отправился через Кулонгер и Кельбург в Великий Бедер, где оставался несколько месяцев. В течение следующего затем года Никитин, по-видимому, продолжал путешествовать по Индии, что видно из подробных, изобличающих самовидца описаний городов Биджнагура и Рачюра. С наступлением 1471 года Никитин задумал вернуться на родину, что осуществить было нелегко вследствие происходивших в то время на Индостане войн. Боясь оставаться в Индии, чтобы не издержать всего своего достояния, Никитин вынужден был отказывать себе во многом: не пил ни вина, ни сыты и все же издерживал в день по два с половиною алтына. За месяц до байрама он вышел из Бедера и чрез Кельбург, Кулури, город, знаменитый драгоценными камнями, особенно сердоликом (в этом городе Никитин провел пять месяцев), Алянд, куда он прибыл, вероятно, во второй половине октября 1471 года, Ка-мендрию, Кынаряс, Сур в начале 1472 года добрался до Дабыля. Таким образом, во время своего путешествия по Индии Никитин объехал значительную часть западного полуострова, между реками Кистной и Годавери, т. е. области Аурунгабад, Бедер, Гейдерабад и Беджапур. Вместе с описаниями местностей, которые он посетил, он занес в свои записки и замечания о природе страны и ее произведениях, о народе, его нравах, верованиях и обычаях, о народном управлении, войске и т. п. Его заметки о народном управлении, несмотря на свою сбивчивость, любопытны тем, что их нет в рассказах других современников. Большой точностью отличается рассказ Никитина о поклонении индусов «Буте» в священном городе Парвате. Из животных он обратил внимание на слонов, буйволов, верблюдов, обезьян, живущих, по его словам, в горах, по скалам и по лесам и имеющих своего «князя обезьянского». Поразили Никитина также змеи «в две сажени длиной» на улицах Бедеря и птица «гукук», летающая ночью, предвещающая смерть и изрыгающая огонь на тех, кто намеревается ее убить. Из царства растительного Никитин обратил внимание исключительно на некоторые пальмы и «великие», по-видимому, кокосовые, орехи. Подробно описаны Никитиным в особых заметках пристани Индийского моря. Описание это особенно любопытно, так как дает довольно подробные сведения о торговле и мореплавании того времени. Никитин указывает, чем богата каждая пристань. В Дабыле Никитин окончательно распростился с Индией. Припоминая своей отъезд, он отметил, что Дабыль — город очень большой, что туда съезжается все поморье Индейское и Эфиопское. «И ту окаянный аз рабище Афанасие Бога вышняго, творца небу и земли, взмыслихся по вере, по христианской, и по крещении Христове и по говейных святых отец устроенных, и по заповедех апостольских, и устремихся умом пойти на Русь». Он сел в тову (судно), договорив для себя место за два золотых от Дабыля до Ормуза. Однако ветры занесли корабль в сторону и после месячного плавания он пристал к берегу в виду Эфиопских гор, где подвергся нападению туземцев. Через пять дней корабль продолжал плавание, а через двенадцать Никитин высадился в Мошкат. Здесь он отпраздновал шестую за время своего странствования Пасху и после девятидневного плавания прибыл в Ормуз, откуда по знакомым местам добрался до расположенного близ Тавриза стана знаменитого завоевателя Западной Азии — Асан-бега, где провел десять дней, чтобы разведать, каким путем можно пробраться на север. В сентябре 1472 года он через Арцингам направился в Трапе-зонт, куда прибыл ко дню Покрова. Здесь Никитин подвергся обыску, причем у него «все, что мелочь добренькая, они выграбили все». С большим трудом, вследствие частых бурь на Черном море, удалось Никитину добраться до Балаклавы, а оттуда к Кафе, где он облегченно воскликнул: «милостию Божиею преидох три моря». Неизвестно, какою дорогою воротился Никитин на Русь, но можно думать, что возвращался он через Крым и Литву. Умер Никитин, не доехав до Твери, — в Смоленске. Лучшая характеристика Афанасия Никитина и его дневника, внесенного в полном виде в «Софийский временник» под 1475 годом под заглавием «Написание Офонаса тверитина купца, что был в Индеи четыре года, а ходил, сказывают, с Васильем Папиным», — дана академиком И. И. Срезневским. «Как ни кратки записки, оставленные Никитиным, — говорит он, — все же и по ним можно судить о нем, как о замечательном русском человеке XV века. И в них он рисуется, как православный христианин, как патриот, как человек не только бывалый, но и начитанный, а вместе с тем и как любознательный наблюдатель, как путешественник писатель, по времени очень замечательный, не хуже своих собратьев иностранных торговцев XV века. По времени, когда писаны, его записки принадлежат к числу самых верных памятников своего рода: рассказы ди Конти и отчеты Васко да Гама одни могут быть поставлены вровень с «Хожением» Никитина. Как наблюдатель, Никитин должен быть поставлен не ниже, если не выше современников-иностранцев». Предприимчивый, совершивший, вероятно, не одно путешествие за пределы Руси, что видно из приведенного им сравнения изображения Будды со статуей Юстиниана, находившейся в Константинополе, и дружественных его отношений с иностранными купцами, Никитин, несмотря на неудачи, не падал духом и, увлеченный рассказами восточных купцов, «залгавших его псов-бесерменов» о находившихся в Индии товарах, полезных для его родины, смело пробирался вперед, в земли неведомые. Общительный, наблюдательный, быстро усваивавший языки, Никитин тщательно знакомился с предметами торговли каждого города, а попутно и с природой и жителями каждой страны. Человек верующий, после пропажи религиозных книг вынужденный соблюдать посты и праздники приблизительно, Никитин искренно скорбел об этом, жалуясь в «Хожении», что не знает, «когда пост, когда Рождество Христово, когда среда, когда пятница». Видя новые религии, Никитин невольно должен был задаваться вопросом, какая же вера правая, и приходил к замечательному для человека того времени заключению: «А правую веру Бог ведает, а правая вера — Бога единого знати и имя его призывати на всяком месте чисте чисто». Отмечая особенности и достоинства виденных им земель вполне беспристрастно, Никитин часто переносился мыслью на Русь. С особенною силою проснулись в нем воспоминания о родине в городе Дабыле. Даже после всего того, что он видел в разных странах, русская земля кажется ему всего прекраснее, и, вспоминая ее, Никитин восклицает: «А Русская земля — да сохранит ее Бог, Боже, сохрани ее! В этом мире нет такой прекрасной страны. Да устроится Русская земля!»
