Сочинение аль-Бакри представляет собой отличный образчик литературы «путей и стран», то есть текстов, в которых описывались люди и места – а в особенности новые торговые маршруты – и которые обрели популярность на рубеже 1000 года. Основоположником литературы такого рода считается персидский чиновник Ибн Хордадбех, у которого, напомню, есть упоминания о русах. Перс по рождению, писавший по-арабски, Ибн Хордадбех возглавлял почтовую службу (был «начальником почты и осведомления») в области Джибал в Иране девятого столетия. (Не исключено, что впоследствии он перебрался в столицу Аббасидов Багдад и занял пост главы имперского «министерства связи».)
Живший за два столетия до аль-Бакри, Ибн Хордадбех стал очевидцем расцвета Аббасидского халифата. Владения Аббасидов, простиравшиеся от Северной Африки до Центральной Азии, были настолько обширными, что сами правительственные чиновники не всегда ведали наиболее короткий путь в конкретную местность. Если, как часто бывало, возникала чрезвычайная ситуация или происходило восстание, действовать следовало оперативно, направляя на место войска. Цель Ибн Хордадбеха состояла в том, чтобы снабдить халифа и его чиновников свежайшей и максимально достоверной информацией географического характера.
Ибн Хордадбех излагал собранные им сведениям таким образом, чтобы предоставить «ясное изображение и описание путей земли и ее стран, ее отдаленности и близости, обработанности и невозделанности ее, передвижения между этими [странами] по их пустыням и отдаленным местам и [в отношении] начертания дорог и [оценки] налогов, как это изображали древние… чтобы оно соответствовало… желанию как бы видеть воочию удаленное и быть осведомленным о близком». Осознавая необходимость указывать точное расстояние от одной локации до другой, он приводил время в пути от города к городу. А для всякой местности, упоминаемой в тексте его книги, исправно перечислял местные продукты, особенности жителей, обычаи и верования населения.
Сочинение Ибн Хордадбеха породило множество подражаний на арабском и персидском языках, и в названиях многих из них тоже присутствовали «пути и страны». Эти тексты описывали народы, обитавшие в разных частях света, и содержали намного больше сведений о населении Афро-Евразии, чем любой другой письменный источник после 1000 года. Вот почему на этих страницах так часто цитируются именно арабские географы. Они поделились с нами ценнейшей информацией о русах в дополнение к Повести временных лет, а их наблюдения относительно африканцев еще, пожалуй, важнее, поскольку у нас крайне мало источников по истории Африки к югу от Сахары до конца 1400-х годов.
В дни Ибн Хордадбеха Багдад был одним из ведущих интеллектуальных центров мира, и единственным конкурентом тут была, пожалуй, Чанъань, столица империи Тан, где тоже имелись школы, библиотеки и образованная элита, но китайские ученые почти целиком сосредоточились на собственной языковой традиции, которая насчитывала более тысячи лет. Арабский же язык, напротив, был относительно новым, и лишь несколько текстов на нем было записано до смерти Мухаммада в 632 году.
Жадно интересовавшийся устройством других обществ, второй аббасидский халиф Мансур (правил с 754 по 775 год) профинансировал перевод книг по географии, медицине, математике, физике и логике с греческого, латыни, санскрита и персидского языка на арабский. Около 800 года багдадские мастерские начали производить бумагу в больших количествах, используя китайские технологии (еще один достаточно ранний пример распространения технологий).
В Багдаде не просто переводили чужеземные тексты; местные ученые комментировали эти тексты столь усердно, что постепенно сумели превзойти греков в своих открытиях. Их усилиями удалось сберечь для потомков наследие античной эпохи. В Италии эпохи Возрождения люди, переводившие с арабского, сумели вернуть Европе ряд древнегреческих текстов по арабским копиям.
Эта арабская переводческая школа подсказала аль-Бакри идею, что образованная публика желает подробнее узнать об окружающем мире. Жанр «путей и стран» оказался отличным средством упорядочения информации. При этом, подобно Ибн Хордадбеху, аль-Бакри нигде не утверждал, что лично посетил места, о которых говорилось в его сочинении.
По объяснению аль-Бакри, правитель Малала после принятия ислама (когда засуха закончилась) продолжал владычествовать в своих землях. Но ранее, когда во главе исламского мира стоял единоличный правитель, любой местный царек, обращаясь в ислам, одновременно признавал правящего халифа духовным и политическим лидером, которому надлежит подчиняться. Слово «халиф» означает «преемник» и относится ко всем лидерам исламского общества, «наследовавшим» Мухаммаду.
Когда Мухаммад скончался в 632 году, все пребывали в растерянности, пытаясь понять, кто же должен стать его преемником, ведь никто из сыновей Пророка не дожил до совершеннолетия. Отца пережила только его дочь Фатима, но, будучи женщиной, она не смогла возглавить общину. Сунниты настаивали на том, что все мусульмане вместе должны выбрать нового вожака из числа курейшитов, родичей Мухаммада, а вот шииты полагали, что двоюродный брат Пророка Али, женатый на Фатиме, и его потомки обладают неоспоримыми правами на лидерство.
