Стеариновую свечу изобрели во Франции, и вскоре по всей Европе, как грибы после дождя, начали вырастать стеариновые заводы. Публика была в восторге от модной новинки, поскольку стеариновая свеча горела светло и ярко, не коптила и практически не текла. В. Перовский, родной брат известной народоволки Софьи Перовской[81], вспоминает, как их отец, ездивший по служебным делам в Петербург, привез оттуда целый ящик стеариновых свечей: «Все комнаты и зал для танцев были ярко освещены люстрами и бра-кетами со стеариновыми свечами, что произвело чрезвычайный эффект, и из-за этого празднество было очень многолюдно». Мы пользуемся такими свечами до сих пор, зажигая их в новогоднюю ночь.
А что же наша старая знакомая – масляная лампа? Впервые ее попытался усовершенствовать еще великий Леонардо да Винчи. Если он и не разобрался в природе горения до конца, то, во всяком случае, сообразил, что копоть образуется от нехватки воздуха. Решение напрашивалось само собой: чтобы воздуха было в избытке, нужно обеспечить устойчивую тягу как в хорошей печке. Он разместил над пламенем жестяную трубу, и лампа стала гореть заметно ярче. А еще двести лет спустя французский аптекарь Кенке догадался заменить непрозрачную жесть настоящим ламповым стеклом, которое хотя и пропускало свет, тем не менее располагалось над пламенем. В свое время такие светильники называли кенкетами. Посадить стекло на горелку сообразят только лет через тридцать. Однако даже такая модернизированная лампа со стеклом горела довольно паршиво и давала ненамного больше света, чем обыкновенная свеча. Проблема состояла в том, что фитиль упорно не желал как следует впитывать масло. Но вместо того чтобы радикально изменить конструкцию фитиля, инженеры долгое время ходили вокруг да около, выдумывая разные мудреные технические штучки, призванные хоть как-нибудь подхлестнуть ток масла. Например, итальянский математик и врач Джероламо Кардано (1506–1576) установил масляный резервуар не под горелкой, как обычно, а сбоку и соединил его с фитилем посредством специальной трубки – маслопровода, чтобы масло текло к пламени под давлением сверху вниз. А другой изобретатель решил снабдить лампу насосом с часовым механизмом для принудительного нагнетания масла. Однако толку от всех этих архитектурных излишеств было чуть.
И только швейцарец Эме Арганд в конце XVIII столетия наконец-то обратил внимание на фитиль. Ведь если заменить крученый шнур плоской лентой, то и пламя тоже будет плоским, а тяга моментально улучшится. Но Арганд этим не ограничился и сделал еще один важный шаг: он свернул плоский фитиль в трубку, чтобы воздух мог просачиваться к пламени не только снаружи, но и изнутри. Кроме того, это дало возможность посадить ламповое стекло непосредственно на горелку. Швейцарец решил проблему настолько изящно и остроумно, что впоследствии, когда появились первые керосиновые лампы, круговая полая горелка Арганда сделалась нарасхват, как горячие пирожки. Но промышленное производство керосина начнется еще не скоро, в 50-х годах XIX века, а потому в гостиных, кабинетах и бальных залах, как и сто лет назад, продолжали жарко полыхать масляные лампы и свечи. Горючим для ламп служило так называемое деревянное, то есть дешевое оливковое масло, а также сурепное, маковое и некоторые другие сорта растительных масел. Иногда применялись животные жиры.
На рубеже XVIII–XIX веков у чадящей свечи и неопрятной масляной лампы появился опасный конкурент – газовое освещение. Первые опыты по использованию светильного газа начались в 90-х годах XVIII столетия, когда сначала британец Уильям Мёрдок, а вслед за ним француз Филипп Лебон неожиданно обнаружили, что летучее вещество, образующееся при сухой перегонке угля, замечательно горит ярким пламенем. Вся фишка в том, что уголь надо жечь не в открытой топке, а в герметичном котле без доступа воздуха, и тогда невесомые пары светильного газа можно отводить по трубам куда угодно. Головастый Мёрдок прошел хорошую школу – он был одним из наиболее талантливых учеников великого Джеймса Уатта, творца паровой машины с цилиндром двойного действия, – и в свое время даже приложил руку к созданию первого английского паровоза. Поэтому стоит ли удивляться, что уже в 1803 году яркие газовые фонари осветили заводские корпуса одной из британских фабрик? Ушлые дельцы сразу же заинтересовались новинкой, и к 1812 году в Лондоне уже вовсю заработала Национальная компания газового освещения и отопления, впоследствии переименованная в Газовую и коксовую компанию. Вырабатываемый на заводах светильный газ сначала поступал в так называемые газгольдеры – емкости для хранения газа, а оттуда уже распределялся в городскую сеть, предварительно пройдя через регулятор давления. Ревнивые французы не отставали от англичан. В 1811 году, через семь лет после смерти Лебона, в журнале «Магазин всех новых изобретений, открытий и справлений» появилась заметка следующего содержания: «Господин Лебон в Париже доказал, что рачительно собранным дымом можно произвесть приятную теплоту и весьма ясный свет».
