1
Я в третий раз пересек стоянку для автомобилей сотрудников, если не бегом, то быстрым шагом. Вновь, проходя мимо, похлопал по багажнику «плимут-фьюри». На удачу. В ближайшие недели, месяцы и годы мне потребуется вся удача, до какой я только смогу дотянуться.
Сегодня я не стал заглядывать в «Кеннебек фрут» и покупать одежду или автомобиль. Завтрашний день или последующий вполне подошли бы для этого, но сегодняшний мог выдаться для чужака весьма неудачным. Очень скоро кто-нибудь обнаружит труп на фабричном дворе, и чужаку начали бы задавать вопросы. Документы Джорджа Амберсона проверку бы не прошли, особенно с учетом того, что в водительском удостоверении указывался еще не построенный дом на аллее Синей птицы.
Я успел подойти к остановке, располагавшейся по другую сторону автостоянки, когда подъехал автобус с надписью «ЛЬЮИСТОНСКИЙ ЭКСПРЕСС» в окошечке над лобовым стеклом. Вошел и протянул водителю доллар, который собирался дать Желтой Карточке. Водитель вытащил пригоршню мелочи из монетницы на поясе. Я бросил пятнадцать центов в монетоприемник, прошел в глубь салона и сел чуть ли не на последний ряд, за двумя прыщавыми матросами, возможно, с базы военно-морской авиации в Брансуике. Они говорили о девушках, которых надеялись увидеть в стрип-клубе под названием «Холли». Их разговор часто прерывался крепкими ударами по плечу и взрывами смеха.
Я наблюдал, как мимо проплывает шоссе 196, но мало что видел. Думал о мертвеце. И карточке, ставшей чернее черного. Мне хотелось как можно быстрее оказаться подальше от этого жутковатого трупа, но я все-таки остановился, чтобы потрогать карточку. Оказалось, что это не картон, как я поначалу предположил. И не пластик. Целлулоид — возможно… но по ощущениям все-таки и не он. На ощупь карточка напоминала ороговевшую кожу, какую сдираешь с мозоли. И без надписей — во всяком случае, я ничего не разглядел.
Эл предполагал, что Человек с желтой карточкой — пропивший мозги алкаш, которого свело с ума неудачное для него сочетание спиртного и близости «кроличьей норы». Я не оспаривал это мнение, пока карточка не сменила цвет на оранжевый. Теперь же я не просто сомневался в выводе Эла — я не верил в него. И кем тогда был этот алкаш?
Мертвецом, кем же еще. Мертвецом, и только. Хватит о нем думать. И без того дел хватает.
Когда мы проехали лисбонский автокинотеатр, я дернул за стоп-шнур. Водитель свернул к следующему телеграфному столбу с белой полосой.
— Хорошего вам дня, — пожелал я ему, когда он потянул за рычаг, открывающий двери.
— В этой работе нет ничего хорошего, кроме кружки холодного пива после смены, — ответил водитель и закурил.
Несколькими секундами позже, с портфелем в левой руке, я стоял на гравийной обочине шоссе и наблюдал, как автобус уезжает в сторону Льюистона, оставляя за собой облако сизого дыма. В заднем окне красовался рекламный плакат, изображавший домохозяйку со сверкающей кастрюлей в одной руке и «Магической чистящей мочалкой СОС» в другой. Огромные голубые глаза и зубастый, в красной помаде, улыбающийся рот женщины предполагали, что она на грани безумия.
Над головой синело чистое небо. В высокой траве стрекотали цикады. Где-то замычала корова. Как только дизельная вонь развеялась, воздух стал свежим и сладким. Я зашагал к «Тамарак мотор корт», от которого меня отделяло примерно четверть мили. Короткая прогулка, однако прежде чем я добрался до ее конечного пункта, два человека свернули на обочину и спросили, не подвезти ли меня. Я поблагодарил, но отказался, ответив, что мне нравится идти пешком. И мне нравилось. Добравшись до «Тамарака», я уже насвистывал.
Сентябрь 1958 года, Соединенные Штаты Америки.
С Желтой Карточкой или без, я радовался, что вернулся.
2
Остаток дня я провел в своем номере, в который раз перечитывая записи Эла об Освальде, теперь уделив особое внимание двум страницам в конце, под заголовком «ВЫВОДЫ: КАК ПОСТУПАТЬ». Попытка смотреть телевизор с одним каналом — занятие глупое, а потому с наступлением сумерек я пошел в автокинотеатр и заплатил тридцать центов — специальную цену для пешеходов. Перед буфетом стояли складные стулья. Я купил пакет поп-корна, вкусный прохладительный напиток с запахом корицы под названием «Пепсол» и посмотрел «Долгое жаркое лето». Рядом со мной сидели еще несколько пешеходов, главным образом пожилые люди, которые знали друг друга и по-свойски общались. Когда началось «Головокружение», заметно похолодало, а пиджака я с собой не прихватил. Поэтому пешком вернулся в гостиницу для автомобилистов и крепко уснул.
Наутро поехал в Лисбон-Фоллс на автобусе (никаких такси — я ввел для себя режим экономии, во всяком случае, на некоторое время), и первой моей остановкой в городе стал «Веселый белый слон». Прибыл я рано, воздух еще не прогрелся, так что битник скрывался в магазине. Он сидел на скрипучем диване и читал «Аргоси».
— Привет, сосед, — поздоровался он.
— И вам привет. Как я понимаю, вы продаете чемоданы.
— Да, но их у меня не много. Не больше двух-трех сотен. Идите к дальней стене…
— И посмотрите направо.
— Совершенно верно. Бывали здесь раньше?
— Мы все бывали здесь раньше, — ответил я. — Это посильнее профессионального футбола будет.
Он рассмеялся.
— Круто, Джексон. Идите и выберите себе победителя.
