Опознание этих вангара позволило покончить с мифом о скрытой торговле. «Сообщают, будто купцы, которые привозят соль, не видят других, а лишь кладут свою долю [товара], черные же [затем] кладут золото. Но дело обстоит не так». Родригеш сообразил, что скрытая торговля – просто маскировка, продиктованная стремлением сохранить монополию вангара.
Еще португалец отметил важную роль рабов в торговле золотом: «Когда эти унгаруш прибывают в Жини (Дженне), каждый купец приводит с собою 100 или 200 рабов-черных или [даже] более, дабы доставить соль на головах их от Жини до золотых россыпей, а оттуда перевезти в Жини золото. Эти рабы носят [грузы] только на голове, отчего голова делается лысой и плешивой». Вангара богатели на страданиях рабов: некоторые купцы продавали до 10 000 унций золота в год.
С 1450 по 1500 год общее количество африканских рабов, вывезенных из Африки в Португалию, составило до 80 000 человек; с 1500 по 1600 год их численность выросла до 337 000 человек. До 1600 года работорговля через пустыню Сахара, Красное море и Индийский океан велась активнее, чем через Атлантику. После 1600 года атлантическая работорговля изменила эту схему, вытеснив местных купцов в Северную Африку и на Ближний Восток.
Как отмечал Родригеш, к тому времени, когда португальцы стали осваивать побережье Западной Африки, комплексная система торговых маршрутов уже охватывала всю Африку и соединяла север и восток материка с внешним миром. Золото и асбестовые платки перемещались через Гибралтарский пролив в Испанию; слоновая кость и золото попадали в Италию; слоновую же кость и рабов везли по восточноафриканскому побережью до Омана, Басры и прочих центров исламского мира. Торговые маршруты, кроме того, насыщали товарами Западную Африку – речь прежде всего о бусах и тканях из Средиземноморья и с побережий Индийского океана. Основная же нагрузка выпадала на караваны «торгового треугольника», доставлявшие бусы и ткани на юг через Сахару, забиравшие по пути соль и возвращавшиеся в средиземноморские порты с рабами и золотом.
Наличие этой комплексной сети коммерческих маршрутов заставляет взглянуть на плавания португальцев вдоль западного побережья Африки по-новому. Европейцы вовсе не открыли преимущества торговли тем царям и купцам, которых они встречали в местных портах. Им приходилось прилагать немалые усилия к тому, чтобы потеснить африканских посредников – столь необходимых, но и столь раздражающих, как тогда, так и сейчас; эти посредники были важнейшим звеном прибыльной торговли рабами и золотом. А покупатели, при всей многочисленности африканских рабов, жаждали также рабов из Центральной Азии; в следующей главе мы объясним, чем это было вызвано.
Глава 6Центральная Азия делится надвое
В мире 1000 года Центральная Азия обладала единственным ценным ресурсом – конными воинами, более опытными, чем любые другие в Европе или Азии. Когда всадники атаковали строем, ливень стрел, выпущенных ими из луков, оказывался поистине смертоносным – в какой-то степени это были предшественницы современных низколетящих вертолетов, буквально сметающих вражескую пехоту пулеметным огнем. Лишь после 1500 года огнестрельное оружие (пушки и прочее) превратилось в действенную силу против кочевников.
Амбициозные правители прибегали к различным способам, пытаясь обратить мощь этих свирепых воинов себе на пользу. Тот, кто рвался к власти, мог собрать войско из своих соплеменников и пообещать тем долю добычи. Еще он мог нанимать воинов в других племенах и создавать тем самым конфедерации нескольких племен. Или же мог собрать войско, полностью укомплектованное воинами-рабами. Цели казались очевидными – соседние сельскохозяйственные общества, среди которых сильнее всего манили Индия и Китай. Впрочем, наиболее успешные властелины вообще избегали нападений; они получали регулярный доход от «покровительства» местным царькам.
Конные воины преодолевали расстояния по суше намного быстрее, чем это позволял сделать любой транспорт того времени. Курьеры порой ухитрялись преодолеть до 300 миль (почти 500 км) за сутки, тогда как солдаты в ходе скоротечных военных кампаний продвигались в среднем на 60 миль (100 км) за день. Правда, из-за логистических трудностей, возникающих при передвижении тысяч людей, даже верхом на лошадях, обычно многочисленные войска шли медленнее – азиатский темп составлял около 15 миль (24 км) в сутки, что вполне сопоставимо с темпами передвижения войск в других частях света.
Обширная равнинная местность, простиравшаяся от Венгрии до северных рубежей Китая, служила этаким естественным прогоном длиной более четырех тысяч миль (7000 км). Когда лошадей требовалось покормить, войско останавливалось посреди степи, а затем направлялось дальше. Та же местность позднее сделалась хартлендом грядущей монгольской империи, которая после 1200 года завоевала и объединила все прежде существовавшие державы Центральной и Восточной Азии.