Затрапезновы
К числу ярославцев, наживших капитал торговлею города, принадлежал купец гостиной сотни Максим Семенович Затрапезнов, отец основателя Ярославской Большой мануфактуры — Ивана Максимовича Затрапезнова.
Но — прежде всего — несколько слов о населении городов тогдашней Руси, о «купцах гостиной сотни» и о их роли и значении в ряду других городских сословий.
Главным лицом в городах того времени был воевода; в его руках сосредоточивалась вся правительственная власть по областному управлению: он должен был хранить и промышлять государевы интересы, беречь накрепко, чтобы не было грабежа и разбоя, воровства, корчемства и распутства; судил воевода и по гражданским делам, ведал и духовные, и военные; челобитчики и просители приносили воеводе «посулы» и «поминки», а его близким и слугам подарки; это называлось «кормлением воеводы» и, по тем временам, не имело ничего зазорного; кого угощал воевода, за это приглашенные должны были отдаривать.
Вторым за воеводою был губной староста, ведавший дела полицейско-уголовные, он избирался на должность из дворян всеми сословиями.
Для мирской службы земскими людьми (т. е. торговыми и посадскими людьми, черною сотнею и крестьянами) избирались земский головной староста и, в товарищи ему, земские старосты, от каждой сотни по одному; в Ярославле их, по числу сотен, было 7; к ним от обществ — волостные третчики или совестные люди.
На земских выборных, на головного старосту и на его товарищей было возложено дело оценки имущества податных лиц, раздел земли и вообще городовое хозяйство, раскладка податей, выбор целовальников к государеву делу, т. е. присяжных, целовавших крест. На службу в земскую избу всегда выбирались богатые люди; и тяжела была эта служба, в большинстве ведшая к разорению служащих, так как недоборы по податям и определенным доходам падали на них.
Полицейские служители в городе назывались «земскими ярыжками»; они ходили в каком-либо одноцветном платье и имели на груди буквы «З.Я.».
Городские обыватели делились на «беломестцев», т. е. не платящих поземельные подати, и на «тяглых людей» — платящих подати.
К беломестцам принадлежали: духовенство, служилые и ратные люди и ремесленники, работавшие по казенной надобности. Государевы гости и — наконец — купцы гостиной и суконной сотни.
К тяглым людям принадлежали: посадские, казенные и черной сотни люди и слободские.
К духовенству принадлежали причты церквей с их семьями и монашествующие. Класс служилых людей составляли лица, находящиеся на службе по указу царя; сюда же принадлежали и ратные или военные люди, казенные мастеровые и купцы государевой сотни, или государевы гости.
Государев гость есть особое почетное звание, дававшееся купцам в XVII веке за заслуги государству в коммерческих делах; таких было немного; так, в царствование Алексея Михайловича число всю Россию, не превышало тридцати; на звание это выдавалась грамота, привилегии их состояли в том, что они и не отделенные от них их семьи подлежали только царскому суду, или особому лицу, на: ному по указу царя; как они, так равно их семьи и служащие, освобождались от общинных служб, пошлин и повинностей, имели право вотчинами и получать поместья; имели свободный выезд за границ варами; они были освобождены от присяги, а вместо них отвечали де и присягали их служащие; они могли держать у себя безъявочно всякого рода напитки и топить летом печи и бани; за обиду и бесчестье гостю платилось 50 рублей, а за обиду детей — 20 рублей; служба гостей, по назначению царя, была финансовая: заведование таможнями, кружечными дворами, царскою казною и казначеями; гости, для своего времени, были весьма крупными капиталистами: торговые обороты их простирались от 20 до 100 тысяч рублей в год, каковые, если принять во внимание ценность денег тогда и те