Я выбрал все тот же кожаный чемодан. Потом перешел улицу и вновь купил «санлайнер». На этот раз торговался жестче и заполучил его за три сотни. После того как мы пришли к взаимопониманию, Билл Тит отправил меня к своей дочери.
— Судя по выговору, вы не местный, — отметила она.
— Я из Висконсина, но достаточно давно живу в Мэне. Дела.
— Как я понимаю, вчера вас в городе не было? — Получив мое подтверждение, она выдула пузырь из жвачки, а потом продолжила: — Вы пропустили много интересного. Около сушильного сарая на фабрике нашли мертвым старика пьяницу. — Она понизила голос. — Самоубийство. Он перерезал себе горло осколком стекла. Можете вы себе такое представить?
— Это ужасно. — Я сунул купчую на «санлайнер» в бумажник, подбросил на ладони ключи. — Из местных?
— Нет, и никакого удостоверения личности. Он, вероятно, приехал в округ на товарняке, так говорит мой отец. Может, на сбор яблок в Касл-Роке. Мистер Кейди — он продавец в зеленом доме — сказал моему отцу, что этот парень приходил вчера утром и пытался купить пинту, но был такой пьяный и вонючий, что мистер Кейди вышвырнул его вон. Так он пошел на фабричный двор, допил то, что оставалось, а когда бутылка опустела, разбил ее и перерезал себе горло одним из осколков. — И повторила: — Можете вы себе такое представить?
Я не пошел в парикмахерскую, не пошел и в банк, но опять заглянул в «Магазин мужской одежды Мейсона».
— Вам, должно быть, нравится этот оттенок синего, — отметил продавец, добавляя рубашку к моим покупкам. — Ваша точно такого же цвета.
Если на то пошло, на мне была та самая рубашка, которую я собирался купить, но я ему этого не сказал. Мы оба только запутались бы.
3
Во второй половине дня я уже ехал по автостраде «Миля-в-минуту». На этот раз избавился от необходимости покупать шляпу в Дерри, потому что не упустил возможности приобрести красивую соломенную модель в «Мейсоне». Я зарегистрировался в «Таунхаусе», пообедал, потом прошел в бар и заказал пиво у Фреда Туми. В этот вечер не предпринимая попытки втянуть его в разговор.
На следующий день арендовал квартиру на Харрис-авеню, и шум садящихся самолетов не только не мешал мне заснуть, но убаюкивал. Днем позже я заглянул в «Спортивные товары Мейкена» и сказал продавцу, что заинтересован в покупке пистолета или револьвера, поскольку занимаюсь торговлей недвижимостью и все такое, а потому иногда перевожу крупные суммы денег. На прилавке среди прочего появился мой револьвер «кольт полис спешл» тридцать восьмого калибра. Продавец во второй раз отметил, что это «отличное средство самозащиты». Я купил револьвер и сунул в портфель. Подумал, а не пройтись ли по Канзас-стрит к маленькой площадке для пикника, чтобы понаблюдать, как отрабатывают движения своего танца Ричи-Дичь и Бевви-На-Ели. Осознал, что скучал по ним. Отругал себя за то, что не просмотрел ноябрьские номера «Дейли ньюс» во время короткого пребывания в 2011-м: мог бы узнать, выиграли они конкурс талантов или нет.
У меня вошло в привычку ранним вечером заходить в «Фонарщика», чтобы выпить стакан пива до того, как бар начинал заполняться. Иногда я заказывал «Жареные ломтики лобстера». Ни разу не увидел там Фрэнка Даннинга, да и не хотел его видеть. В «Фонарщик» я заглядывал по другой причине. Если все пройдет хорошо, в скором времени я собирался отправиться в Техас, а до этого мне бы не помешало увеличить личное состояние. Я подружился с Джеффом, барменом, и однажды в конце сентября он затронул тему, на которую я и сам хотел с ним поговорить.
— Что думаешь о Сериях, Джордж?
— «Янкиз», разумеется.
— И это говоришь ты? Человек из Висконсина?
— Гордость за родной штат не имеет к этому никакого отношения. В этом году «Янкиз» — команда-мечта.
— Чушь. Питчеры у них старые. Защита дырявая. У Мантла травма плеча. Династия «Бронксских бомберов»[74] закончилась. «Милуоки» вынесет их в четыре игры.
Я рассмеялся.
— Ты привел несколько хороших аргументов, Джефф, я вижу, ты в игре разбираешься, но признай: ты ненавидишь «Янкиз», как и все остальные в Новой Англии, а потому не можешь объективно оценить ситуацию.
— Хочешь ответить деньгами за свои слова?
— Конечно. Пятеркой. У меня принцип: не брать больше пятерки с тех, кто гнет спину за жалованье. Спорим?
— Спорим. — И мы скрепили наше пари рукопожатием.
— Ладно, — продолжил я, — раз уж вопрос решен и разговор идет о бейсболе и ставках, двух любимых занятиях американцев, не мог бы ты посоветовать, есть ли в городе место, где к этому относятся серьезно. Я хочу сделать крупную ставку. — Два последних слова я произнес с мэнским выговором: ку-у-упную ста-а-авку. — Принеси мне еще стакан и налей себе.
Он смеялся, наливая два стакана «Наррагансетта» (я уже знал, что это пиво прозвали «Харкни Гансетт»). Если живешь в Риме, говори как римлянин.
Мы чокнулись, и Джефф спросил, что я подразумеваю под крупной ставкой. Я вроде бы задумался, потом ответил.
— Пятьсот зеленых? — изумился он. — На «Янкиз»? Когда у «Храбрецов»[75] Спэн и Бердетт? Не говоря уже о Хэнке Аароне и Крепыше Эдди Мэттью? Ты чокнутый.
— Может, да, может, и нет. Наступит первое октября, тогда и увидим. Есть ли в Дерри человек, способный принять такую ставку?
