Потом она просияла.
— Но у меня отличная замена, и готова спорить, ты можешь догадаться, о ком я говорю.
Я улыбнулся.
— Это… — Но я не мог вспомнить имени. Я буквально видел его — выдубленное ветром загорелое лицо, ковбойская шляпа, галстук-шнурок, — однако утром того вторника с именем ничего не выходило. Начал болеть затылок, там, где я ударился о плинтус… но какой плинтус, в каком доме? Меня страшно злило, что я этого не знаю.
Кеннеди прибывает через десять дней, а я даже не могу вспомнить гребаное имя этого старика.
— Попытайся, Джейк.
— Я пытаюсь, — ответил я. — Пытаюсь, Сейди!
— Подожди. У меня идея.
Она положила дымящуюся сигарету в один из желобков пепельницы, направилась к двери, вышла из комнаты, закрыла дверь за собой. Потом открыла и заговорила комично-хрипатым, низким голосом, совсем как тот старик всякий раз, когда навещал меня:
— Как поживаешь сегодня, сынок? Что-нибудь ел?
— Дек, — вырвалось у меня. — Дек Симмонс. Он женился на миз Мими. А потом она умерла в Мексике. В ее честь мы провели вечер памяти.
Головная боль ушла. Как рукой сняло.
Сейди захлопала в ладоши и подбежала ко мне. Меня наградили долгим и сладким поцелуем.
— Видишь? — сказала она, оторвавшись от моих губ. — Ты можешь это сделать. Еще не поздно. Как его зовут, Джейк? Как зовут этого безумного негодяя?
Но я не мог вспомнить.
Шестнадцатого ноября «Таймс гералд» опубликовала маршрут кортежа Кеннеди. Он начинался в аэропорту Лав-Филд и заканчивался в «Трейд-март» выступлением Кеннеди перед членами городского совета и приглашенными гостями. Номинально он собирался приветствовать открытие Исследовательского центра для выпускников и поздравить Даллас с экономическими успехами последнего десятилетия, но «Таймс гералд» спешила сообщить всем, кто еще этого не знал, что истинная причина выступления — чисто политическая. Техас проголосовал за Кеннеди в 1960 году, однако в шестьдесят четвертом все выглядело не так радужно, пусть даже Кеннеди по-прежнему собирался баллотироваться в тандеме со стариной Джонсоном, уроженцем Техаса. Циники все еще называли вице-президента Линдон-Разгром, намекая на выборы в сенат в 1948 году, когда он одержал победу, которая дурно пахла, набрав на восемьдесят семь голосов больше соперника. Давняя, конечно, история, но прозвище указывало на смешанные чувства, которые техасцы питали к президенту. Перед Кеннеди — и, разумеется, перед Джеки — ставилась задача помочь Линдону-Разгрому и губернатору Техаса Джону Коннолли укрепить боевой дух сторонников.
— Посмотри сюда. — Длинный палец Сейди двигался по прочерченной линии маршрута. Кварталы и кварталы Главной улицы. Потом Хьюстон-стрит. Везде высокие здания. — Этот человек будет поджидать кортеж на Главной улице? Должен поджидать там, как думаешь?
Я слушал ее вполуха. Потому что увидел кое-что еще.
— Посмотри, Сейди, кортеж проследует по бульвару Черепашьего ручья.
У нее загорелись глаза.
— Это должно случиться там?
Я с сомнением покачал головой. Вероятно, нет, но о бульваре Черепашьего ручья я знал что-то, имеющее отношение к человеку, которого пришел останавливать. И когда я думал об этом, кое-что всплыло на поверхность.
— Он собирался спрятать винтовку и вернуться за ней позже.
— Спрятать где?
— Не имеет значения, это уже случилось. Это часть прошлого. — Я закрыл глаза руками, потому что свет в комнате внезапно стал слишком ярким.
— Перестань думать об этом. — Она убрала газету. — Расслабься, а не то опять разболится голова и придется принимать таблетку. От них ты становишься таким заторможенным.
— Да, — кивнул я. — Я знаю.
— Тебе надо выпить кофе. Крепкого кофе.
Она пошла на кухню и сварила кофе. Когда вернулась, я уже похрапывал. Проспал три часа и мог бы пробыть в Стране коматоза и дольше, но она разбудила меня, тряхнув за плечо.
— Что ты помнишь о приезде в Даллас?
— Я не помню, как приехал.
— Где ты остановился? В отеле? В гостинице для автомобилистов? Снял комнату?
На мгновение мне смутно вспомнился двор и много окон. Швейцар? Возможно. Потом все ушло. Головная боль вновь начала набирать силу.
— Не знаю. Я только помню, что пересек границу штата по двадцатому шоссе и видел рекламу барбекю. Но до Далласа оставалось ехать и ехать.
— Я знаю, но нам не придется ехать так далеко. Если ты въехал в Техас по двадцатому шоссе, то по нему же и добрался до Далласа. Сегодня уже поздно, а завтра отправимся на автомобильную прогулку.
— Наверное, ничего не выйдет. — Но я тем не менее почувствовал, как вспыхнула искорка надежды.
Сейди осталась на ночь, а утром мы покинули Даллас по Пчелиному шоссе, как называли его горожане, и покатили на восток к Луизиане. Сейди сидела за рулем моего «шеви», который снова был на ходу после замены сломанного замка зажигания. Дек за этим проследил. Она доехала до Террелла, потом свернула с шоссе на покрытую выбоинами автостоянку у придорожной церкви — Спаса-на-крови, как мы прочитали на доске объявлений на высохшей лужайке. Под названием церкви было послание к пастве: «ЧИТАЛ ЛИ ТЫ СЕГОДНЯ СЛОВО ВЕЛИКОЕ БОЖЬЕ?» Некоторые буквы отвалились, так что на доске осталось: «ИТАЛ И ТЫ СЕ ОДНЯ СЛОВО ЕЛ КОЕ Б ЖЕ?»
