Мой собеседник, ему 26 лет, обаятельный, нервный, трезво оценивает все, что с ним произошло, не помышляет о самоубийстве, хотя людей его плана иногда подобные желания посещают, оптимист по натуре, может быть впервые, в беседе со мной, решил проанализировать свою жизнь, как бы отвечая на вопросы: почему, отчего, как все произошло?
Назовем его Виктором. Вот его монолог:
«Мать у меня биолог, без высшего образования – бросила университет на втором курсе, но любила биологию и нашла применение своим силам в одной из химических лабораторий. Она занимается проблемами экологии и анализом лабораторных данных. Отец – грузчик. Он старше матери на четыре года. А поженились они рано, матери было 20 лет. Через три года родился я. Единственный ребенок в семье.
Сколько себя помню, меня всегда привлекали мальчики, юноши, мужчины. Может быть, у меня от рождения гомосексуальные наклонности? Еще в детском саду испытывал особый интерес к мальчикам из моей же группы. Я тогда придумал игру в доктора, когда нужно было раздеваться и осматривать друг друга. Но я не просто разглядывал, я всегда трогал половые органы мальчиков, и мне это нравилось. Потом я стал это проделывать довольно часто с одним мальчиком в туалете. Он на это охотно шел и разрешал мне его гладить, щупать, играть его половыми органами. Однажды нас застала за этим занятием девочка из нашей же группы. Она, увидев нас, почему-то громко засмеялась, и нам стало стыдно. Больше всего я боялся, что девочка расскажет об увиденном воспитательнице и другим ребятам. Но, насколько я помню, она сохранила все в тайне, а может быть, не видела в этом ничего особенного. Тем не менее я заставил себя прекратить эти занятия-игры, ибо было страшно, а вдруг узнают родители и меня за это накажут. Хотя никто и никогда мне не говорил, что разглядывать половые органы – это плохо, стыдно, некрасиво. Скорее всего, я к такому выводу пришел сам. Я страдал энурезом. Не удивляйтесь, что я использую медицинский термин вместо того, чтобы сказать: «я писался» или «я мочился». Я студент-медик, поэтому достаточно хорошо изучил по доступной мне литературе все, что связано с моими, как принято считать в обществе, отклонениями. В связи с энурезом мама часто делала замечания, ругала меня, чтобы я перестал трогать член руками, убеждая, что именно поэтому я и писаюсь по ночам. Чем чаще мама говорила, тем больше мне хотелось играть с ним, трогать, ласкать, что я проделывал довольно часто в туалете и под одеялом.
В третьем или четвертом классе, не помню точно, нас водили в бассейн, и больше всего меня привлекал не сам бассейн и возможность поплавать, а душ, где мылись взрослые ребята-спортсмены. Я с интересом рассматривал их фигуры, мне это доставляло наслаждение, я любовался ими. Привлекали меня и их половые органы. Никаких мыслей по этому поводу не возникало, но один из старшеклассников вдруг меня приподнял и как бы обнял, а когда опускал, то чувство сладости я ощутил всем телом. Конечно, наблюдал в душе за старшими украдкой. Я отчетливо осознавал: мне очень приятно рассматривать мужское тело. Меня всегда торопили ребята из нашего класса и физрук: «Поскорее, что ты так долго моешься, копуша, пойдем, тебя все ждут». А я сознательно затягивал процесс ополаскивания под душем, чтобы подольше рассматривать. Никогда ни с кем из друзей, а я был общительным мальчиком, о своем интересе не говорил, хотя, признаюсь, рассказать хотелось.
Первый раз онанизмом я занялся случайно, неосознанно. У меня не открывалась головка полового члена, и я с усилием сам отодвинул крайнюю плоть. Было очень больно, долго после этого не заживала ранка, но потом все прошло. Онанировать мне нравилось. Особенно перед зеркалом и в постели по ночам. Я как бы разговаривал со своим половым членом, грел его руками, мысленно к нему обращался, и он отвечал на мои ласки, он возбуждался. Тогда мне не надо было, это появилось значительно позже, представлять кого-нибудь из увиденных мною раньше юношей или мужчин.
В 12 лет, уже в шестом классе, я предпринял первую попытку полового контакта с приятелем. До этого у меня был регулярный онанизм. Но хотелось быть вместе с другим мальчиком.
Я рос инфантильным ребенком. Даже о том, что детей делают взрослые люди в постели, узнал во втором или в третьем классе. До этого мать никогда мне ничего не рассказывала. Но однажды мы увидели с ней женщину с животом, и я спросил: почему у нее такой большой живот? «Там будущий ребенок», – ответила мать. «А как он появится на свет?» – «Вырежут ребенка из живота в больнице». Тут я вспомнил, мама раньше говорила, что детей покупают в магазинах, только неизвестно в каких. Я напомнил ей прежний ее ответ. Мать рассмеялась и тут же перевела разговор на другую тему. Я понял: она не хочет со мной об этом говорить. Не надо. Непонятно, откуда у меня появилась эта ложная застенчивость, хотя маму я очень любил и до второго класса часто спал с ней в одной постели, и мне это было приятно. Но тут почему-то я не рискнул расспрашивать ее дальше.
У матери были плохие отношения с отцом. Поэтому часто они спали раздельно: мать у меня в комнате, отец – в проходной. Однажды, мне уже было лет девять-десять, не помню, уснул я или только засыпал, вдруг слышу, как к матери пришел отец: «Я тебя хочу!» – сказал он громко. «Тише ты, разбудишь Витю», – ответила мама.
