Группа Плиева непрерывно движется. Хотя маршрут ее движения, как и посадочная площадка двухчасовой давности, обозначен на полетной карте, не так-то просто отыскать в немецком тылу подвижную механизированную группу, которая к тому же тщательно маскируется от воздушного противника.
— Борис Евгеньевич! — окликает Кисляков летчика. — Поднабрал бы высотенку. За этим лесным массивом должна быть речушка. Где-то между ней и лесом и находятся конники.
— А низинами не пройти?
— Нет. Большой массив, и никаких ориентиров. Набирай высоту!
— Набирать так набирать. — Скворцов явно предпочитает лететь на бреющем. — Только уж ты посматривай!
— Смотрю, смотрю!
Самолет поднимается над лесом и летит почти над самыми верхушками деревьев — маленькая зеленая стрекоза на фоне зеленого леса. И вдруг из-за облака вываливаются два «фоккера», разворачиваются и со снижением заходят в хвост.
Направляя кольцо прицела на тупоносые обрубки с желтыми концами крыльев, Кисляков посылает пристрелочную очередь. Но «фоккеры» не сворачивают. Да и напрасно ждать, что они упустят легкую победу — все же два истребителя на один ПО-2. Верная возможность заработать рыцарский крест. Нет, они не свернут…
— Ну и пусть! Пусть подходят! — шепчет про себя Кисляков.
— Ты чего это пулеметом балуешься? — спрашивает Скворцов.
— Пустяки, Евгеньич. Пара «фоккеров» в хвосте. Иди прежним курсом. Пусть гады подползут поближе. Ну-ну! Еще малость!..
Огонь истребителей и длинная очередь ШКАСа переплетаются между собой. Снаряды вражеских истребителей прошивают крылья, белыми лохмотьями трепещет на ветру перкаль обшивки. Но и злые светляки трассирующих, выпущенные Кисляковым, впиваются в лобастые морды вражеских истребителей, полощут по кабинам. Один «фоккер» не выдерживает ответного огня и тут же отворачивает. Второй посылает сноп огня и вдруг, задымив, кренится.
— Сбил! Сбил гада! — восторженно вопит Николай. — Готов!
— Не сбил, только подбил, Никола! Видишь — уходит.
— Доверни чуток! Еще очереденкой его!
— Не могу, Коля. Перетянуть бы через лес… Смотри, масло…
Темные потеки масла, вырвавшись из мотора, растекаются по капоту, брызгают на плексиглас козырька.
— Евгеньич, через лес перетянем?..
— Пока работает движок, а там…
— Ну, вытяни… Вытяни!
И непонятно, к кому относятся слова штурмана — к летчику или израненному мотору. А он тарахтит, тянет, хотя явно теряет обороты и брызжет маслом. Масло с козырька завихрением воздуха распыляется, попадает в кабину, на комбинезон, на лицо, залепляет глаза.
— Поле! Садись, Евгеньич!
Скворцов не отвечает. Он высунул голову из кабины и всматривается в бегущую навстречу землю.
— Сели! — обрадованно восклицает Кисляков.
— Сесть-то сели, а где?
— Думаю, рядом с плиевцами.
— Немцы тоже рядом, — хмурится Скворцов. — Ты скажи точно.
— Я кто — бог? — обижается Николай. — Откуда мне знать… И вообще, к черту! Не буду больше летать с тобой!
— Невелика радость! Обойдусь без тебя!
— Посмотрим!
— Вот тебе и посмотрим, Никола! Кажется, влипли…
— Наши! Тридцатьчетверка! А там бронетранспортер! Ура! Плиевцы!
— Ой, Коля, как бы вместо плиевцев фрицы не пожаловали!
— Протри глаза, Евгеньич! Тридцатьчетверка, точно! — Нет, они не ссорятся между собой, летчик и штурман. Просто это обычная манера их разговора. Может, кто со стороны и решит, что ребята не очень благоволят друг к другу, но мы-то знаем, что дружат они накрепко. Более шестисот вылетов сделали вместе, в одном самолете, рядом друг с другом. И койки их тоже рядом. Любят друзья пошептаться перед сном, помечтать о еще далеких днях «после войны», представить, как сложится их дальнейшая жизнь. И так хочется дожить до тех далеких дней, так хочется!..
Скворцов вылезает из кабины и направляется к мотору, а Кисляков идет навстречу ползущему транспортеру.
— Получайте свое горючее! — машет он приветственно рукой. — Только канистры не вздумайте зажилить.
— Ух, какой серьезный! — смеется лейтенант, выпрыгивая из бронетранспортера. — И откуда такие серьезные хлопцы берутся? Ты сам-то чи не с того свету?
— Может, и с того, — хмуро отвечает Николай. — Берите свое горючее.
— Не, ты мне все же ответь, — не перестает лейтенант, больше обращаясь к высыпавшим из транспортера конникам. — По форме вроде наш, да и погоны лейтенантские, а погляжу на лицо… Чи не с тебя бог черта лепил, а?
— Слушай, лейтенант, а не пойдешь ты сам к… чертовой маме?
— О-го-го! — дружно гогочут конники. — Отбрил Петренку! От так летчик!.
А дружные руки тем временем подхватывают канистры с бензином и по конвейеру передают их к транспортеру. Оттуда тем же путем канистры возвращаются уже пустые.
— Где это тебя так разукрасило? — уже серьезно спрашивает лейтенант. — Весь-то ты с головы до ног в масле.
— Будешь в масле, — все еще хмурится Николай. — Немцы в мотор попали.