Сейди с тревогой взглянула на меня.
— Ты сможешь сесть за руль на обратном пути?
Я особо и не сомневался, что смогу. Дорога ровная и прямая, коробка передач автоматическая. Левая негнущаяся нога не при делах. Только…
— Сейди? — Я повернулся к ней, впервые сев за руль с конца августа и максимально отодвинув сиденье назад.
— Что?
— Если я засну, хватай руль и выключай зажигание.
Она нервно улыбнулась.
— Можешь не беспокоиться.
Я убедился, что дорога свободна, и выехал на шоссе. Поначалу не решался разгоняться быстрее сорока пяти миль, но в воскресенье мы ехали чуть ли не в одиночестве, так что я немного расслабился.
— Ни о чем не думай, Джейк. Не пытайся что-нибудь вспомнить, пусть все происходит само собой.
— Жаль, что мы не на «санлайнере».
— Тогда представь себе, что это «санлайнер», и пусть он едет, куда ему хочется.
— Ладно, но…
— Никаких но. День прекрасный. Ты едешь в новый для себя город, тебе нет нужды тревожиться из-за убийства Кеннеди, потому что до него еще далеко. Годы.
Да, день выдался прекрасный. И я не заснул, хотя подустал — после того как меня избили, впервые провел столько времени вне четырех стен. Мои мысли продолжали возвращаться к придорожной церкви. Скорее всего церкви для черных. Они, вероятно, пели псалмы, как никогда не петь белым, и читали «СЛОВО ВЕЛИКОЕ БОЖЬЕ» с множеством «аллилуйя» и «восславим Иисуса».
Мы въехали в Даллас. Я поворачивал налево и направо — вероятно, чаще направо, потому что левая рука оставалась слабой и поворот руля, даже при наличии гидроусилителя, причинял боль. Скоро я заблудился в боковых улицах.
Я заблудился, все верно, подумал я. Мне нужно, чтобы кто-нибудь подсказал, куда ехать, как тот парнишка в Новом Орлеане направил меня в отель «Мунстоун».
Только не в «Мунстоун». В «Монтелеоне». И отель, в котором я поселился в Далласе, назывался… назывался…
На мгновение я подумал, что название сейчас уплывет, как иногда уплывало даже имя Сейди. Но потом увидел швейцара и эти поблескивающие окна, выходящие на Торговую улицу, и все срослось.
Я жил в отеле «Адольф». Да. Потому что он находился рядом с…
Но это не вспомнилось. Эта часть воспоминаний по-прежнему блокировалась.
— Дорогой? Все в порядке?
— Да. А что?
— Ты аж подпрыгнул.
— Это моя нога. Немного свело.
— Ничего не выглядит знакомым?
— Нет, — ответил я. — Ничего.
Она вздохнула.
— Еще одна идея приказала долго жить. Наверное, нам лучше вернуться домой. Хочешь, чтобы я села за руль?
— Пожалуй. — Я дохромал до пассажирского сиденья, думая: Отель «Адольф». Запиши, когда вернешься в «Эден-Фоллоус». Тогда не забудешь.
Когда мы вернулись в маленькую трехкомнатную квартирку с пандусами, больничной кроватью и поручнями по обе стороны унитаза, Сейди спросила, не хочу ли я прилечь.
— И прими таблетку.
Я пошел в спальню, снял туфли — этот процесс занимал теперь много времени — и лег. Таблетку принимать не стал. Хотел, чтобы голова оставалась ясной. Хотел, чтобы теперь она постоянно оставалась ясной. Кеннеди и Даллас разделяли всего пять дней.
Ты жил в отеле «Адольф», потому что он находился рядом с чем-то. С чем?
Что ж, отель находился рядом с маршрутом кортежа, опубликованным в газете, а это сужало поиск… да, до каких-то двух тысяч зданий, не говоря уже о статуях, памятниках и стенах, за которыми мог спрятаться предполагаемый снайпер. И сколько переулков на пути следования кортежа? Десятки. Сколько надземных пешеходных переходов, с которых кортеж будет виден как на ладони? На Западной аллее пересмешника, на Леммон-авеню, на бульваре Черепашьего ручья? Кортежу предстояло проехать по всем этим улицам. А сколько их еще на Главной улице и на Хьюстон-стрит?
Ты должен вспомнить или кто он, или откуда он собирается стрелять.
Если бы я выудил из памяти первое, то добрался бы и до второго. Я это знал. Но моя память продолжала возвращаться к церкви на шоссе 20, где мы развернулись. К Спасу-на-крови на Пчелином шоссе. Многие люди видели в Кеннеди спасителя. Эл Темплтон точно видел. Он…
Мои глаза широко раскрылись, и я перестал дышать.
В другой комнате зазвонил телефон, и я услышал, как Сейди ответила на звонок. Она говорила тихо, думая, что я сплю.
«СЛОВО ВЕЛИКОЕ БОЖЬЕ».
Я вспомнил день, когда увидел полное имя Сейди с одним закрытым слогом, так что на виду осталось только «Дорис Дан». Опять гармония той же силы. Закрыл глаза. Представил себе, что закрываю пальцем «В ИКОЕ БОЖЬЕ».
Осталось «СЛОВО ЕЛ».
Слово Эла. У меня была его тетрадка.