са сменила Зувилу в качестве ключевого торгового узла Северной Африки, привычные транссахарские пути (золотой и рабский) тоже сдвинулись к западу.
Стоило да Гаме обогнуть мыс Доброй Надежды, как он перестал – если оценивать его перемещения из нашего времени – считаться открывателем новых морских путей. Ведь он ступил на хорошо освоенный морской путь из Персидского залива в Китай; этот маршрут соединял портовые города Восточной Африки с портами Индийского океана. На этом маршруте не составляло труда найти лоцмана, способного провести четыре корабля да Гамы через Индийский океан в порт Каликута, прославленный своими пряностями. Лоцмана, который присоединился к да Гаме в Малинди, звали Малемо Кана (или Канака), и два источника, которые называют его по имени, сообщают, что он был мавром и умел говорить по-итальянски.
Маршрут, соединявший Китай с Африкой, был наиболее длинным и оставался наиболее активным морским торговым путем до 1492 года; важнейшим товаром, по нему доставлявшимся, были «ароматики», то есть благовония, пряности и душистая древесина. После 1492 года стали широко использоваться трансатлантический маршрут из Европы в Америку и транстихоокеанский из Америки на Филиппины; они заметно потеснили старый «персидский» маршрут, но отнюдь не заставили полностью от него отказаться.
Создавая собственную империю в Америке, испанцы захватили ацтекскую столицу Теночтитлан и основали Мехико, которому придали столичный статус. Колумб сознавал значимость и охват существующих американских торговых путей. В 1502 году, когда его люди взяли на абордаж огромное каноэ майя около острова Гуанаха, в 43 милях (70 км) к северу от Гондураса, он мгновенно оценил «все товары этой земли»: высококачественные ткани, ножи из обсидиана, медные колокольчики и деревянные мечи задолго до европейцев распространялись на территории между полуостровом Юкатан и Карибами.
Колумб не мог знать о местных торговых путях, которые связывали майянский север с американским юго-западом и долиной реки Миссисипи, а также с Панамой и Андами на юге, зато испанцы, двинувшиеся в Америку по его следам, сполна воспользовались этими древними маршрутами – и создали новые империи в Мексике и Перу.
В 1519 году, когда Кортес только прибыл в Мексику, он завел дружбу со знатной женщиной из ацтеков по имени Малинче, ранее плененной майя. Свободно владевшая майянским и языком науатль, на котором говорили ацтеки, она помогала Кортесу вести переговоры и заключать союзы с различными племенами, желавшими низвергнуть ацтеков. Испанцы овладели столицей ацтеков всего за два года в том числе стараниями этой Малинче. Располагавшаяся южнее империя инков оказалась столь же уязвимой, но по иной причине: Писарро, явившийся со стороны моря, из Панамы, прибыл в разгар местного конфликта из-за прав на главенство и сумел извлечь выгоду для себя и своей родины.
Никто из испанцев – уж конечно, не Колумб – о том не догадывался, но вскоре выяснилось, что все они заражены смертоносными микробами, перед которыми амероиндейцы совершенно беззащитны. Длительный период изоляции после появления на материке первых поселенцев около 10 000 года до нашей эры лишил коренные народы Америки иммунитета (если тот у них вообще был) перед европейскими болезнями, будь то оспа, грипп и даже банальная простуда.
Никаких данных о численности не сохранилось, поэтому историки расходятся во мнении относительно количества населения Америк в 1492 году – оценки варьируются от десяти миллионов до ста миллионов человек. Первая более или менее достоверная информация содержится в испанской переписи 1568 года. Всего около двух миллионов амероиндейцев в аграрных центрах Мексики и Перу пережили занесенные европейцами болезни. (Возможно, уцелел еще миллион человек в отдаленных уголках). Эта массовая гибель коренных народов открыла дорогу переселению европейских колонистов.
В 1600-х годах Британия, Нидерланды и Франция сделались ведущими европейскими державами, потеснив испанцев и португальцев, а их соотечественники принялись заселять Северную Америку. Местные жители преподали европейцам множество навыков выживания, и это способствовало успешной колонизации принципиально чуждой для Европы среды. Напомню, что викинги покинули северо-восточную Канаду на рубеже 1000 года, а Гренландию – после 1400 года, сочтя североамериканскую среду чрезмерно суровой.
Вождь Скванто (полное имя Тискуантум) помог отцам-пилигримам пережить первую зиму в Плимуте. Менее известно, что еще до прибытия пилигримов Скванто был похищен (в 1614 году) английским авантюристом; тот привез вождя в Европу и продал в рабство в Испании. Скванто удалось бежать и вернуться в окрестности Кейп-Кода. Когда пилигримы с ним столкнулись, он удивил их знанием английского.
Лоцман да Гамы Малемо Кана, Малинче, Скванто – эти посредники являются ключевыми фигурами сравнительно недавней (в исторической перспективе) европейской экспансии, но мы не всегда верно оцениваем их роль. Да, они помогли европейцам больше узнать о новых землях и в конечном счете покорить те сообщества, из которых происходили эти люди. Но на самом деле они сделали намного больше. Они предоставили доступ к системе торговых путей и контактов, к сети, созданной коренными народами задолго до прибытия европейцев. Эти посредники внедрили европейцев в указанную сеть, причем довольно быстро.