Знал ли я, какой получу ответ? Нет. Не настолько я проницательный. Был ли я удивлен? Опять нет. Потому что прошлое не просто упрямо. Оно находится в гармонии с собой и будущим. Я снова и снова ощущал на себе эту гармонию.
— Чез Фрати. Ты, возможно, видел его здесь. Ему принадлежит куча ломбардов. Не могу назвать его букмекером в прямом смысле этого слова, но работы ему хватает как во время Мировых серий, так и в школьные сезоны.
— И ты думаешь, он примет мою ставку?
— Конечно. Учитывая шансы и все такое. Только… — Он огляделся, убедился, что у стойки мы одни, но все равно понизил голос до шепота: — Только не пытайся его надуть, Джордж. Он знает людей. Серьезных людей.
— Я тебя слышу, — кивнул я. — Спасибо за наводку. Знаешь, я сделаю тебе одолжение и не буду требовать с тебя пятерку, когда «Янкиз» выиграют Серии.
4
На следующий день я вошел в «Русалочьи залоги и ссуды» Чеза Фрати, где меня встретила дородная, весом под триста фунтов, каменнолицая женщина в пурпурном платье, индейских бусах и мокасинах на распухших ногах. Я сказал ей, что хотел бы обсудить с мистером Фрати достаточно крупное деловое предложение, связанное со спортом.
— Если по-простому, хотите сделать ставку? — спросила она.
— Вы коп? — полюбопытствовал я.
— Да. — Она достала из кармана «Типарильо» и прикурила от «Зиппо». — Я Джей Эдгар Гувер, сынок.
— Что ж, мистер Гувер, вы меня раскусили. Я говорю о ставке.
— Мировые серии или футбол «Тигров»?
— Я не местный. Поэтому не отличу деррийского тигра от бангорского бабуина. Бейсбол.
Женщина сунула голову в занавешенный портьерой дверной проем в глубине комнаты, представив мне на обозрение один из самых больших задов центрального Мэна, и проорала:
— Эй, Чеззи, иди сюда. К тебе человек.
Фрати вышел из-за портьеры и поцеловал толстуху в щеку.
— Спасибо тебе, любовь моя. — Его закатанные рукава обнажали русалку. — Могу я вам чем-то помочь?
— Надеюсь, что да. Меня зовут Джордж Амберсон. — Я протянул руку. — Я из Висконсина, и хотя мое сердце принадлежит землякам, когда речь заходит о Сериях, мой кошелек принадлежит «Янкиз».
Он повернулся к полке за спиной, но толстуха уже достала то, что ему требовалось: потертый зеленый гроссбух с надписью «ЛИЧНЫЕ ССУДЫ» на обложке. Чез открыл гроссбух и пролистал до чистой страницы, периодически смачивая слюной подушечку пальца.
— Так о какой сумме речь, браток?
— Какой коэффициент вы можете предложить в случае выигрыша, если я поставлю пятьсот долларов?
Толстуха засмеялась и выдохнула дым.
— На «Бомберов»? Справедливый, браток. Совершенно справедливый.
— И какой коэффициент вы предложите при ставке пятьсот долларов, если «Янкиз» победят по результатам семи игр?
Он задумался, потом повернулся к толстухе. Та весело покачала головой:
— Не пойдет. Если не верите мне, отправьте телеграмму и сверьтесь с Нью-Йорком.
Я вздохнул и забарабанил пальцами по стеклянному прилавку с часами и кольцами.
— Ладно, тогда такой вариант: пятьсот долларов — и «Янкиз» побеждают, проигрывая один — три после четырех игр.
Чез рассмеялся.
— Есть у вас чувство юмора, браток. Позвольте проконсультироваться с боссом.
Он пошептался с толстухой (рядом с ней Фрати выглядел толкиенским гномом), потом вернулся к прилавку.
— Если я правильно вас понял — а я на это надеюсь, — то приму вашу ставку с коэффициентом четыре к одному. Но если «Янкиз» не будут проигрывать три — один, вы свои деньги потеряете, как бы ни закончились Серии. Я хочу, чтобы мы оба четко представляли это условие.
— Разумеется, — кивнул я. — И… не в обиду будет сказано вам или вашей подруге…
— Мы женаты, — прервала меня толстуха, — поэтому не называйте нас друзьями. — И она вновь рассмеялась.
— Не в обиду будет сказано вам или вашей супруге, но четыре к одному — не вариант. Восемь к одному, пожалуй… Так будет справедливо для обеих сторон.
— Я согласен на пять к одному, но и только, — ответил Фрати. — Для меня это всего лишь побочное занятие. Если вам нужен Вегас, поезжайте в Вегас.
— Семь, — предложил я. — Давайте, мистер Фрати, поддержите меня с этой ставкой.
Он и толстуха вновь посовещались. Он вернулся к прилавку и предложил шесть к одному, на что я согласился. Для такого безумия коэффициент все равно был маловат, однако мне не хотелось слишком уж сильно обдирать Фрати. Да, конечно, он заложил меня Биллу Теркотту, но по очень веской причине.
А кроме того, это произошло в другой жизни.
5
В те далекие времена в бейсбол играли, как в него и положено играть: под ярким послеполуденным солнцем начала осени, когда еще чувствовалось дыхание лета. Люди собирались перед магазином «Бытовая техника Бентона» в Нижнем городе, чтобы смотреть игру на трех телевизорах «Зенит» с диагональю экрана двадцать один дюйм. Телевизоры стояли в витрине на специальных подставках. Над ними тянулся транспарант: «ЗАЧЕМ СМОТРЕТЬ НА УЛИЦЕ, ЕСЛИ МОЖНО СМОТРЕТЬ ДОМА? ЛЬГОТНЫЕ УСЛОВИЯ КРЕДИТА!»
Да-да. Льготные условия кредита. Это больше напоминало Америку, в которой я вырос.