— Может, чем поможем? Или на буксир взять вашу птаху?
— Скажешь! — возмущается Николай и оборачивается к Скворцову: — Как дела, Евгеньич? Сможем лететь обратно?
— Плохи наши дела, — печально говорит Скворцов, вытирая тряпкой масляные руки. — Пробит цилиндр. Как еще только летели?
— Неужели бросать самолет? Евгеньич, как же?
— Может, кто из ребят прилетит… Может, привезут нам цилиндр…
— Ремонтировать мотор в тылу? А немцы? И конники, наверно, уйдут дальше. Как, лейтенант, долго еще здесь будете?
— Не… Но, кажется, есть выход, хлопцы! Во-он там за лесочком видели сгоревший самолет. Вроде вашего. А мотор у него, кажется, цел. Может, с него снимете цилиндр? Мы поможем.
— Надо посмотреть. Это далеко? — интересуется Скворцов.
— Давай, летчик, сюда! — высовывается из транспортера бритая наголо голова. — Быстренько подбросим туда и обратно. А ты, Петренко, останешься со своим взводом. В случае чего — прикроешь!
— Есть, товарищ майор!
Скворцов забирается в транспортер, а конники по команде лейтенанта занимают круговую оборону. Линия фронта проходит еще где-то по линии Пружаны — Ковель, а отсюда совсем недалеко Брест. Подумать только, рядом граница! Государственная граница Советского Союза!..
А ребята с помощью конников все-таки сняли цилиндр со сгоревшего самолета, установили его на свой мотор и благополучно вернулись на свой аэродром.
До чего же неприхотлива оказалась наша «птаха» по прозвищу «кукурузник»!
У крыльца госпиталя стоит полковой «Виллис». Увидев меня, шофер — все тот же Мыкола — выскочил из машины и распахнул дверцу:
— Сидайте, гвардии лейтенант! — широко улыбнулся Мыкола. — Поидемо до дому!
Я обнял его за плечи и шагнул к раскрытой дверце.
При моем появлении в штабе полка все присутствующие обернулись и молча посмотрели на меня, одна лишь Аннушка, наша машинистка и секретарь (по совместительству жена начхима Иванова), с веселым воплем вскочила с табуретки и бросилась ко мне:
— Костенька! Вернулся! Живой!
Я освободился от ее объятий и скрипучим голосом, подражая главврачу госпиталя, произнес: — Эмоции! — Тут же повернулся к командиру полка и, как положено, доложил: — Товарищ гвардии подполковник! Лейтенант Михаленко прибыл из госпиталя и готов к выполнению боевых заданий!
Командир полка протянул руку и сжал мою ладонь.
— Аннушка не ошиблась — живой! — засмеялся он. — А вот насчет боевых заданий… Как ты себя чувствуешь? Поправился?
— Так точно, товарищ командир! Готов хоть сейчас к выполнению боевых заданий!
— Хорошо. Рад за тебя. Полк каждую ночь ходит на бомбежку. А вот тебя почему-то вызывают в штаб армии. И вызывает — кто бы мог подумать?! — член Военного совета, генерал Виноградов!
— Когда вылетать, товарищ командир? — обреченно спрашиваю я.
— Надо было еще вчера, но я доложил генералу, что ты в госпитале, а он ответил: «Знаю! Как вернется, тут же направить со звеном к нам!» И чем это ты приворожил его к себе? — засмеялся командир.
— Не знаю, — пожал я плечами, а сам подумал: — «Вот летал, не пользуясь полетной картой — долетался!» — Наверно, опять таксистом работать!.. — Это я произнес уже вслух.
— На фронте любая работа нужна! — назидательно произнес командир. — А на твои самолеты уже подвешены люльки. Видимо, предстоит какая-то транспортная работа. Вот и отдохнешь немного от боевых нагрузок. Не так ли, доктор? — обернулся командир к полковому врачу.
— Так точно, товарищ подполковник! — ответил врач. — Такова рекомендация госпиталя на ближайший месяц.
— Вот и хорошо! — улыбнулся командир — А теперь прими мои поздравления: с возвращением в полк, с очередным воинским званием и с новым назначением! Твой комэск капитан Борщев направлен на учебу. Вместо него назначен старший лейтенант Казанцев. Ты у него заместитель по летной службе. Не возражаешь?
— Спасибо, Анатолий Александрович! — отвечаю ему совсем не по уставу. — А в штаб армии когда вылетать?
— Завтра с рассветом. Приказано направить лучших летчиков. С тобой пойдут Казюра и Тесленко. А теперь иди отдыхать. В эскадрилье тебя давно ждут. Иди!
Перелет к штабу 16-й воздушной армии прошел без приключений — всего каких-то 70 километров, и то в тыл! Несмотря на ранее утро, на небольшой площадке рядом с домами, где обычно садились самолеты связи, видимо, ожидая нас, собралось несколько офицеров, и среди них я увидел генерала Виноградова. Зарулив на указанное место, я выключил двигатель, выпрыгнул из кабины, подождал, пока зарулят ребята, и направился к Виноградову.
— Товарищ генерал-майор, звено 45-го гвардейского авиаполка прибыло в ваше распоряжение! Гвардии старший лейтенант Михаленко! — как положено по уставу, отчеканил я.
— Спасибо, сынок! — обнял меня за плечи Виноградов. — Ты уж извини, не дал отдохнуть после болезни. Это твой командир дивизии виноват — посоветовал вызвать тебя.
— Спасибо, Алексей Сергеевич. И вам, и командиру дивизии! Значит, нужны еще наши тихоходы! Выходит так?