Дэни вновь опустила глаза и подняла голову, только когда Фримен продолжила свою речь:
– Расследованием этого дела немедленно займется детектив Барнздейл. Мы все надеемся, что оно будет раскрыто в кратчайшие сроки.
И Фримен направилась к выходу из комнаты. Дэни сжала кулаки, до боли вонзив ногти в кожу. Коллеги разошлись по своим рабочим местам. Дэни вернулась к своему столу, взяла сумку и нажала на серебристую кнопку, открывающую двери. Когда она покидала подразделение, в котором провела такую важную часть своей жизни, сердце у нее сжалось. Двери за ней закрылись. Ее охватило чувство, что это закрываются двери ее родного дома.
Глава 33
Обсудив с Мадлен последние правки к сценарию подкаста, я сажусь на поезд до станции Сент-Марнем. Оттуда узкой тропинкой через окраину рощи иду к Хадли-Коммон. Тропинка быстро зарастала, и по пути к южному углу лужайки мне приходилось отодвигать колючие ветки.
Вдоль дороги выстроились виллы в викторианском стиле. Первая из них принадлежит Грейсам. Я останавливаюсь возле нее, размышляя о кроссовках, висевших на рюкзаке Арчи. Что произошло в этом доме в ночь пожара? Куда Арчи убежал через рощу? Домой? Помогал ли ему кто-нибудь? И вернулся ли он позднее той же ночью за ножом?
Я пересекаю лужайку, миную свой дом и спускаюсь на Нижнюю улицу. Прежде чем двинуться прочь от реки, бросаю взгляд на церковь Святого Стефана. Я шагаю извилистыми улочками родного города, пока не добираюсь до Хадли-Хилл. Останавливаюсь напротив недлинного ряда домов с террасами. В середине – дом, заметно отличающийся от других. Они выглядят немного обветшалыми, но у этого относительно свежий фасад: красные кирпичи ярче, оконные рамы из пластика, а не из дерева, входная дверь блестит новеньким лаком. Это перестроенный дом детства Дэни.
Перехожу через дорогу и узкой тропкой обхожу дом сзади. Он выстроен по тому же проекту, что и остальные: на втором этаже, над кухней, расположена небольшая спальня. Я словно наяву вижу Джека Каша, который выбирается из окна спальни, крепко держа на руках Дэни; спасибо соседу, вовремя подставившему лестницу, – это спасло их от пожара.
Возвращаюсь к фасаду и вижу, как вверх по холму идут радостные школьники: они возвращаются домой в предвкушении выходных. Я заглядываю в окно гостиной. По полу разбросаны детали игрушечной железной дороги. Уступаю дорогу пожилой женщине, которая медленно бредет из местного минимаркета с двумя полными сумками, и на мгновение замираю. Я пытаюсь представить себе эту комнату, какой она была в детстве Дэни, но воображение рисует мне только ужасные картины случившегося в ту ночь.
На землю меня возвращает крик с другой стороны дороги:
– Вон она!
Я оборачиваюсь и вижу четырех подростков, выбегающих из парка Хадли-Хилл. Женщина с сумками останавливается у соседнего дома, ставит сумки на тротуар и шарит по карманам в поисках ключей.
– Чокнутая старуха! – кричит ей один мальчишка.
– Педофилка! – кричит другой.
Женщина не двигается и смотрит широко открытыми от страха глазами. Еще один мальчик выскакивает вперед и кричит ей прямо в лицо:
– Вонючка поганая!
Хватает ее сумку и вываливает содержимое на тротуар. Мальчишки визгливо смеются, когда женщина нагибается собрать свои покупки.
– Кому пирожки? – кричит один, поднимает с земли коробку и швыряет ее в женщину.
– Вот почему она такая жирная! – кричит другой. – Что, приготовила приманку для новой дурочки?
Я бегом устремляюсь к этой компании.
– А ну брысь отсюда! – приказываю я мальчишкам.
Они отступают на шаг назад и смотрят на меня.
– Быстро!
Наклоняюсь и начинаю собирать покупки женщины.
– Она извращенка! – кричит один из мальчиков.
– Я кому сказал! – рявкаю я.
Мальчишки уходят вниз по холму, на ходу плюясь оскорблениями. Я поворачиваюсь к женщине. Она все еще прижимает к себе коробку с пирожками.
– Найдете ключи? – тихо спрашиваю я. Руки у нее так дрожат, что она не может расстегнуть боковой карман сумки.
– Давайте помогу, – предлагаю я.
Но вот дверь открыта. Женщина берет меня за руку, и мы медленно заходим к ней в дом.
Глава 34
– Позвольте налить вам еще чашку чая, – говорит Памела, когда мы сидим в ее гостиной напротив горящего камина. На коленях у нее лежит рамка с фотографией ее дочери, Джинни.
– Да мне, наверное, уже пора, – отвечаю я.
– Ерунда, – говорит она. – Одной чашкой я точно с вами не расплачусь.
Я улыбаюсь, и она добавляет:
– И возьмите еще пирожок. Я всегда говорила, для хорошего пирожка время всегда найдется. А в этих много начинки.
– Правда очень вкусные.
– Значит, решено.
Памела ставит фотографию на столик рядом со своим креслом, пересекает комнату и направляется на кухню. Я слышу, как она открывает кран и набирает воду в чайник.
– Я сейчас, – кричит она в дверь гостиной. – Только сбегаю наверх и надену тапочки.
