Итак, вот хронология событий, которой сегодня придерживается большинство ученых. Около 800 года до нашей эры древние полинезийцы отплыли из Микронезии, области к востоку от Филиппин, и достигли Самоа. Там они провели полторы тысячи с лишним лет, а в 1025–1120 годах нашей эры выдвинулись к островам Общества, расположенным в центре Тихоокеанского треугольника[84]. В промежутке между 1190 и 1290 годами они совершали плавания одновременно в трех направлениях: на север к Гавайям, на юго-запад к Новой Зеландии и на восток к острову Пасхи, или Рапа-Нуи.
Почему полинезийцы решили изучить бассейн Тихого океана сразу после 1000 года? Тут возможны разнообразные причины: и экологический кризис, и внезапный технологический прорыв (скажем, изобретение двойного каноэ) или даже влияние Эль-Ниньо – допустим, усиление ветров, облегчившее плавание к отдаленным островам. Эта новая хронология объясняет, почему инструменты вроде рыболовных крючков на разбросанных в Тихом океане островах выглядят едва ли не одинаково: люди, покидавшие родину всего столетием ранее, увозили с собой идентичные предметы.
В конце 1700-х годов моряки капитана Кука заметили, что полинезийцы покрывают большие расстояния в рыболовецких походах на крупных млекопитающих (вероятно, косаток или дельфинов-афалин); при этом британцы никак не могли понять, как местным удается прокладывать верный курс. Первая подробная информация о принципах полинезийской навигации появилась только в конце двадцатого столетия благодаря этнографам, которые трудились на отдаленных островах Тихого океана. Эти ученые записали сведения, благополучно исчезнувшие на более близких к современной цивилизации островах.
Один моряк, по имени Мау Пиаилуг, 1930 года рождения, вырос на микронезийском острове Сатавал (Каролинские острова) и обучался мореходству у старейшин своего народа. В 1983 году Пиаилуг изложил основные принципы традиционного мореходства Стиву Томасу (позднее телевизионному ведущему), американцу, который заинтересовался этими практиками. Без каких-либо навигационных инструментов Пиаилуг прокладывал курс, внимательно наблюдая за траекториями полета птиц и движения облаков, а также за бегом волн (по просьбе ученых он описал целых восемь разновидностей океанских волн).
Пиаилуг начал урок с того, что начертил на земле окружность, обозначавшую ночной небосвод, и положил в круг камни, чтобы отметить местоположение пятнадцати звезд. По его рассказу, он запоминал последовательности звезд на небе в плаваниях между Каролинскими островами, на Филиппины и Гуам, а также, благодаря полученным навыкам, мог перечислить порядок звезд для маршрутов, по которым сам никогда не ходил, – в Северную и Южную Америку, на Таити, Самоа и в Японию. Пиаилуг знал местоположение более 150 звезд и правила их сезонного перемещения по небосводу. Международная слава настигла микронезийца в 1976 году, когда он успешно преодолел 2600 миль (4200 км) от Гавайев до Таити на реплике двойного каноэ в честь двухсотлетия США. Этим маршрутом лично он плыл впервые, но никакими навигационными инструментами не пользовался.
Впрочем, затяжные бури становились испытанием даже для опытных мореплавателей, подобных Пиаилугу. В 2003 году, в возрасте семидесяти трех лет, этот моряк отправился в плавание на расстояние 250 миль (400 км) между двумя островами. Налетел тайфун; когда через две недели Пиаилуг не прибыл к месту назначения, его семья связалась с береговой охраной, которая взялась за поиски. Выяснилось, что путешественник жив – и, несмотря на бесчинство стихии, отлично знает, где находится. Отказавшись от помощи, он продолжил свой путь и благополучно вернулся домой.
Рассказы Пиаилуга о традиционной навигации объясняют, как древние мореходы могли добираться до Мадагаскара от Малайского полуострова. Выискивая взглядом конкретную звезду на рассвете и на закате, они двигались по широте приблизительно на шесть градусов южнее экватора. От пролива Сундра между Суматрой и Явой на запад, к островам Чагос, маршрут далее вел по прямой через Индийский океан к Сейшельским островам, лежащим севернее Мадагаскара. Перемещение осуществлялось либо на двойных каноэ под парусом, либо, если прав в своих предположениях Пьер-Ив Манген, на больших деревянных лодках с несколькими парусами.
Эти плавания обеспечили заселение множества отдаленных островов по всему Тихому океану, а также Мадагаскара. Мы знаем, что малайские лодки перевозили мужчин и женщин, крыс, свиней и собак; люди и животные заселяли многочисленные острова, которые встречались на пути. Переселенцы везли привычные им растения, скажем, сладкий картофель, плоды хлебного дерева (без косточек, при запекании получается этакое подобие хлеба) и таро (съедобный корень, который нужно растолочь перед употреблением в пищу); тем самым прежде пустовавшие острова, на которые они высаживались, включались в общее пространство человеческой цивилизации.
Те, кто остался в Юго-Восточной Азии, тоже продолжали бороздить моря и в этих плаваниях сталкивались с представителями всех важнейших соседних культур того времени, прежде всего индийской культуры. Даже сегодня влияние Индии на Юго-Восточную Азию очевидно в архитектуре и религиозной жизни, будь то в Индонезии или на материке, в Камбодже, Таиланде и Вьетнаме.
