ь себя просто человеком, не солдатом, а женщиной…
Поскрипывая и покряхтывая на ухабах, жалуется на свою нелегкую военную судьбу старенькая трехтонка.
Она ползет со скоростью черепахи, но летчики не замечают этого. Они спят. Спят сидя и стоя — кто как пристроился в кузове. И в столовой нет обычных разговоров и возбужденных рассказов о недавних полетах. У всех на уме одно: скорей проглотить немудрящий завтрак из кружки чая да двух черных сухарей и спать. Ох, как хочется спать!
В большой почти квадратной комнате общежития на грубо сколоченном столе, придвинутом вплотную к двухэтажным нарам, возвышается стул, на котором восседает штурман Мочалов. Вся его одежда состоит из пилотки, трусиков и сапог. Голый живот штурмана опоясан ремнем, из расстегнутой кобуры виднеется рукоятка «ТТ». Руки Мочалова скрещены на груди, выглядит он важно и величественно.
— Входите, входите, мои подданные! — произносит штурман, едва мы переступаем порог комнаты.
— Артист! Ошалел, что ли? Мы совсем не расположены к шуткам — скорей бы спать!
— Кто смеет грубить мне, вашему королю?! — Вороненый ствол пистолета ползет по нашим лицам. — Кто смеет оскорблять своего монарха?! Ты? Или ты?
Ствол пистолета тычется в сторону одного, другого. Кто-то пытается проскользнуть в дверь.
— Стой! От двери! Вы забыли правила этикета, мои подданные. Король милостив, но он может быть и жесток…
— Готов, — шепчу я на ухо Борису. — Чокнулся.
Мы все стоим у противоположной стены под дулом пистолета Мочалова. В кого первого пошлет он пулю?
— Надо обезоружить, — шепотом отвечает Борис. — Пошли. С двух сторон.
— Кто там шепчется?
Опять ствол пистолета скользит по нашим лицам. Что стоит ему нажать спуск?.. Черное отверстие замирает на моей переносице.
— Не вы шептались?
— Нет… Я…
— Не забывайте добавлять «ваше величество»! Итак, вы шептались?
— Нет… ваше величество.
— Вы делаете успехи, мой лейтенант. Не исключено, что я подумаю о вашем производстве… Руки! Вы пытаетесь обнажить оружие?
Пистолет Мочалова нацелился в другую сторону. Мы с Борисом обмениваемся мгновенным взглядом и шагаем вперед.
— Стой! Один ко мне, остальные на месте! Пистолет вновь уткнулся в мою переносицу. По коже ползут неприятные мурашки.
— В трудах ты обрящешь счастье… Сыми сапоги, чадо!
Я кошусь взглядом на направленный в мою голову пистолет, шагаю к столу, протягиваю руки к мочаловскому сапогу и — недаром в училище столько часов было затрачено на самбо! — одним ударом выбиваю пистолет из его руки. В то же мгновение ко мне на помощь бросается Борис, наваливаются на Мочалова и остальные ребята.
— Анафема! Анафема! — вопит Мочалов. — Устал! Устал, дети мои! Уложите спать…
Мы укладываем его обмякшее тело на нары и укрываем одеялом. Мочалов вздрагивает мелкой дрожью и приглушенно бормочет:
— А вчерась жандармиха ездила с Коськой-буфетчиком за реку… Не унывай, жандарм!..
Кто-то советует сходить за врачом.
— Братцы, шоколадку бы, а? — неожиданно просит Мочалов. И тут мы замечаем на столе горку шоколадных плиток — паек летчиков эскадрильи.
— Здарылось же таке… — горько вздыхает Иван Казюра. — От лышенько! Як, хлопцы, усе оддамо?
— Весь! Отдавай весь!
Иван сгребает шоколад и сует его под одеяло Мочалову. До нас доносится шуршание бумажек и аппетитный хруст. Через минуту из-под одеяла высовывается улыбающаяся физиономия Мочалова.
— Отличный шоколад! — довольно говорит он. — Здорово я вас, а?
Первым в него швыряет подушку Борис. Следом летят комбинезоны, унты — все, что попадает под руки.
— От ж мастер! — восторгается Казюра. — Артист! Та ще який!
В это время распахивается дверь, и в клубах пара появляется комиссар полка.
— Смирно! — командует Казюра, ближе всех оказавшийся к двери. — Товарищ комиссар, вторая эскадрилья отдыхает после полетов…
— Ничего себе отдых! — смеется комиссар. — Бои местного значения! А еще говорят: летчики переутомились. Не перевелись силы, хлопцы?
— Не перевелись, товарищ комиссар!
— Тогда пять минут на сборы. Построение возле штаба. Форма — шинели и сапоги…
Полк выстроен широким каре: три стороны его — летчики, штурманы, оружейники и мотористы, четвертая — офицеры штаба. В середине стол, накрытый красным.
Командир полка громко командует:
— Смирно! Равнение на средину! Товарищ член Военного совета, шестьсот восьмидесятый авиационный полк выстроен по вашему приказанию!
— Здравствуйте, гвардейцы!
Ответ прозвучал разноголосо. Приветствие явно обращено не к нам.