Первого октября «Милуоки» стараниями Уоррена Спэма победили «Янкиз» с перевесом в одно очко. Второго октября «Милуоки» просто вынесли «Бомберов»: тринадцать — пять. Четвертого октября, когда Серии перебрались в Бронкс на три следующие игры, Дон Ларсен обеспечил «Янкиз» победу четыре — ноль, с помощью Райана Дюрена, который понятия не имел, куда полетит мяч после того, как покинет его руку, и этим до смерти пугал бэттеров, выходивших на прием подачи. Другими словами, идеальный питчер для завершающей части игры.
Начало матча я слушал по радио в своей квартире, а последние два иннинга смотрел в толпе, собравшейся перед магазином Бентона. По окончании игры зашел в аптечный магазин и купил каопектат (возможно, ту самую огромную бутыль экономичной расфасовки, что и в прошлый приезд). Мистер Кин вновь спросил меня, не подхватил ли я желудочный грипп. Когда я ответил, что прекрасно себя чувствую, на лице старого ублюдка отразилось разочарование. Я действительно чувствовал себя прекрасно и не думал, что прошлое атакует меня быстрыми подачами Райана Дюрена, но посчитал необходимым подготовиться.
Направляясь к двери, я заметил небольшой стенд с табличкой над ним: «ВОЗЬМИ С СОБОЙ ЧАСТИЦУ МЭНА!» На стенде лежали открытки, надувные маленькие лобстеры, приятно пахнущие мешочки с сосновыми иголками, пластмассовые статуэтки Пола Баньяна и небольшие декоративные подушки с изображением водонапорной башни Дерри — высоченного цилиндра, из которого в водопровод города поступала питьевая вода. Я купил одну.
— Для моего племянника в Оклахоме, — объяснил я мистеру Кину.
«Янкиз» давно уже выиграли третью игру Мировых серий, когда я свернул на автозаправочную станцию «Тексако» на продолжении Харрис-авеню. Перед колонками стоял щит с надписью: «МЕХАНИК РАБОТАЕТ СЕМЬ ДНЕЙ В НЕДЕЛЮ. ДОВЕРЬТЕ ВАШ АВТОМОБИЛЬ ЧЕЛОВЕКУ СО ЗВЕЗДОЙ НА КОМБИНЕЗОНЕ».
Пока заправщик заливал в бак бензин и мыл ветровое стекло «санлайнера», я прогулялся до мастерской, нашел механика — его звали Рэнди Бейкер — и предложил ему сделку. Бейкер, понятное дело, удивился, но отказываться от моего предложения не стал. Двадцатка перешла из рук в руки. Он дал мне номера телефонов, автозаправочной станции и домашний. Я уехал с полным баком, чистым ветровым стеклом и спокойной душой. Точнее… относительно спокойной. Невозможно застраховаться от всех чрезвычайных ситуаций.
Из-за приготовлений, которые заняли следующий день, в «Фонарщик» я попал позже обычного, но точно знал, что Фрэнка Даннинга там не встречу. В этот день он повез детей на футбол в Ороно, а на обратном пути они собирались заехать в «Девяносто пять»: поесть жареных моллюсков и запить их молочными коктейлями.
Чез Фрати сидел у стойки, пил ржаной виски с содовой.
— Молите Бога, чтобы «Храбрецы» выиграли завтра, а не то плакали ваши денежки.
Я точно знал, что они выиграют, однако меня занимали более серьезные проблемы. Я собирался пробыть в Дерри достаточно долго, чтобы получить у мистера Фрати мои три тысячи, но с делом, которое привело меня сюда, намеревался покончить на следующий день. Если бы все пошло, как я рассчитывал, мне бы удалось поставить точку еще до того, как «Милуоки» сделают одну круговую пробежку в шестом иннинге, которой им вполне хватит для победы.
— Что ж, — ответил я, заказывая пиво и тарелку с «Жареными ломтиками лобстера», — нам остается только ждать, а там уж увидим, как все обернется.
— Это точно, браток. В этом прелесть ставки. Не будете возражать, если я задам вам вопрос?
— Нет. При условии, что вы не обидитесь, если я на него не отвечу.
— Это мне в вас и нравится, браток. Чувство юмора. Наверное, висконсинцы все такие. Мне любопытно, почему вы оказались в нашем славном городе?
— Торговля недвижимостью. Я же вам говорил.
Он наклонился ко мне. Я уловил запах «Виталиса» от прилизанных волос и «Сен-сена» изо рта.
— Если я скажу: «Возможно, участок, под строительство торгового центра», — вы крикнете: «Бинго»?
Мы еще какое-то время поговорили, но вы уже знаете о чем.
6
Я говорил, что держался подальше от «Фонарщика» в те часы, когда там мог оказаться Фрэнк Даннинг, потому что уже собрал всю необходимую мне информацию. Это, безусловно, правда, но не вся. Я хочу до конца все прояснить. Если этого не сделать, вы никогда не поймете, почему я так вел себя в Техасе.
Представьте себе, что вы входите в комнату и видите на столе многоэтажный, сложной конструкции карточный домик. От вас требуется его сломать. Если бы этим все и ограничивалось, задача не из сложных, правда? Удар ногой или мощный выдох вроде того, каким задувают свечки на торте в день рождения, и все дела. Но есть одно условие: карточный домик нужно сломать в определенный момент времени. До этого он должен стоять.
Я знал, чем собирается заняться Даннинг во второй половине воскресенья, 5 октября 1958 года, и стремился, чтобы мои действия никоим образом не повлияли на его планы, не изменили их ни на йоту. Как знать, вдруг, встретившись со мной взглядом в «Фонарщике», он решил бы посвятить воскресенье другим делам. Вы можете фыркнуть и упрекнуть меня в чрезмерной осторожности. Вы можете сказать, что такая мелочь не в состоянии изменить ход событий. Но прошлое хрупко, как крыло бабочки. Или карточный домик.
