нию на Хью Латрейля. Это мне удалось, так как он был задержан как раз в тот момент, когда садился на нью-йоркский экспресс. Офицеру, производившему арест, было приказано не сообщать ему причину задержания до того, как я сам не увижу его, что я и сделал вскоре после этого в полицейском участке. Когда я сказал ему, кто я, он потребовал сказать, не был ли его арест произведен по приказу его дяди, заметив, что это бесцеремонное посягательство на его личную свободу.
"Вы хотите знать причину вашего ареста?" – сказал я. – "Ваш дядя был найден в студии Холлиса час назад убитым. Это было сделано с помощью вашего кинжала. Известно, что вы были в студии примерно в это время и вели горячую дискуссию с мистером Латрейлем. Отрицать это бесполезно, каждое слово было слышно мастеру по пошиву рубашек в соседней комнате. Что вы на это скажете?"
"Боже правый!" – воскликнул молодой человек, побледнев и пошатнувшись, он оперся спиной о скамейку. – "Мой дядя убит! Моим кинжалом! В студии!"
– Он опустился и закрыл лицо руками. Я был вынужден признать, что если молодой человек и был виновен, то он был искусен в искусстве диссимуляции41.
"Да," – сказал я, – "улики говорят против вас. У меня нет другого выбора, кроме как предъявить вам обвинение в убийстве. У вас будет возможность оправдаться перед коронером".
– Вернувшись в здание Уолша, чтобы посмотреть, смогу ли я найти еще какие-нибудь улики, я обнаружил, что дверь в комнату создателя моделей, справа от студии, открыта, но внутри никого нет. Комната была полна обычной атрибутики, моделей, инструментов и прочих принадлежностей этого ремесла. В следующий момент вошел уборщик здания и сказал мне, что арендатор, мистер Раймонд, который был изобретателем, а также создателем моделей, и человеком со значительными средствами, уехал в тот день, передав ему ключи от офиса, с наказом содержать все в порядке до его возвращения, которое, как он намекнул, может произойти через неделю или две, или даже месяц или два.
– На дознании коронера, которое состоялось на следующий день, свидетелями, кроме меня, которые давали показания, были: мистер Холлис, художник, и миссис Морган, состоятельная вдова, которые первыми обнаружили тело, мистер Уэллс, мастер по пошиву рубашек, и его помощник, которые дали показания, в основном соответствующие тому, что я уже сказал, а также лифтер и уборщик. Последний дал несколько новых показаний особого характера. Он показал, что подметал в верхнем коридоре примерно в то время, когда должно было произойти убийство. Со своего места он мог видеть дверь в студию. В полуденный час в коридоре находилось много людей, которые шли к лифту и лестнице и обратно. Он вспомнил, что видел, как арестованный вышел из студии, закрыл за собой дверь и поспешно пошел к лифту. В тот момент он ничего не подумал об этом, так как знал, что это был друг арендатора. Примерно через пять минут после этого он увидел женщину, идущую в том же направлении. Она была похожа на ту женщину, миссис Морган, которая только что дала показания. Он не знал, пришла она из студии или нет. Он заметил ее потому, что в течение нескольких минут в коридоре больше никого не было. Он не мог утвердительно сказать, была ли это миссис Морган или нет. Лифтер показал, что арестованный спустился с ним на первый этаж около четверти двенадцатого, в очень возбужденном состоянии. Примерно через десять минут мистер Холлис и миссис Морган вместе вошли в лифт и поднялись на верхний этаж. Он был уверен, что не видел эту женщину ранее в тот день, хотя она часто пользовалась лифтом, чтобы подняться на верхний этаж.
– Миссис Морган показала, что была свидетельницей обнаружения тела, когда шла на встречу с женщиной-маникюршей, у которой был кабинет на том же этаже, показания были подтверждены маникюршей, которая присутствовала при этом. В ответ на вопрос о том, была ли она знакома с покойным, миссис Морган, несколько смутившись, сказала, что у нее были с ним деловые отношения по поводу какого-то имущества в одном или двух случаях.
– Арестованный признал факт разговора между своим дядей и им самим, о котором рассказал мистер Уэллс, но сказал, что через несколько минут вышел из комнаты, оставив дядю за столом. Кинжал лежал на столе, когда он уходил. Он снова громко заявил о своей невиновности. Присяжные вынесли вердикт в соответствии с доказательствами, и молодой Латрейль был заключен под стражу без права внесения залога, чтобы ответить на обвинение в убийстве. Суд начнется на следующей неделе. А теперь, джентльмен, вы знаете об этом деле столько же, сколько и я. Время отправления поезда уже близко, так что я должен попрощаться с вами.
– Что вы об этом думаете? – спросил я, когда офицер ушел.
– Я не могу поверить в виновность Люттрелла, – угрюмо ответил Эйнсворт, качая головой, – я твердо убежден в его невиновности и думаю, что мог бы помочь ему, если бы был там. Да, – добавил он после паузы, – я поеду. Я уже некоторое время подумываю о поездке на восток. У меня есть несколько картин, которые, как мне кажется, могли бы найти там лучший рынок сбыта, чем здесь.
