Киевом находился один из наиболее тяжелых участков маршрута, которым пользовались русы, чтобы добраться до Черного моря. Уровень воды падал на 108 футов (33 м) на протяжении 38,5 мили (62 км). Как писал византийский наблюдатель, в одном особенно трудном месте русам приходилось преодолевать пешком расстояние в шесть миль, с «рабами в цепях», прежде чем можно было возобновить плавание.
Древнейшее письменное упоминание о русах принадлежит Ибн Хордадбеху (820–911), персидскому чиновнику, который соотносил русов (ар-Рус) со светловолосыми народами, проживающими в землях ас-Сакалиба (этим арабским словом характеризовали всю Северную и Восточную Европу; кроме того, от этого слова происходит одно из множества обозначений рабов в арабском языке.) «Они доставляют заячьи шкурки, шкурки черных лисиц и мечи из самых отдаленных [окраин страны] славян к Румийскому морю»[42], то есть к Черному. Бобровые и лисьи шкуры стоили дороже прочих из-за густоты шерсти этих животных.
Ибн Хордадбех ничего не говорил о рабах, но особо указывал на отличные мечи ар-Рус. Оружие было насущно необходимым для захвата рабов и добычи мехов у жителей Восточной Европы, и потому это оружие тоже высоко ценилось. В сагах подробно объясняется, что северяне дорожили своими мечами, особенно теми, что были выкованы в отдаленных местах.
Мечи русов, найденные археологами, делятся на две группы: одни ковали из местного железа с обилием примесей, а другие изготавливали из брусков, получаемых в тиглях или в соответствующих воздухонепроницаемых формах. Сразу в нескольких арабских источниках описывается сложная технология изготовления стали из железа. Эти источники дают понять, что дамасскую сталь на самом деле производили отнюдь не в Сирии. Русы завозили «тигельную» сталь отовсюду, даже с территории нынешнего Афганистана.
На некоторых наиболее качественных (с наибольшим процентом углерода) мечах стоит клеймо «Ульвберхт» (Ulfberht); вероятно, это имя кузнеца, их выковавшего. Примечателен знак «плюс» – перед U, после финальной t и между h и t; эти изображения до сих пор не получили удовлетворительного объяснения. До наших дней дошло около сотни мечей Ульвберхта, но их качество разнится; одни отличаются высоким содержанием углерода и чрезвычайно острым лезвием, а другие, менее насыщенные углеродом, значительно тупее. После 1000 года мастера продолжали ковать мечи с прежним клеймом Ульвберхта и знаком «плюс», но налицо обилие разночтений и ошибок в написании имени; это явный признак копий и подделок.
Вооружаясь стальными мечами и кинжалами, русы плавали по рекам Восточной Европы на юг, достигали Черного моря и открывали новые сухопутные маршруты – например, в сегодняшний Севастополь, прежде именовавшийся Корсунью[43]. Путешествие по Днепру занимало от двадцати до двадцати трех суток.
Корсунь в 900-е годы являлась крупным византийским форпостом с внушительной крепостной стеной, за которой пролегала сетка улиц. Скотоводы, обитавшие в степях севернее города, приводили лошадей и овец на городской рынок, где византийские купцы торговали шелком, стеклянной утварью, керамикой, вином и оливковым маслом, а рыбаки продавали свежий улов. Жители лесов приносили на рынок пушнину, мед и пчелиный воск. Свечи из пчелиного воска считались наилучшими в средневековом мире; жечь масло было дешевле, но оно при горении испускало неприятный запах, как и сальные свечи.
Подобные рынки были идеальным местом для торговли мехами и рабами. Вдобавок Корсунь лежала на прямом пути в Константинополь, и путешествие через Черное море длилось шесть суток. Русы, направлявшиеся дальше, в Багдад, выбирали между несколькими маршрутами: по суше от Черного моря через территорию хазар до Каспийского моря или на юг вдоль Волги до важного торгового центра Итиль.