Некоторые уголки земного шара покорились европейцам позже прочих. Когда в конце 1700-х годов Джеймс Кук прибыл в Южные моря, то сразу понял ценность познаний жреца Тупии в традиционной полинезийской навигации и географии. Вместе они составили карту этого региона, что помогло Куку отыскать многие острова, разбросанные по всему Тихому океану. Плавания Кука стали первой фазой заселения британцами Австралии и Новой Зеландии.
Вообразим на мгновение мир, в котором европейские путешествия 1490-х годов и последующие заселения разных континентов вовсе не состоялись. Каким был бы этот мир? Конечно, объемы мировой торговли продолжали бы возрастать. Уже в 1225 году китайский торговый чиновник Чжао Жугуа перечислял сорок один товар, предназначенный для Средиземноморья, Восточной Африки, Индии и Юго-Восточной Азии – рынков сбыта для китайского экспорта.
Персидский ученый Саади писал тридцать лет спустя, в 1255 году, о встрече с неким торговцем на острове Киш в Персидском заливе. Этот богач владел 150 верблюдами и сорока рабами и слугами. Всю ночь он хвалился своими путешествиями и знакомствами за границей, но признался, что до сих пор мечтает о новой деловой поездке (снова употребим современное выражение). Начать ему хотелось из области Фарс в современном Иране: «Я хочу повезти в Китай персидскую пемзу, – я слышал, она там в высокой цене, а оттуда повезу китайский фарфор в Рум, румийский шелк – в Индию, индийскую сталь – в Алеппо, алеппское стекло – в Йемен, а йеменские ткани – в Персию»[103]. По возвращении он вполне мог бы повторить этот путь снова, возникни у него такое желание.
Вообще, надо признать, маршрут кажется непростым: из Ирана в Китай, в Анатолию (нынешняя Турция), в Индию, Сирию, Йемен, затем обратно в Иран. План купца заключался в том, чтобы купить некий товар в одном месте, продать его в следующем городе и использовать вырученные средства для финансирования следующего этапа своего путешествия. Вряд ли он и вправду совершил эту поездку, но ему явно были известны все отдаленные места с их товарами, так что длительная поездка была, безусловно, осуществима.
Как показывает предлагаемый маршрут купца, торговые пути через Ближний Восток продолжали развиваться даже после того, как империя Аббасидов распалась, а независимые правители захватили власть в ее «осколках». Ученые и поэты странствовали по этим путям в поисках покровительства правителей, а к ним присоединялись ученики медресе, желавшие обрести наставника, причем как мужчины, так и женщины. Миллионы рабов, ввозимых из Африки, Восточной Европы и Центральной Азии, также вынужденно перемещались по этим торговым путям на рынки Каира, Багдада и других крупных городов.
Без путешествий Колумба и да Гамы и последующего заселения новооткрытых земель европейцами эти торговые пути, можно смело предположить, развивались бы еще быстрее, поскольку купцы находили бы новые товары, производимые в одном месте и востребованные в другом. Действительно, это лишь вопрос времени, когда сложившиеся торговые сети Афро-Евразии и обеих Америк объединились бы в общую систему. Викинги уже проторили дорогу через Северную Атлантику в 1000 году, а их последующие плавания за древесиной показывают, что они были готовы возвращаться в Америку, когда заблагорассудится. Как спрос в Китае на морские водоросли побуждал рыбаков двигаться на юг, пока они не открыли Австралию на рубеже 1500 года, так и устойчивое потребление «ароматики» заставило бы мореходов преодолеть страх перед Задними воротами бездны, оставить за спиной Филиппины и выйти в Тихий океан.
Но европейские экспедиции все-таки имели место, и европейцы заселили обе Америки и Австралию. Историкам привычно различать волны эмиграции: первая волна расселения европейцев по всему миру началась после 1500 года, а вторая волна опиралась на достижения промышленной революции, которые позволили европейцам продвинуться глубже и утвердить свою власть над колонизированными землями. Пароход давал возможность доставлять грузы быстрее и надежнее, чем парусники; первые европейские пароходы пересекли Атлантику в 1820 и 1830-х годах. Размещение пушек на палубах превратило эти пароходы в канонерские лодки, что позволило британскому флоту выиграть Крымскую войну и «две опиумные войны» с Китаем[104]. В 1857 году очередное изобретение – телеграф – способствовало подавлению британцами мятежа в Индии: благодаря телеграфу колониальные офицеры оперативно выясняли, где сильнее всего нужны войска.
Затем британцы начали перевозить солдат и снаряжение по железной дороге; это было важнейшим технологическим новшеством 1800-х годов. Железная дорога открывала возможность перебрасывать силы куда угодно, лишь бы заранее проложили пути. Раньше, в 1850-х, было сделано открытие, что ежедневный прием хинина не дает заразиться малярией. Все перечисленные технологические инновации стали залогом второй волны колонизации, которая шла не только вдоль побережья, но и распространилась на африканскую глубинку в конце 1800-х годов.