Еще до 1000 года центральноазиатские воины исходили степи вдоль и поперек, а их маршруты пролегали через всю Евразию. Торговцы использовали новые маршруты для перевозки товаров, небольших и достаточно легких, чтобы транспортировать их на вьючных лошадях. Самыми востребованными товарами были в первую очередь воины и их скакуны, причем не имело значения, принадлежали ли эти воины к свободному сословию или были рабами. А купцы везли ткани (отличное украшение для юрт кочевников), меха (чтобы не мерзнуть, практичный подарок для сподвижников) и драгоценные камни (их перевозить было просто и удобно). Также по этим маршрутам распространялись передовые знания в области науки, математики и календарного счисления (ценнейшие сведения) – заодно с учеными, которые странствовали от одного царского двора к другому в поисках щедрого покровителя.
Как всегда, формирование путей и перемещение товаров и идей по региону определялось политическим контекстом.
Когда Аббасиды лишились власти над Центральной Азией, в регионе началась династическая чехарда, и некоторые исламские династии правили относительно долго, а другие исчезали в небытие сразу после кончины основателя. Наиболее важные для нас центральноазиатские династии – это Саманиды, Газневиды, Караханиды и Сельджукиды. Их имена звучат крайне своеобразно и трудны в произношении, но именно эти мусульманские династии распространили ислам в Центральной Азии, Афганистане, на территории современного Узбекистана, в Северной Индии и на северо-западе Китая (чрезвычайно крупная географическая область, по-прежнему преимущественно мусульманская в наши дни); вот почему к ним следует присмотреться повнимательнее.
Глобализация 1000 года привела к дальнейшему распространению ведущих мировых религий. Христианство утвердилось в Восточной и Северной Европе ровно в то же время, когда ислам покорял Западную Африку и Центральную Азию.
По мере распространения ислама местные правители, подобно европейским князьям и африканским царькам, сталкивались с проблемой выбора религии; они пытались понять, какая именно мировая религия лучше всего отвечает их интересам и способна подарить им наиболее могущественных союзников? Одни вожди выбирали ислам, религию аббасидских халифов и их преемников Саманидов, чьи столицы находились сравнительно близко – соответственно, в Багдаде и Бухаре. Как ни удивительно (не будем забывать о привлекательности ислама для кочевых племен), другие вожди выбирали буддизм. Что получилось в итоге? Разделительная линия между двумя религиозными блоками пролегла посередине Центральной Азии, почти там же, где она пролегает сегодня в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР. Сохраняющиеся по сей день трения между мусульманским большинством Синьцзяна и немусульманским правительством Китая во многом объясняются этим историческим расколом.
Первые независимые исламские правители территории, которую сегодня занимает Узбекистан, откололись от Аббасидов по образцу амбициозных Тулунидов в Египте: они попросту перестали делиться доходами с Багдадом. Саманиды, потомки могущественного центральноазиатского рода, прародитель которого носил имя Саман[67], обратились в ислам вскоре после того, как халифат покорил бывшие владения Сасанидской империи (Иран), и быстро заняли довольно высокие позиции в аббасидской бюрократии.
Их обязанности были точно такими же, как и у прочих чиновников в империи Аббасидов, – взимать налоги и собирать войско по требованию верховного правителя. В 819 году сразу четыре брата были назначены «губернаторами» в города этой области, в том числе в Бухару, столицу Саманидов, и в Самарканд, крупный центр образованности. Местные военные силы становились все многочисленнее, а способность Аббасидов к силовому вмешательству в дела провинции уменьшалась, и эти «губернаторы» постепенно сокращали долю доходов, отсылаемых в Багдад.
В 875 году Аббасиды официально признали Саманидов своими полномочными представителями в Центральной Азии. На словах Саманиды восхваляли багдадских халифов – упоминали их имена в пятничных молитвах (как полагалось поступать в отношении глав мусульманской общины) и регулярно отсылали доклады и дары, но вот об уплате налогов Багдаду речи больше не шло. Царство Саманидов охватывало большую часть территории современного Узбекистана. Даже после распада империи Саманидов последующие мусульманские правители в Центральной Азии стремились воссоединить земли, некогда находившиеся под имперской властью. Этого так и не случилось, но все без исключения государства-преемники поддерживали ислам, и данное обстоятельство не могло не сказаться на религиозной ситуации в регионе.
Поскольку Саманиды контролировали маршруты, связывавшие степи с владениями Аббасидов и Фатимидов, то есть с Багдадом, Каиром и другими крупными работорговыми рынками, династия подкрепляла свои доходы за счет продажи в рабство военнопленных. Достаточно будет одного примера: некий князь из Саманидов разгромил тюркских кочевников, обитавших в области Хваразм, между Аральским и Каспийским морями. Он пленил около 2000 человек и продал их за внушительную сумму – 600 000 серебряных монет. Если умножить эту цифру в несколько раз, мы получим некоторое представление о доходах Саманидов от работорговли в Центральной Азии.