Я вернулся в Дерри, чтобы разрушить карточный домик Фрэнка Даннинга, но до самого последнего момента мне приходилось его оберегать.
7
Я пожелал Чезу Фрати спокойной ночи и вернулся в свою квартиру. Бутылка каопектата уже стояла в аптечном шкафчике в ванной, а сувенирная подушка с вышитой золотой нитью водонапорной башней лежала на кухонном столике. Я достал нож из ящика для столовых приборов, осторожно, по диагонали, разрезал подушку и засунул в нее револьвер, глубоко, в набивку.
Я не знал, удастся ли мне заснуть, однако заснул, и крепко. Делай все, что в твоих силах, а остальное предоставь Богу — одно из множества изречений, которые Кристи приносила с собраний АА. Я не знаю, есть ли Бог — для Джейка Эппинга присяжные еще принимают решение, — но, ложась спать в тот вечер, я имел полное право честно и откровенно заявить: «Я сделал все, что в моих силах». Оставалось только надеяться, что содеянного мной хватит для получения необходимого результата.
8
На этот раз обошлось без желудочного гриппа. Однако на рассвете я проснулся с парализующей головной болью, какой не испытывал никогда в жизни. Должно быть, с мигренью. Точно сказать я не мог, потому что еще с ней не сталкивался. Даже от тусклого света в голове все гудело, а глаза слезились.
Я поднялся (боль только усилилась), надел дешевые солнцезащитные очки, которые купил, отправляясь с севера в Дерри, принял пять таблеток аспирина. Их хватило, чтобы одеться и влезть в пальто. Я понимал, что оно мне не помешает. Утро выдалось холодным и серым, с минуты на минуту мог пойти дождь. В определенном смысле такая погода играла мне на руку. Боюсь, при солнечном свете я бы не выжил.
Я решил не бриться, хотя на подбородке и щеках вылезла щетина. Если бы встал под яркий свет — удвоенной силы, спасибо зеркалу, — мои мозги расплавились бы. Я не мог представить, как пережить этот день, и не стал даже пытаться. Шаг за шагом, говорил я себе, медленно спускаясь по лестнице. Одной рукой я держался за перила, во второй нес сувенирную подушку, скорее всего напоминая при этом Кристофера Робина — переростка с плюшевым медвежонком. Шаг за ша…
Стойка перил с треском переломилась.
Меня бросило вперед, в голове загрохотало, руки взметнулись в воздух. Я выронил подушку (с револьвером внутри), царапнул рукой по стене. В последнее мгновение, прежде чем я покатился кубарем вниз ко всем вытекающим последствиям в виде сломанных костей, мои пальцы ухватились за старомодное бра, прикрученное к стене шурупами. Я вырвал их из штукатурки, но электрические провода оказались достаточно прочным, и я сумел удержаться на ногах.
Сел на ступеньку, уткнувшись раскалывающейся головой в колени. Боль пульсировала синхронно с громовыми ударами сердца. Слезящиеся глаза не умещались в глазницах. Я мог бы сказать, что мне хотелось уползти обратно в квартиру и на все плюнуть, но это ложь. Если по правде, мне хотелось умереть прямо там, на лестнице, и покончить с миром. Неужели есть люди, которые мучаются такой головной болью не единожды, а часто? Если так, да поможет им Бог.
Только одно могло заставить меня подняться, и я вынудил визжащий от боли мозг не только подумать об этом, но и увидеть: внезапно исчезающее лицо ползущего ко мне Тагги Даннинга. Его взлетающие в воздух волосы и мозги.
— Все хорошо, — пробормотал я. — Все хорошо, да, все хорошо.
Я поднял сувенирную подушку и, пошатываясь, добрался до нижней ступени. Вышел в сумрачный день, который казался мне невыносимо ярким, как полдень в Сахаре. Полез за ключами. Не нашел их. Зато нащупал здоровенную дыру в правом переднем кармане. Прошлым вечером никакой дыры не было. Я мог в этом поклясться. Маленькими шажками я развернулся. Ключи лежали на крыльце среди россыпи мелочи. Я наклонился, почувствовал, как свинцовый шар в голове покатился ко лбу. Поднял ключи и направился к «санлайнеру». Когда повернул ключ зажигания, мой ранее надежный «форд» отказался заводиться. Щелкнул соленоид. И все.
Этого я в принципе ожидал. Не приготовился к другому: мне вновь предстояло подниматься наверх. Никогда в жизни я так страстно не мечтал о своем мобильнике. Будь он у меня, я смог бы позвонить, сидя за рулем, а потом, закрыв глаза, спокойно дожидаться прихода Рэнди Бейкера.
Но каким-то образом мне удалось подняться, мимо сломанных перил и выдернутого из стены бра, повисшего на проводах, будто голова на сломанной шее. Трубку в мастерской никто не снял — слишком рано, особенно для воскресенья, — поэтому я позвонил Рэнди Бейкеру домой.
Конечно, он умер, подумал я. Ночью его сразил инфаркт. Его убило упрямое прошлое, взяв в сообщники Джейка Эппинга.
Мой механик не умер. Ответил сонным голосом после второго гудка, а когда я сказал, что мой автомобиль не заводится, задал логичный вопрос: «Откуда вы знали об этом вчера?»
— У меня сильно развитая интуиция, — ответил я. — Приезжайте как можно быстрее, хорошо? Если сможете его завести, еще одна двадцатка будет вашей.
9
Бейкер подсоединил кабель, который ночью загадочным образом соскочил с клеммы аккумулятора (возможно, в тот самый момент, когда в кармане брюк появилась дыра), но двигатель «санлайнера» все равно не завелся. Механик проверил свечи и обнаружил, что две основательно проржавели. В его большом зеленом ящике для инструментов нашлись запасные, и когда он их поставил, мой кабриолет ожил.