Газовые фонари зажглись на улицах Лондона в 1814 году. В Россию новшество пришло десятью годами позже: в 1825-м яркие газовые фонари установили возле здания Главного штаба в Петербурге, а в 40-х годах осветили Гостиный двор. А вот консервативные москвичи сопротивлялись довольно долго. К. А. Буровик в интересной книге «Родословная вещей» пишет: «Москва поначалу с недоверием отнеслась к газовому освещению; купцы и лавочники боялись пожаров и взрывов и пока больше доверяли конопляному маслу (а позже керосину). Поэтому газовое освещение пришло на московские улицы на четверть века позже, чем в столицу. Пока газ был дорог, власти велели заправлять фонари смесью спирта со скипидаром. Но из спиртового освещения ничего не вышло: горючее редко использовалось по назначению…» Кто бы мог подумать! Все-таки мы живем в уникальной стране, где наверх с пугающей закономерностью всплывают редкие идиоты…
Вплоть до 70-х годов XIX века газовые фонари оставались основным видом уличного освещения в крупных городах всех европейских стран, однако газу так и не удалось полностью вытеснить свечи, керосиновые и масляные лампы. Ничего удивительного в этом нет: железные дороги тоже далеко не сразу одолели конный транспорт. Кроме того, газ для освещения домов был все-таки дороговат, да и вполне реальная угроза взрыва при его внезапной утечке тоже изрядно отравляла жизнь. Поэтому, когда в 40-х годах позапрошлого века английские химики, занимавшиеся разложением нефти и сухой перегонкой каменного угля, получили легкую горючую жидкость, названную впоследствии керосином, а американцы наладили его промышленное производство в 50-х, он моментально завоевал всеобщую популярность. Слово «керосин» заимствовано из английского (kerosene), но восходит к греческому «керос», что означает в буквальном переводе «воск», поскольку греки называли нефть воском земли.
Керосин из-за своей летучести всасывается фитилем гораздо легче, чем вязкое масло, поэтому в конструкции лампы, снабженной кольцевой горелкой Арганда, почти ничего не пришлось менять. Достаточно было выбросить только лишнее, всяческие дополнительные приспособления, побуждающие течь масло к фитилю более активно. Изобретателем первой керосиновой лампы традиционно считают американца Беньямина Силлимана, однако двумя годами раньше, в 1853-м, ее придумал и собрал поляк Игнасий Лукасевич, работавший скромным аптекарем после выхода из российской тюрьмы. И он же, кстати, одним из первых получил бочку керосина путем перегонки нефти.
Между прочим, первая половина XIX века ознаменовалась еще одним важным изобретением – фосфорной спичкой. А как люди добывали огонь в «доспичечную» эпоху? На протяжении веков для этой цели служил компактный набор из трех предметов – огниво (полоска стали), кремень и трут (фитиль, высушенный гриб трутник или просто ветошь). Огнивом били по кремню, высекая искры, и сухой трут воспламенялся. Бензиновая зажигалка устроена точно так же: стальное колесико (сиречь огниво), кремень и пропитанный бензином фитиль, заменяющий трут. Однако если зажигалка – это единый механизм, то в старинном «огневом» приборе все элементы существовали порознь, так что требовался определенный навык, чтобы высечь огонь. Когда европейские путешественники хотели обучить гренландских эскимосов своему способу добывания огня, те решительно отказались, поскольку считали, что их родная метода ничуть не хуже. Они получали огонь трением, по старинке, вращая ремнем палочку, упертую в кусок сухого дерева.
В 1785 году французский химик Клод Луи Бертолле обнаружил, что если капнуть серной кислотой на хлорат калия (впоследствии его назвали бертоллетовой солью в честь первооткрывателя), то он воспламеняется. Начался активный поиск всевозможных «химических огнив», одно другого мудренее. М. Ильин пишет: «Тут были спички, зажигавшиеся от прикосновения к серной кислоте; тут были спички со стеклянной головкой, которую надо было раздавить щипцами, чтобы спичка вспыхнула; были, наконец, целые приборы из стекла, очень сложного устройства. Но все они были неудобны и дорого стоили». И только в 1833 году поиски наконец увенчались успехом: немец И. Ф. Камерер изобрел фосфорную спичку. Однако первые восторги быстро пошли на убыль, так как выяснилось, что производство фосфорных спичек куда вреднее для здоровья работающих, чем даже зеркальное и шляпное производство, где в технологическом процессе используется ртуть. Кроме того, фосфор легко вспыхивает уже при температуре около 60 градусов, поэтому, чтобы зажечь спичку, достаточно ею чиркнуть о стену или даже просто о голенище. При этом спичечная головка взрывается наподобие крохотной бомбы, так что фосфорные спички весьма небезопасны в пожарном отношении. Сгорев, они оставляли по себе скверную память в виде сернистого ангидрида с резким неприятным запахом. И только в 1851 году появилась «безопасная», или «шведская», спичка, быстро завоевавшая всеобщее признание. Такими спичками мы пользуемся до сих пор. Их промышленное производство начали два шведа – братья Лундстремы, отсюда и происходит название. Головка «шведской» спички покрыта безв