Я все слышал и подумал: почему? Чем они хотят заниматься? Мать стала ему объяснять, что сейчас не время, лучше в другой раз, но он был сильно выпивший, лег к ней, и, хотя мать сильно сопротивлялась, тем не менее ему удалось, как я понимаю, ею овладеть. Я проснулся. Ему что-то не нравилось, он ворчал и материл мать, она же о чем-то просила его, уговаривала…
Я слышал скрип кровати, сердце мое билось учащенно, я одновременно испытывал стыд, отвращение, какую-то гадливость, и в то же время мне стало приятно, нет, это другое чувство, ощущение тайны, греха, так, что ли. Я с шумом отвернулся к стенке. «Виктор, ты не спишь?» – спросила меня мать. Я промолчал. «Витя», – позвала она снова, и тут я изобразил, что просыпаюсь, крикнул что-то типа: «Отстаньте от меня, не трогайте», – и сделал вид, что опять заснул. То ли отец не обратил внимания, то ли он тогда прилично выпил и ему было все равно, но он продолжал заниматься тем, ради чего пришел к матери.
На следующий день мать спросила меня: знаю ли я, как появляются дети? Я сказал, что знаю и мне это не интересно. Мать пыталась еще о чем-то поговорить со мной, а я чувствовал, что ей неудобно, она ощущает себя виноватой, пытается оправдываться. Тон, которым она говорила, убедил меня, что то, чем они занимались, это стыдно и грязно. А мне не хотелось бы, чтобы моя мать занималась чем-то постыдным и грязным.
В четвертом-пятом классе у меня почти не было друзей-сверстников. Я проводил время в компаниях с девочками постарше. Те меня приняли, но все время подтрунивали, поигрывали со мной, просили что-то принести, что-то сделать, и я был для них мальчик на побегушках, над которым они потешались.
Пытался дружить со сверстниками-мальчиками, но, поскольку был тихим, я их не устраивал. Меня не привлекали ни футбол, ни хоккей, редко катался на коньках, не ходил на лыжах, не пропадал до позднего вечера во дворе. У меня не было времени: я обожал учителей и старался их слушаться. Мне учителя казались особыми людьми. Слово учителя для меня закон. Вообще, авторитет взрослого для меня в то время был достаточно высок. Неужели и я когда-нибудь буду взрослым? Мне казалось, что я медленно расту, я хотел быстрее стать самостоятельным, взрослым.
Энурез у меня прекратился, хотя половые органы я продолжал трогать.
Однажды затеял борьбу с приятелем на переменке в коридоре школы, случайно через брюки прикоснулся к его члену. Мне понравилось, я испытал возбуждение. С тех пор начал постоянно к кому-нибудь придираться, чтобы побороться. Делал все вроде бы бессознательно. Но ребята поняли, что я в борьбе постоянно трогаю их члены, и стали называть меня онанистом, избегать со мной бороться. То были грустные и страшные дни. Я переживал, боялся, что все от меня отвернутся, перестанут разговаривать.
В восьмом классе с одним из товарищей у меня произошло то, о чем я догадывался, – и между мужчинами бывает секс. Мы пошли с ним в театр, начался страшный дождь. Мы промокли и решили в театр не идти, а вернуться ко мне. Дома у меня никого не было, я стал переодеваться и предложил ему тоже раздеться, чтобы погладить брюки и высушить рубашку. Мы разделись, сняли трусы, и тут, ничего не говоря, я впервые в открытую взялся за чужой член. Он не испугался, отреагировал на это спокойно, ждал, что я стану делать дальше. Я взял его руку и потянул к моему члену. Потом обнял его и пытался вставить свой член в его задний проход, между ягодицами. У меня, конечно, ничего не получилось, мой член ходил между его бедер. Своей рукой я стал мастурбировать его членом… У нас прошло несколько таких встреч, затем он перестал приходить ко мне.
Я стал закрываться в ванной и онанировать. Кончал быстро, но при этом всегда пытался представить кого-нибудь из обнаженных мужчин, тех, за кем подсматривал в душе.
Я наблюдал за одноклассниками и старшеклассниками, которые привлекали меня фигурой, лицом, манерой поведения. Одному из ребят – он учился в десятом классе – начал писать анонимные письма от имени влюбленной в него девочки.
Мальчик жил в соседнем доме, я выслеживал, когда он возвращается из школы, когда ходит в магазин, с кем бывает, письма опускал в почтовый ящик. Потом перестал их писать.
В девятом классе я пригласил к себе одноклассника и напоил его спиртом, разбавленным апельсиновым соком. В семье было много спирта, я сам иногда пил, разбавляя водой или соком: мать приносила спирт с работы. Мы выпили много, но я заметил, что он опьянел сильнее меня. Я сделал вид, что тоже очень пьян, и сказал: «Сними меня, представь, что мы на улице, а я девушка, поимей меня». Он ответил мне что-то вроде: «Ты с ума сошел?!» – и тут же ушел.
Я испугался, не расскажет ли он кому-нибудь. Но он делал вид, будто между нами ничего не случилось, и я успокоился. Почему я выбрал именно этого мальчика? Все просто: в свое время мы встретились с ним в туалете школы и он предложил мне поонанировать с ним.