— Это, конечно, не мое дело, но я думаю, что сейчас вам одна дорога — обратно в постель. Или к врачу. Вы бледны как призрак.
— Это всего лишь мигрень. Все будет хорошо. Давайте заглянем в багажник. Я хочу проверить запаску.
Проверили. Спущена.
Начал моросить дождь, когда я последовал за ним к заправочной станции «Тексако». Автомобили ехали с включенными фарами, и даже с солнцезащитными очками каждый прожигал в моем мозгу две дыры. Бейкер открыл мастерскую и попытался накачать запаску. Напрасный труд. Воздух выходил из десятка дыр, крошечных, как поры человеческой кожи.
— Ух ты, — удивился он. — Никогда такого не видел. Думаю, бракованная камера.
— Замените на другую, — попросил я.
Вышел из мастерской, обошел ее, привалился к стене. Стук компрессора сводил с ума. Подняв голову, я подставил лицо дождю, наслаждаясь холодным туманом, облепляющим разгоряченную кожу. Шаг за шагом, повторил я себе. Шаг за шагом.
Когда я попытался заплатить Бейкеру за камеру, он покачал головой.
— Вы уже дали мне половину моего недельного заработка. Брать с вас еще — это свинство. Я только волнуюсь, как бы вы не съехали в кювет или с вами не случилось чего другого. Вам обязательно ехать?
— Больной родственник.
— Да вы и сами больны!
Этого я отрицать не мог.
10
Я выехал из города по шоссе 7, сбавляя ход у каждого перекрестка, чтобы посмотреть в обе стороны, независимо от приоритета проезда. Как выяснилось, только благодаря этому и остался цел и невредим, потому что на пересечении шоссе 7 и Старой деррийской дороги большой грузовик с гравием проскочил на красный свет. Не остановись я, хотя передо мной горел зеленый, мой «форд» превратился бы в лепешку, а я — в гамбургер внутри ее. Я посигналил, несмотря на дикую головную боль, но водитель грузовика и бровью не повел. Он напоминал зомби за рулем.
Мне никогда этого не сделать, подумал я. Но если я не сумею остановить Фрэнка Даннинга, куда мне замахиваться на Освальда? Не стоило и ехать в Техас.
Впрочем, не это заставляло меня продвигаться к поставленной цели. Я не отступался из-за Тагги. Не говоря уже о трех остальных детях. Если бы я не смог спасти их вновь, меня бы до конца жизни не отпустила мысль, что я стал соучастником их убийства, инициировав очередной сброс на ноль.
Я подъехал в автокинотеатру Дерри, свернул на подъездную дорогу, ведущую к еще закрытой кассе. Вдоль дороги росли ели. Я припарковался за ними, заглушил двигатель. Попытался выйти из кабины. Не смог. Дверь не открывалась. Я пару раз толкнул ее плечом, но она все равно не открылась, и тут я заметил, что кнопка блокировки дверного замка нажата, хотя до эры автоблокировки оставалось еще много лет, а сам я к кнопке не прикасался. Потянул ее вверх. Она не желала подниматься. И как я ни старался, ничего не вышло. Я опустил стекло, высунулся, вставил ключ в замочную скважину под хромированной дверной ручкой, повернул. На этот раз кнопка поднялась. Я вылез, потом вновь сунулся в кабину за сувенирной подушкой.
Сопротивление возрастает пропорционально масштабу изменения будущего, которое может вызвать то или иное вмешательство, говорил я Элу хорошо поставленным лекторским голосом — и был прав. Только я понятия не имел, какую цену приходится платить тому, кто вмешивается в ход времени. Теперь узнал.
Я медленно шел по шоссе 7, подняв воротник, чтобы защитить шею от дождя, надвинув шляпу на уши. Когда проезжали автомобили, а такое случалось не часто, уходил под деревья, растущие с моей стороны шоссе. Думаю, пару раз коснулся головы руками, чтобы убедиться, что ее не раздуло. По внутренним ощущениям она точно увеличилась в размерах.
Наконец деревья отступили от шоссе. Их сменила глухая стена. За стеной на засеянных травой и аккуратно выкошенных склонах пологих холмов поднимались памятники и надгробные камни. Я добрался до кладбища Лонгвью. Перевалил гребень холма и увидел цветочный киоск на другой стороне дороги. Закрытый и темный. Обычно по уик-эндам многие приходили на могилы близких, но в такую погоду число посетителей кладбища, конечно же, сокращалось, и старушка, которой принадлежал киоск, решила, что утром можно и поспать лишний часок-другой. Но я знал, что киоск еще откроется. Видел собственными глазами.
Я забрался на стену, ожидая, что она рухнет подо мной, но этого не случилось. А когда оказался на территории кладбища, произошло удивительное: головная боль начала стихать. Я сел на надгробие под раскидистым вязом, закрыл глаза и прикинул уровень боли. Вызывающая крик десятибалльная боль ослабла до восьми баллов.
— Думаю, я прорвался, Эл, — сказал я. — Пожалуй, теперь я на другой стороне.
Тем не менее двигался я крайне осторожно, в ожидании новых подвохов: падающих деревьев, грабителей могил, может, пылающего метеорита. Ни с чем таким не столкнулся. Когда подошел к стоящим бок о бок надгробиям с надписями «АЛТЕЯ ПИРС ДАННИНГ» и «ДЖЕЙМС АЛЛЕН ДАННИНГ», головная боль тянула только на пять баллов.
Я огляделся и увидел мавзолей со знакомой фамилией, выбитой в розовом граните: «ТРЕКЕР». Попытался открыть железную калитку. В 2011 году ее бы непременно заперли, а в 1958-м она легко распахнулась, хотя, как и в любом фильме ужасов, со скрежетом ржавых петель.