Там, как объясняет в своем сочинении «Книга путей и стран» Ибн Хордадбех, русы выдавали себя за христиан, поскольку аббасидские законы позволяли «людям Книги», то есть христианам и евреям, уплачивать меньше налогов, чем взимали с прочих немусульман. Это доказывает, что хотя бы отдельные русы ведали о христианстве, но обращаться в веру не спешили.
Свидетельство очевидца за 922 год содержит больше информации о традиционных религиозных обрядах русов, нежели возможно найти в любом другом источнике. Ибн Фадлан, посланник халифа, отправился в путь по просьбе правителя волжских булгар, желавшего узнать побольше об исламе. По праву знаменитый, беспристрастный и захватывающий рассказ Ибн Фадлана запечатлел сцены группового секса и человеческих жертвоприношений на похоронах «одного из великих людей» русов. В поселении на Средней Волге Ибн Фадлан столкнулся с купцами-русами, которые кремировали своего умершего предводителя заодно с его «спутницей»-рабыней.
Семья погибшего вождя выкликивала добровольцев, готовых быть похороненными вместе с ним, и одна рабыня согласилась. (Ибн Фадлан не объясняет причин, толкнувших ее на этот шаг.) Когда настало время похорон, рабыня выпила кубок спиртного. Затем «вошли в шалаш шесть мужей… и все [до одного] сочетались с девушкой в присутствии умершего»[44]. Ибн Фадлан не судит, лишь тщательно фиксирует происходящее. Возможно, он не осознавал, что наблюдает религиозный ритуал плодородия, в ходе которого приверженцам северного бога войны Одина и служительницам богини плодородия Фрейи надлежало заняться сексом.
Затем «суровая и тучная, но ни молодая, ни старая»[45] жрица помогла подготовить погребальный корабль к возжиганию. Ибн Фадлан называет ее ангелом смерти и перечисляет ее обязанности: «Пришла женщина-старуха… и разостлала на скамье упомянутые нами выше подстилки. Это она руководит его обшиванием и его [погребального корабля] устройством, и она [же] убивает девушек». Четверо мужчин разложили девушку-рабыню рядом с покойником и продолжали ее удерживать. Ангел смерти «наложила ей на шею веревку с расходящимися концами и дала ее двум [мужам], чтобы они ее тянули, и приступила [к делу], имея [в руке] огромный кинжал с широким лезвием. Итак, она начала втыкать его между ее ребрами и вынимать его, в то время как оба мужа душили ее веревкой, пока она не умерла».
Затем ближайшие родичи покойного запалили погребальный костер, в котором полагалось сгореть кораблю и телам вождя и рабыни. Скандинавские погребальные практики были разнообразны; в данном случае русы сожгли корабль вместе с заупокойными дарами, однако археологам случалось находить корабли, где все дары сохранялись в целости.
Купцы-русы взывали к своим божествам, дабы те помогали им в делах. По сообщению Ибн Фадлана, купец, прибывая на торговый пост Итиль, недалеко от впадения Волги в Каспийское море, приносил подношения богам, а затем простирался перед большой деревянной статуей божества[46], окруженной множеством малых фигур, и молился так: «О мой господь, я приехал из отдаленной страны, и со мною девушек столько-то и столько-то голов и соболей столько-то и столько-то шкур».
Далее купец излагал божеству свою просьбу: «Итак, я делаю, чтобы ты пожаловал мне купца, имеющего многочисленные динары и дирхемы, чтобы он покупал у меня в соответствии с тем, что я пожелаю, и не прекословил бы мне ни в чем, что я говорю». Динарами назывались золотые монеты, а дирхемами – соответственно, серебряные. Те и другие нередко плавили и делали из них браслеты и шейные обручи. По словам Ибн Фадлана, вожди русов дарили своим женам серебряные мониста, каждый ряд которых обозначал владение 10 000 дирхемов.