Третья, довольно малочисленная группа (хариджиты) откололась от мусульманской общины в 650–660-х годах. Они верили в то, что предводителя мусульманской общины следует выбирать из числа наиболее благочестивых людей, а потому признавали обоснованность притязаний на власть со стороны Мухаммада и первых двух халифов, но отказывались повиноваться третьему халифу и Али, который стал четвертым халифом.
Среди самих хариджитов особняком стояли ибадиты, более склонные к компромиссам с остальными мусульманами, чем собственно хариджиты. По всей вероятности, гость, убедивший царя Малала обратиться в ислам, принадлежал именно к ибадитам. Прославившиеся успехами в торговле, ибадиты первыми из миссионеров двинулись к югу от Триполи, прокладывая торговые пути и ревностно обращая африканцев в свою веру.
В первые годы после смерти Мухаммада войска халифов захватили обширные территории на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Многие сегодня думают, что победители заставляли побежденных принимать свою веру (стереотипное, так сказать, крещение мечом), но на самом деле все обстояло несколько иначе. С мусульман брали налогов меньше, чем с немусульман, поэтому для большинства правителей обращение населения недавно завоеванных земель в ислам было невыгодно. Они-то как раз нуждались в высоких налогах, коими облагались немусульмане. Например, в Иране миновали столетия, прежде чем большинство населения приняло ислам. В первые два века мусульманского господства, с 622 по 822 год, обратилось не более сорока процентов населения, а к 1000 году – около восьмидесяти процентов населения. После 1000 года ислам распространился далеко за пределы Ирана – в Африку и в Центральную Азию.
Верных воинов ислама вознаграждали в походах частью добычи, и мусульмане чрезвычайно успешно покоряли и присоединяли новые территории, однако халифам не удалось создать прочные структуры управления, способные обеспечивать стабильный приток доходов из различных областей империи. Ставя «губернаторов» во главе крупных провинций, Аббасиды порой предоставляли им фактическую независимость – столь обширными были их владения. Такой «губернатор» получал право собирать налоги на подвластных ему землях любым удобным способом, от него требовали только отдавать ежегодную долю доходов халифу. Если же он не справлялся, халиф не имел иных мер воздействия, кроме военного вмешательства. Подобный шаг был возможен далеко не всегда, ибо халифы нуждались в войсках для подавления мятежей (претендентов на трон хватало). Едва ли не всякий раз, когда очередной халиф умирал, его сыновья, а иногда и братья, устраивали кровавую распрю, триумфатором которой становился тот, кто побеждал всех соперников.
Одним из первых «губернаторов», отделившихся от Аббасидов, был свободный сын турецкого солдата-раба Ахмад Ибн Тулун. Лишенные возможности привлекать в войско необходимое количество добровольцев, Аббасиды вербовали тысячи тюрков из Центральной Азии, причем некоторые были наемниками, а других попросту покупали среди рабов. На службе все получали жалованье и вполне могли рассчитывать на карьерный рост.
Поначалу новобранцем Ибн Тулун служил в Ираке, затем, уже младшим офицером, перебрался в Египет. В конечном счете он сделался «губернатором» Фустата, предшественника современного Каира[61], и взял на себя сбор налогов по всему Египту. Мечеть, которую он возвел, поныне остается одним из популярнейших туристических аттракционов Каира благодаря просторному внутреннему двору и необычному минарету. Ибн Тулун никогда не отсылал халифу его долю доходов регулярно (современные каирцы с удовольствием рассказывают, как он обманывал верховную власть более тысячи лет назад), и халиф, разумеется, злился, но был бессилен исправить это положение.
Ключевым элементом власти Ибн Тулуна было войско, верное «губернатору», а не халифу, ибо вербовал солдат именно «губернатор». Помимо 24 000 тюрков-рабов из Центральной Азии, в этом войске было 42 000 рабов и свободных с верховий Нила и из Западной Африки. Также в войске служили «греки» – этим словом называли всех, кто происходил с византийских территорий. Из документов не ясно, как византийцы попадали в войско; быть может, их брали в плен, или они приходили как наемники. Ибн Тулун правил до своей смерти в 884 году, и наследовал ему его сын, однако в 905 году Аббасиды сумели временно восстановить контроль над Египтом.
Но в 945 году халифат попросту распался. Три брата из племенного союза Буидов, располагая каждый немалыми силами, захватили крупнейшие и важнейшие города в самом сердце владений Аббасидов, в том числе Багдад. Халиф назначил одного из братьев «верховным командиром» («эмиром эмиров»), передал ему все военные полномочия, а сам остался в заключении в своем багдадском дворце.