Появись у нас возможность путешествовать во времени, мы бы увидели, что местные жители издревле носили одежду из индийского сукна и употребляли пищу, испытавшую явное влияние индийской кухни. О раннем проникновении индийской культуры в Юго-Восточную Азию говорят санскритские и тамильские надписи и каменные изображения Будды, датируемые 300–600 годами нашей эры. Когда миссионеры из Северной Индии появились в Юго-Восточной Азии, их встретили люди, поклонявшиеся духам, которые, как считается, живут в горах, пещерах, деревьях, отдельных скалах и прочих приметах ландшафта. Еще духи-хранители (и духи предков) присматривали за отдельными домохозяйствами и целыми деревнями. После 600 года индуистские божества, в особенности два главных бога, Шива и Вишну, приобрели свою паству в этом регионе.
В ту пору крупнейшими политическими единицами Юго-Восточной Азии являлись деревни и вождества. Плотность населения во всем регионе была невысокой: в 1600 году на одну квадратную милю приходилось около 14 человек (или 5,5 человека на один кв. км), что составляло менее одной седьмой плотности населения Китая (без Тибета). Наверняка раньше население было еще малочисленнее, а плотнее всего люди жили там, где интенсивно выращивали рис – к примеру, в дельте Красной реки (Хонгха) во Вьетнаме.
Подданные местных вождей охотились и собирали дикорастущие растения. В деревнях занимались земледелием, то есть вырубали и сжигали участки лесистой местности, расчищая место для посадки сельскохозяйственных культур. Когда поля оскудевали питательными веществами, расчищали новое место, поэтому такой метод ведения сельского хозяйства иногда называют кочевым. В любом случае, возделывали ли они почву, охотились ли и собирали растения или промышляли тем и другим вместе, древние обитатели Юго-Восточной Азии привыкли переселяться с места на место и собирать/разбирать временные жилища, которые обычно строились на сваях над землей.
Индийские миссионеры, подвизавшиеся советниками местных правителей, зачастую владели санскритом, тамильским и прочими индийскими языками и умели писать. Знакомя местные народы с индийскими алфавитами, они обучали вождей вести учет храмовых даров и поддерживать письменное общение с соседями. Иногда писцы делали пометки на санскрите или тамильском, а иногда использовали буквы какого-либо индийского алфавита для передачи фонетики местных языков. Эти сохранившиеся надписи служат наиболее важными источниками по истории данного периода. Раньше ученые думали, что распространение индийской культуры было стремительным и внезапным, однако сегодня считается, что оно шло постепенно и многие местные правители сами выбирали, что принять, а что отвергнуть.
Подобно командирам военных отрядов по всему миру на рубеже 1000 года, вожди Юго-Восточной Азии обращались в ту или иную универсальную религию, дабы укрепить свою власть. Буддизм и индуизм в равной степени приобрели немало приверженцев среди местной знати. Чрезвычайно привлекательным оказался буддийский идеал праведного царя-чакравартина. Этот образ, охотно воспринятый степными племенами Северной Азии (вспомним киданей), широко утвердился и в Юго-Восточной Азии. Причем «ареал» чакравартинов не ограничивался буддистами; индуисты тоже верили в то, что талантливые правители способны править обширными владениями лишь благодаря божественной поддержке.
Волна религиозных обращений обернулась возведением ряда храмовых комплексов, в число которых входят и некоторые жемчужины общечеловеческой культуры – Боробудур в центральной Яве, храм Шивы Брихадисвара в индийском Танджавуре и Ангкор-Ват в Камбодже. Размеры и красота этих религиозных сооружений по сей день внушают благоговение, и каждый их посетитель задается вопросом: а как, собственно, ранним обществам удалось построить столь внушительные комплексы? Что ж, эти общества выработали особую схему государственного устройства, которую мы определяем как «храмовое государство»; в этой схеме превозносили ритуал, а храмы играли ключевую роль при осуществлении крупных общественных проектов.
Правители храмовых государств приходили к власти обычным путем – кто опережал соперников коварными уловками, кто побеждал в битве, – но в дальнейшем, обретя главенство, уже не полагались исключительно на силу и принуждение. Они поощряли стремление подданных видеть в правителях олицетворение главных божеств индуизма и буддизма. Как бы соответствуя заветам модели чакравартина, эти монархи жертвовали храмам землю и иные дары, а их подданные регулярно наблюдали, как правители совершают храмовые ритуалы.
Поскольку эти государства во многом зависели от личной харизмы правителя и его способности и умения, выражаясь современным языком, проецировать свое могущество, авторитет таких государств был подвержен изрядным колебаниям. Сильные правители храмовых государств заключали различные союзы, делали подношения отдаленным храмам и собирали дань (или дары в знак уважения) от своих коллег из дальних земель. Они были в состоянии нанимать многочисленные войска и отправлять морские экспедиции в океан. У слабых же правителей все обстояло наоборот. Как следствие, храмовые государства то расширялись, то сжимались, подобно воздушному шару.