Я вошел, раскидывая ногами жухлые прошлогодние листья. Середину мавзолея занимала каменная скамья. По обеим сторонам стояли каменные саркофаги с усопшими Трекерами. Самый старый датировался 1831 годом. В нем, согласно медной табличке, покоились кости месье Жана-Поля Треше.
Я закрыл глаза.
Лег на скамью и задремал.
Уснул.
Проснулся перед самым полуднем. Подошел к калитке мавзолея Трекеров, поджидая Даннинга… точно так же, как пятью годами позже Освальд будет ждать кортеж Кеннеди в снайперском гнезде, устроенном на шестом этаже Хранилища школьных учебников.
Головная боль полностью прошла.
11
«Понтиак» Даннинга появился на кладбище примерно в то время, когда удар Реда Шондиенста вылился в круговую пробежку и принес победу «Милуокским храбрецам». Даннинг припарковался неподалеку от могил родителей, вылез из автомобиля, поднял воротник, наклонился, чтобы достать корзинки с цветами. С корзинкой в каждой руке направился вниз по склону.
Теперь, когда пришло время действовать, я полностью пришел в норму. Прорвался через барьер, который пытался меня сдержать. Сувенирную подушку я держал под пальто. Руку сунул в разрез. Влажная трава заглушала мои шаги. Небо затянули плотные облака, так что тени я не отбрасывал. Даннинг не знал, что я сзади, пока я не позвал его по имени. Тогда он обернулся.
— Когда я навещаю родителей, компания мне не нужна, — прорычал он. — Да и кто ты такой, черт бы тебя побрал? И это что? — Он смотрел на подушку, которую я вытащил из-под пальто. Моя рука скрывалась в ней, как в боксерской перчатке.
Я решил ответить только на первый вопрос.
— Меня зовут Джейк Эппинг. Я пришел, чтобы задать вам вопрос.
— Так задай и оставь меня в покое. — Капли дождя падали с полей его шляпы. С полей моей — тоже.
— Что самое главное в жизни, Даннинг?
— Что?
— Я хочу сказать, для человека.
— Ты что, чокнутый? И зачем тебе эта подушка?
— Доставь мне удовольствие. Ответь на вопрос.
Он пожал плечами.
— Полагаю, его семья.
— И я так думаю, — согласился я с ним и дважды нажал спусковой крючок. После первого выстрела раздался глухой хлопок, словно по ковру ударили выбивалкой для пыли. Второй прозвучал чуть громче. Я подумал, что подушка вспыхнет — видел такое в «Крестном отце-2», — но она лишь чуть обуглилась. Даннинг повалился, раздавил корзинку цветов, поставленную им на могилу отца. Я опустился на колено — штанина тут же набухла от воды, — приставил вышитую сторону подушки к виску Даннинга и выстрелил еще раз. На всякий случай.
12
Я оттащил Даннинга в мавзолей Трекеров и бросил обугленную подушку ему на лицо. Когда уходил, пара автомобилей медленно ползла по кладбищу, несколько человек стояли под зонтами у могил, но никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Я неторопливо продвигался к каменной стене, время от времени останавливался, чтобы посмотреть на надгробие или памятник. Перемахнул через стену и под прикрытием растущих у дороги деревьев трусцой побежал к «форду». Если слышал шум приближающегося автомобиля, уходил глубже в лес. В одно из таких отступлений спрятал револьвер, зарыв его в землю и накидав сверху опавшей листвы. «Санлайнер» ждал в целости и сохранности там, где я его и оставил. На этот раз двигатель завелся с полоборота. Я поехал домой, дослушал по радио окончание бейсбольного матча. Думаю, немного поплакал. От облегчения, а не от угрызений совести. Что бы теперь ни случилось со мной, Даннингов я уберег.
В ту ночь я спал как младенец.
13
В понедельник «Дерри дейли ньюс» выделила немало места под материалы о Сериях и поместила отличную фотографию Шондиенста, прибегающего в «дом» после ошибки Тони Кубека. Из колонки Рыжего Барбера[76] следовало, что с «Бронксскими бомберами» покончено. «Можете насаживать их на вилку, — писал он. — „Янкиз“ умерли, да здравствуют „Янкиз“».
В первый день рабочей недели о Фрэнке Даннинге не упомянули, зато во вторник его фотография попала на первую полосу: он улыбался той самой улыбкой, которая так очаровывала женщин. И глаза весело поблескивали, совсем как у Джорджа Клуни.
По словам начальника полиции Дерри, детективы рассматривают различные версии случившегося, и арест преступника ожидается в самое ближайшее время. Дорис Даннинг, с которой связались по телефону, заявила, что она «потрясена и безутешна». О том, что она и убитый жили отдельно, не упоминалось. Многочисленные друзья и работники «Супермаркета на Центральной» также пребывали в шоке. Все сходились в том, что Фрэнк Даннинг был абсолютно замечательным человеком, и никто даже представить себе не мог, у кого возникло желание застрелить его.
Особенно разъярился Тони Трекер (вероятно, потому, что труп нашли в его семейном могильнике). «Ради этого можно вернуть смертную казнь», — поделился он своим видением ситуации с репортером.
В среду, восьмого октября, «Янкиз» сравняли счет в Сериях, когда с трудом, с перевесом в одно очко, вырвали победу у «Храбрецов» на Окружном стадионе. В четверг, при счете два — два, в восьмом иннинге «Янкиз» резко рванули вперед, выиграв подряд четыре очка, и одержали окончательную победу. В пятницу я заглянул в «Русалочьи залоги и ссуды», ожидая встретить миссис Брюзгу и мистера Уныние. Дородная дама оправдала мои ожидания: увидев меня, поджала губы и крикнула: «Чеззи! Пришел мистер Денежный Мешок!» — после чего удалилась за портьеру и из моей жизни.