— Плохо отвечаете! — улыбается член Военного совета. — Или думаете, я не к вам обращаюсь? К вам, к вам. А теперь… Смирно! Слушай: «Приказ Верховного Главнокомандующего…»
Застыли в строю летчики, штурманы, техники. Слушают приказ, в котором перечисляются недавние боевые дела. Вспоминают те дни, вспоминают товарищей, которым уже никогда не встать в строй…
— «…Приказываю: за мужество и проявленный героизм шестьсот восьмидесятый авиационный бомбардировочный полк переименовать в сорок пятый гвардейский…»
Тяжелый бархат пурпурного полотнища знамени чуть колышется на ветру. Командир полка склоняет перед ним колено и целует край знамени. И все мы опускаемся на колено, повторяя за командиром слова гвардейской клятвы: «Ни шагу назад!»
Будто ничего и не произошло. Мы такие же, как и были час назад. Такие? Нет, мы другие! Мы выстояли! Впереди еще много боев. Мы не отступим. Мы — гвардия!..
За боевые отличия, стойкость и массовый героизм личного состава, проявленные в Сталинградской битве, приказом Верховного Главнокомандующего были не только преобразованы в Гвардейские некоторые полки и дивизии 16-й воздушной армии, но одновременно им были присвоены почетные наименования Сталинградских.
В феврале 1943 года после разгрома немецких войск под Сталинградом решением Ставки Верховного Главнокомандования был образован Центральный фронт во главе с генералом армии К. К. Рокоссовским. Войска фронта развернулись между Брянским и Воронежским фронтами и приняли участие в боях на орловском направлении, образовав северный фас Курской дуги. Сюда же из-под Сталинграда передислоцировалась и 16-я воздушная армия, в состав которой входили наша 271-я ночная бомбардировочная авиадивизия и наш 45-й гвардейский полк.
Задание будет выполнено!
Глубокий снег на полях в один день осел и пропитался до самой земли влагой. Веселые, звонкие ручьи устремились с холмов в низины, образуя недолговечные озера талой воды. Пришла весна, а с нею распутица, которая вывела из строя все полевые аэродромы. Фронтовая авиация получила кратковременный отдых от непрерывных боев.
Но мы летаем. Великими усилиями БАО и полкового технического состава на взлетной полосе сохраняется снежный покров. На день полосу прикрывают соломой от палящих лучей солнца, ночью солому сгребают в сторону, и взлетают самолеты, разбрызгивая лыжами воду и ошметки талого снега, перемешанного с грязью.
Взлетать с такой ограниченной полосы трудно. Поэтому на задания уходят самые опытные экипажи. Цель полетов — фоторазведка и «свободная охота».
Фоторазведка для нас — новое дело. Мне легче — это было в программе военного училища. Несколько занятий, проведенных с нами инженером по спецоборудованию Петуховым и офицерами из разведотдела дивизии, позволили нам получить общее представление об аэрофотосъемке. Теперь же надлежит овладеть практикой.
Основное внимание уделяем определению направления и интенсивности передвижения войск противника, изучению системы его зенитной обороны, концентрации техники и живой силы, расположению артиллерийских точек. Все эти данные суммируются затем в разведотделе фронта и, дополненные данными, полученными другими видами разведки, представляют цельную и развернутую картину дислокации войск противника и характеристику его огневой мощи.
А весна берет свое. Кое-где уже подсыхают и пылятся дороги, появились первые побеги зелени, и наша снежная полоска превратилась в длинную грязную лужу. Техники переставили самолеты с лыж на колеса, тяжелый тракторный каток прошелся вдоль поляны у леса, и уже готова новая взлетная полоса.
Откуда-то из тыловых заводов летчики специального перегоночного полка пригнали два десятка самолетов с усиленными двигателями, большей грузоподъемностью и скоростью. Прибыло и пополнение — летчики и штурманы, только что выпущенные из специального училища. Пока они учатся искусству дневных и ночных полетов, воздушной стрельбе и бомбометанию, наши шесть наиболее опытных экипажей, прозванных полковыми остряками «двенадцатью апостолами», продолжают разведывательные полеты. Но учеба не обходит стороной и нас — изучаем эрэсы, которые техники-оружейники устанавливают на наших машинах, учимся пользоваться ночным коллиматорным прицелом. И опять учебные полеты, учебные стрельбы… Реактивный снарядишко до смешного мал и на первый взгляд не внушает никакого доверия, но при более близком знакомстве вызывает восхищение. Окутанный снопом багрового пламени, он сходит с балки с таким ревом, что кажется, будто самолет от этого грохота не только останавливается, но даже пятится назад. Огненная дуга прочерчивает весь путь снаряда и, встречаясь с землей, далеко разбрасывает стог прошлогодней соломы — цель. Что и говорить, «катюша» в миниатюре — грозное и совершенное оружие!
Наконец после длительного перерыва полк получает боевую задачу уничтожить железнодорожный разъезд южнее Брянска. Разъезд до того мал, что на наших картах даже не имеет названия. Однако, по данным партизанской разведки, на этом разъезде концентрируется боевая техника и живая сила противника, а в прилегающем лесу имеются значительные склады боеприпасов.
Нашему командованию уже известно, что гитлеровцы начали подготовку к операции «Цитадель», цель которой рассечь и окружить наши войска на Курской дуге. Перед тем как приступить к осуществлению такой значительной операции, немецкое командование решило разделаться с партизанами Брянщины. Боевая техника и войска, сосредоточенные на безымянном разъезде, предназначены для карательной экспедиции против партизан. Необходимо сорвать планы карателей.