Через два дня после этого Эйнсворт отбыл в Нью-Йорк. Это было около трех недель назад. Поэтому, когда я встретил его на улице день или два назад, мне, естественно, захотелось узнать, чем закончилось дело его друга Люттрелла, ведь именно это было главной причиной его поездки.
– Распологайтесь, – сказал он в ответ на мои расспросы, – и я вам все расскажу. После того как я договорился о своих картинах в Нью-Йорке, – продолжил он, после того как мы удобно устроились в его студии, – я отправился в Балтимор, и первое, что я сделал, это навестил Люттрелла, или, я бы сказал – Латрейля, в тюрьме. Он удивительно изменился и был ужасно изможден, и это не удивительно, учитывая ужасное обвинение против него и его долгое заключение в тюрьме. Однако он был рад меня видеть и сказал, что теперь, когда я приехал, у него появилось предчувствие, что все обойдется и его невиновность будет доказана. До назначенной даты суда оставалось еще два дня, и в эти два дня я принялся за работу, пытаясь найти новые улики, имеющие отношение к делу. Мои усилия, однако, оказались безрезультатными, и за исключением одного обстоятельства, которое было обнаружено адвокатом подсудимого и связь которого с рассматриваемым делом было трудно проследить, не было абсолютно ничего нового. Это была карандашная пометка в записной книжке, найденной в одном из карманов убитого – очевидно, последняя запись, которую он сделал. Она была сформулирована так:
"(Черновик письма Эмме.)
Дорогая Эмма:
Вы нарушили данное мне слово, и отныне наши отношения должны прекратиться. Я оставил в банке распоряжение больше не обслуживать ваши тратты. Вы прекрасно знаете причину этого. Это окончательно. Если Вы будете беспокоить меня и дальше, Вы пожалеете об этом.
Л. Латрейль."
"Итак," – сказал адвокат, обращаясь к записке, когда мы сидели в его кабинете за день до суда, – "я подумал, что в этом что-то есть, и решил выяснить, кто такая эта "Эмма". Я пошел в банк, где мистер Латрейль держал свой счет, и рассказал об этом служащим. Я выяснил, что в течение нескольких лет банк принимал ежемесячные тратты на имя мистера Латрейля от женщины, подписавшейся именем "Эмма Стэнли". Эти тратты были отправлены на инкассо в один из нью-йоркских банков за день или два до смерти мистера Латрейля, после чего этот джентльмен дал банку инструкции больше их не принимать. Однако я убедил банк позволить мне получить один или два векселя с подписью этой дамы. Никогда не знаешь, что может обнаружиться."
– На следующий день начался суд, Хью не признал себя виновным. Доказательства были во всех основных пунктах те же, что и на дознании коронера. Уэллс, мастер по пошиву рубашек, поклялся, что один из голосов, который он слышал в мастерской в день убийства, принадлежал заключенному. Показания художника, Холлиса и миссис Морган относительно обнаружения тела, а также показания лифтера и уборщика относительно людей, находившихся в это время поблизости, были повторены, не показав ничего нового.
"Миссис Морган, пожалуйста, дайте показания снова", – сказал адвокат Хью, когда все показания были собраны.
– Леди подчинилась.
"Вы говорите, что у вас были деловые отношения с покойным мистером Латрейлем? Могу я узнать характер этих отношений?"
"Конечно," – ответила дама, – "мистер Латрейль ежемесячно выплачивал мне определенную сумму за имущество, которое я передала ему несколько лет назад".
"Как вы получали эти ежемесячные суммы?" – спросил адвокат.
"Я получала деньги в банке господина Латрейля", – ответила дама.
"Как вы подписали тратту?"
"Эмма Стэнли", – ответила дама после секундного колебания. – "Стэнли – моя фамилия в то время, когда я отчуждала собственность мистеру Латрейлю".
"Это понятно", – сказал адвокат; затем, наклонившись, он прошептал мне на ухо.
"Что можно сделать? Ее ответы совершенно прямые, нет никаких попыток скрыть, и все же я не могу отделаться от мысли, что где-то здесь есть тайна".
– Затем с обычными речами выступили адвокаты обеих сторон, и в конце концов выступил прокурор. Проанализировав улики, он сказал, что, хотя они были полностью косвенными, они носили вполне определенный характер. Убийство должно было быть совершено между четвертью двенадцатого, когда мистер Уэллс, мастер по пошиву рубашек, вышел из своей комнаты, и половиной двенадцатого, когда было найдено тело. Уборщик, который находился на месте, не видел, чтобы в это время в студию входил или выходил кто-либо другой, кроме заключенного. Кто, кроме заключенного, имел мотив для этого поступка? И каков был мотив заключенного? Месть за мнимую обиду, нанесенную ему его дядей, помешавшим его желаниям. Поступок, очевидно, был совершен в порыве слепой страсти. Кинжал в этот момент лежал на столе под рукой и стал орудием в руках убийцы. Затем попытка скрыть доказательства вины, спрятав орудие убийства в студии, поспешный выход из здания и поимка в тот момент, когда заключенный собирался бежать из города, возможно, заграницу – все это звенья в цепи доказательств, склоняющие к тому, чтобы все теснее связать преступление с заключенным на скамье подсудимых. В заключение он призвал присяжных руководствоваться совокупным весом доказательств.