Фрати появился с все той же бурундучьей улыбкой, которую я увидел на его лице при нашей первой встрече в «Фонарщике» в мой первый визит в Дерри давно ушедших ярких дней. В одной руке он держал плотно набитый конверт с надписью «Д. АМБЕРСОН».
— А вот и вы. Явился не запылился, и такой красавчик. Вот ваша добыча. Не стесняйтесь, пересчитывайте.
— Я вам верю, — ответил я, засовывая конверт в карман. — Вы больно веселы для человека, только что лишившегося трех штук.
— Не могу отрицать, вы уменьшили мою прибыль от бейсбольного сезона, — ответил он. — Сильно уменьшили, хотя несколько баксов я все-таки заработал. Я всегда зарабатываю. Но в игре я в общем и целом лишь потому, что — как там это называется — оказываю услугу обществу. Люди всегда делают ставки, а я всегда выдаю им выигрыш, если таковой полагается. А кроме того, мне нравится принимать ставки. Для меня это в некотором роде хобби. И знаете, что мне нравится больше всего?
— Нет.
— Когда приходит такой, как вы, ставит на то, чего по-хорошему быть не может, и выигрывает. Благодаря этому я и дальше могу верить, что во Вселенной есть место случайности.
Я задался вопросом, что бы он сказал о случайности, если бы увидел шпаргалку Эла.
— Точка зрения вашей жены, похоже, не столь… э… примиренческая.
Он рассмеялся, и его маленькие черные глаза сверкнули. Выигрыш, проигрыш или ничья — этот коротышка с русалкой на предплечье все равно наслаждался жизнью. Меня это восхищало.
— Ох, Марджори. Когда какой-нибудь печальный неудачник приходит сюда с обручальным кольцом жены и трогательной историей, она тает как воск. Но ставки на спортивные игры — совсем другая история. Проигрыш она воспринимает как личную обиду.
— Вы ее очень любите, мистер Фрати, да?
— Как луну и звезды, браток. Как луну и звезды.
Марджори читала сегодняшнюю газету и оставила ее на стеклянном прилавке с часами и кольцами. Заголовок гласил:
— И что все это значит? — спросил я.
— Не знаю, но могу вам кое-что сказать. — Он наклонился вперед, и улыбка слетела с его лица. — Он не был тем святым, в которого его превращает местная газетенка. Я мог бы вам кое-что рассказать, браток.
— Так рассказывайте. У меня целый день.
Улыбка вернулась.
— Нет. В Дерри мы держим наши истории при себе.
— Это я уже заметил.
14
Я хотел вернуться на Коссат-стрит. Знал, что копы наблюдают за домом, чтобы посмотреть, а вдруг кто-то проявит необычный интерес к семье, но желание все равно не отпускало. И хотел я увидеть не Гарри, а его маленькую сестру, чтобы кое-что ей сказать.
Что на Хэллоуин она должна отправиться на охоту за сладостями, как бы ни горевала о своем папочке.
Что она будет самой красивой, самой волшебной индейской принцессой, какую только видели люди, и вернется с огромной добычей.
Что впереди у нее — как минимум пятьдесят три долгих, заполненных разнообразными делами года, а возможно, много больше.
Но прежде всего, что когда ее брат Гарри захочет стать солдатом и надеть форму, она должна очень, очень, очень постараться и отговорить его от этого.
Только дети забывают. Это известно всем учителям.
И они думают, что будут жить вечно.
15
Пришла пора покинуть Дерри, однако у меня оставалось еще одно маленькое дельце, которое следовало завершить. Поэтому я задержался до понедельника. Тринадцатого октября, во второй половине дня, положил чемодан в багажник «санлайнера» и, сев за руль, сочинил короткое письмо. Сунул в конверт, запечатал и написал на лицевой стороне имя получателя.
Поехал в Нижний город, припарковался, направился в «Сонный серебряный доллар». В зале нашел только Пита, бармена, как, собственно, и ожидал. Он мыл стаканы и смотрел по телику «Любовь к жизни». С неохотой повернулся ко мне, одним глазом поглядывая на Джона и Маршу, или как там их звали.
— Что вам налить?
— Ничего, но вы можете оказать мне услугу, за которую я выплачу вам компенсацию в размере пяти американских долларов.
Его лицо осталось бесстрастным.
— Правда? И что это за услуга?
Я положил на стойку конверт.
— Передайте его, когда получатель заглянет к вам.
Он глянул на фамилию на лицевой стороне.
— А чего вы хотите от Билла Теркотта? И почему бы вам самому не передать ему этот конверт?
— Это достаточно простое поручение, Пит. Нужна вам пятерка или нет?
— Конечно, нужна. Если не будет вреда. Билли очень хороший человек.
— Вреда ему не будет никакого. Возможно, это письмо принесет пользу.
Я положил пятерку на конверт. Стараниями Пита она исчезла, и он вновь вернулся к «мыльной опере». Я ушел. Теркотт скорее всего получил конверт. Предпринял он какие-то меры или нет, это другой вопрос, один из многих, ответа на которые мне не узнать. А написал я следующее:
Дорогой Билл!
С Вашим сердцем какие-то нелады. Вы в самом скором времени должны обратиться к врачу, или будет поздно. Возможно, Вы подумаете, что это шутка, но это не так. Вам может показаться, что я не могу такого знать, но я знаю. Знаю точно так же, как Вы знаете, что Фрэнк Даннинг убил Вашу сестру Клару и Вашего племянника Майки. ПОЖАЛУЙСТА, ПОВЕРЬТЕ МНЕ И ОБРАТИТЕСЬ К ВРАЧУ!
16
Я сел в «санлайнер» и, выезжая из расположенной под углом к тротуару парковочной клетки, увидел худое недоверчивое лицо мистера Кина, уставившегося на меня через витрину аптечного магазина. Я опустил стекло, выставил руку и показал ему палец. Потом взобрался на Подъем-в-милю и в последний раз уехал из Дерри.