Памела рассказала мне о допросе в полиции. Объяснила, что хотела помочь девочке, которая так сильно напомнила ей дочь. Я уверен, что Памела действовала из лучших побуждений, но она, скажем так, слегка отстала от реалий современной жизни. Оглядывая ее гостиную, я понимаю, что она выросла в те времена, когда соседи еще заботились друг о друге и интересовались жизнью каждого. Для нее проявить заботу о чужом ребенке было абсолютно естественно. Вот только теперь так не принято.
Я беру в руки фотографию Джинни. Это школьный портрет: волосы Джинни собраны в хвост, на шее – аккуратно повязанный форменный галстук. Я дал бы ей на фото лет четырнадцать или пятнадцать. В комнате есть и другие ее фотографии, но на них она младше. Школьный снимок Джинни напоминает мне о фотографии моего брата, которая висит у меня в коридоре. Так же, как и Ник, Джинни словно застыла во времени. Я слышу, как Памела спускается по лестнице и идет на кухню. Я подхожу к дверному проему.
– Могу я спросить, что случилось с Джинни – в смысле, с вашей Джинни?
Памела возится с чайником.
– Она была совершеннейшей папиной дочкой, хотя это, конечно, звучит глупо.
– Почему глупо? – спрашиваю я. – Многие девочки сильно привязаны к отцам.
– Джинни никогда не видела своего отца, но он все равно был ее кумиром.
Памела берет чайник и идет мимо меня в гостиную.
– Берите еще пирожные.
Она ставит чайник на стол и наклоняется убавить огонь в камине.
– Комната быстро нагревается, даже с моими щелястыми старыми окнами.
Я наблюдаю, как она возвращается к своему креслу. Она смотрит прямо на меня.
– Я поддерживала в ней эту любовь. Томас был очень хорошим человеком. Его нет уже сорок с лишним лет, но я по-прежнему каждый день с ним разговариваю.
Видимо, Памеле очень одиноко.
Я смотрю на небольшой стеллаж с книгами. На видном месте стоит фотография мужчины в форме Военно-морского флота.
– Можно? – спрашиваю я.
– Конечно, – отвечает Памела. Она явно очень гордится мужем.
Я встаю и беру в руки фотографию.
– Выглядит внушительно.
– Он уже был капитан-лейтенантом и мог бы далеко пойти. Может, он кажется грозным, но это был добрейший человек. Наверное, странно слышать такое про военного. Давайте-ка свою чашку. – Памела берет чайник. – Молока добавьте сами. Конечно, когда я говорю, что разговариваю с ним каждый день, я имею в виду его фотографию. Я все-таки еще не совсем сошла с ума.
Я смеюсь, а Памела добавляет:
– Пока что.
– Томас погиб?
– Многие теперь вспоминают то время с теплотой. Ну как же, мы же победили.
Я непонимающе качаю головой.
– Вы просто слишком молоды, – говорит она. – Фолклендская война. Триумф для миссис Тэтчер и для нации. – В ее голосе сквозит почти неприкрытое презрение. – Но мы потеряли много хороших людей. Очень хороших.
Она умолкает и опускает глаза к своей чашке.
– Представляю, как это тяжело – потерять любимого человека и видеть, как все вокруг ликуют.
– Меня приглашали на всякие церемонии. До сих пор приглашают. Но я не хожу, – морщится она. – Эти вояки… У нас с Джинни был свой способ помнить Томаса. Два раза в год мы вывешивали в саду флаг ее отца – в день его рождения и в годовщину смерти. – Памела делает паузу и отпивает чаю. – Я была беременна, когда корабль Томаса вышел из Портсмута, хотя сама этого не знала. Тогда Джинни в последний раз была рядом с отцом. Она росла, а я рассказывала ей о нем, о том, как весело мы проводили время вместе, каким он был замечательным. Я часто думала, что могла бы наплести ей что угодно. Могла бы сделать Томаса в ее глазах кем угодно, дать Джинни любого отца, но мне это не требовалось. Он был моим героем, и, чем лучше она его узнавала, тем вернее он становился и ее героем.
– Ей повезло, что вы могли поделиться с ней такой памятью.
– Он бы послал тех мальчишек куда подальше – так же, как и вы. Так что вы – мой новый герой, Бен, – смеется Памела. – Ну, возьмите еще пирожное.
Я повинуюсь.
– Томас стал для Джинни настоящим героем, и постепенно мне делалось все труднее с ним соперничать. Я думаю, реальность ее разочаровала. На этой фотографии ей пятнадцать. Не прошло и года, как она начала гулять с мальчиками, а через пару лет встретила парня. Он был старше ее на год или два и втянул ее в плохую компанию.
Памела смотрит в сторону парка Хадли-Хилл.
– Джинни не первая и не последняя, с кем такое произошло. Она начала пробовать… то одно, то другое, экспериментировать – это же просто. И все быстро покатилось под откос. Я пыталась помочь, давала ей деньги. Наверное, вы скажете, что это было глупо.
Я качаю головой. Памела подбирает слова, почти ненавидя себя за то, что их произносит.
– Она становилась все злее и злее. Ссорилась со мной, воровала у меня. В конце концов я больше ничем не могла ей помочь.
Памела проводит большим пальцем по потертой ткани на подлокотнике кресла.
– Целых два года я каждую ночь оставляла в коридоре свет. Не могла смириться с мыслью, что она вернется в темный дом. И надеялась, что она придет в себя и вернется. Ради своего отца. Ради его флага.