Примерки повторялись до тех пор, пока мать Виды не сказала, что в музыкальной школе слишком много внимания уделяют нарядам. Она тоже училась музыке и тогда, в доброе старое время никто не заставлял её покупать новые платья каждый день. Раньше дети вообще больше думали об учёбе.
— Вы абсолютно правы, — согласилась Таня, которой тоже надоели постоянные обсуждения туалетов, — если вы сами поможете Виде подобрать наряд, то сделаете большое дело.
В следущий раз, когда Вида стала спрашивать, что лучше одеть, Таня сказала:
— Посмотри «Victoria Secrets»[26], там есть образцы, которые тебе очень подойдут.
После этого директриса вызвала её к себе, отчитала в самой резкой форме и потребовала, чтобы она извинилась перед ученицей.
— Они наши клиенты и от них зависит ваша зарплата.
— Вида вам жаловалась?
— Это неважно, вы не имеете права так с ней говорить.
— Я извиняться не буду, — сказала Таня.
— Даю вам время до завтра, подумайте.
Таня молча вышла из кабинета. Она не чувствовала себя виноватой. Нельзя было превращать музыкальную школу в дом моделей. Директриса просто нашла предлог, чтобы избавиться от неё. Но почему? Из-за её акцента? Из-за программок, которые сделал её муж и многие дети сохранили на память? Или из-за того, что к ней перешли ученики других педагогов?
Таня вошла в класс. Там уже сидел следущий ученик — негритёнок Джастин. У него был прекрасный слух, но долго находиться на одном месте он не мог. Таня на свой страх и риск отпускала его в середине урока на улицу, он бегал по стадиону, расходовал избыток энергии и только после этого мог опять сосредоточиться на музыке. Каждое занятие с Джастином начиналось с того, что он писал на доске: «Я люблю играть на фортепьяно, я могу просидеть спокойно 20 минут».
— Почему сегодня ты ничего не написал на доске[27], — спросила Таня.
— Вы должны называть доску «классной», — неожиданно сказала его мамаша, которая в тот день присутствовала на уроке.
— Меня учили по-другому.
— Вас учили неправильно. То, что вы говорите, является расистским термином.
— Я ведь называю мел белым, а лимон жёлтым и ни белые, ни китайцы не считают это расистскими терминами, — возразила Таня.
— Вы можете делать с мелом и лимоном что хотите, а доску, пожалуйста, называйте классной.
— Я буду называть её учебная доска афроамериканского цвета.
Таня почувствовала на себе чей-то взгляд и посмотрела на сцену. Стив уже закончил первую пьесу.
— Зачем только родители заставляют его заниматься музыкой, — подумала она, подходя к фортепьяно, — это не его стихия. Ему больше бы подошла роль рыцаря Круглого Стола. Конечно, он научился читать ноты, но по клавишам бьёт как боксёр по груше, а на педаль давит как автогонщик на газ. Он даже в свои семь лет похож на викинга. Да и мамаша ему подстать, во время урока музыки, пока Стив издевается над фортепьяно, она усаживается в позу лотоса.
В Советском Союзе Татьяна Львовна, тогда ещё начинающий педагог, быстро прекратила бы это безобразие, а здесь, умудрённая опытом Таня молчала. Она знала, что у этой женщины ещё два сына и после школы она возит их на разные занятия. На себя у этой матери троих детей времени почти не оставалось, и она пыталась использовать каждую минуту.
Для того чтобы сгладить исполнение Стива, Таня подготовила с ним дуэт. Она села рядом и кивнула. Выпускница московской консерватории и семилетний житель провинциального американского города совместными усилиями исторгали из фортепьяно звуки, которые неискушённым слушателям Миннеаполиса казались вполне удовлетворительным исполнением известной песенки. Когда они закончили, Стив ушёл на место, а Таня встала у инструмента и поклонилась. Ей захлопали.
— Видишь, Стив, аплодисменты можно заработать поклонами, а не только игрой, — сказала она.
Ученики сами продолжали концерт. В программке была указана последовательность их выступлений и названия музыкальных пьес. Эта программка, как и предыдущие, была рождена современной технологией и фантазией её мужа. Дима творил на компьютере чудеса. Несколько раз он печатал $100 купюры, на которых вместо портрета президента были улыбающиеся физиономии его приятелей. Потом на день рожденья он дарил эти банкноты своим друзьям, а как-то раз на концерте Таниных учеников он сфотографировал двух старушек. Одна была еврейка из России, а другая — негритянка из Миссисипи. Многочисленные морщины, седые букли, очки и почтенный возраст скрывали различие в цвете кожи. Дима заснял момент, когда каждая из них аплодировала своему внуку. Потом он очень долго колдовал над снимками, а когда повесил их рядом, было полное впечатление, что это две сёстры. Сестра из Америки через несколько лет перестала ходить на концерты, а сестра из Советского Союза сделалась постоянной зрительницей.
Когда жену уволили из школы, Дима сказал:
— Теперь уж точно тебе придётся начать собственный бизнес.
— Запросто, — ответила Таня, — курсы медсестёр я уже кончила.
— Тебе не стоило их начинать, уроки фортепьяно — совсем другое дело.
— Ну да, осталось только, набрать учеников. Помнишь, ты говорил, что после объявления в газете они побегут ко мне толпами?
— Да.
— Так вот прибежало всего три человека. Я знаю, что один человек — это не толпа, два человека — это тоже не толпа, а вот насчёт трёх не уверена. Как ты думаешь, три человека это толпа или не толпа?
— Ладно, не ехидничай, придумай текст, мы сделаем флаерсы и разложим их всем соседям.
— А потом?
— Потом нужно найти такие же комплексы, как «Лебединое озеро», где живут молодые семьи. В кооперативы с пожилыми людьми ехать бесполезно. К очень богатым людям тоже обращаться не стоит, они человека с улицы не возьмут.
— Как же мне найти правильные районы?
— Покатайся по окрестностям, посмотри.
— Легко тебе давать задания, попробовал бы сам.
— Если ты меня возьмёшь к себе вице-президентом по маркетингу, я попробую.
— Хорошо, но по совместительству ты будешь мальчиком на побегушках и всё это на волонтёрских началах.
— Договорились.
Через некоторое время они нашли районы с потенциальными клиентами, напечатали флаерсы на яркой цветной бумаге и принялись за работу. Маршрут обсуждался вечером, а с утра они отправлялись на очередной объезд. Одновременно Дима делал ремонт студии. Он покрасил потоки, переклеил обои и установил новые светильники, а когда всё было готово, сказал:
— Теперь на видном месте тебе надо повесить свои дипломы.
— Они же на русском языке.
— Это даже лучше. Люди с большим уважением относятся к тому, чего не понимают.
— Тогда можно было бы повесить и почётные грамоты моих учеников.
— Правильно!
— Жалко только, что я оставила их в Союзе.
— Ничего страшного, закажем в Нью-Йорке, там за сходную цену нам всё что угодно сделают.
Осенью, когда Таня уже составляла расписание, ей позвонила Вида и сказала, что хочет продолжать заниматься фортепьяно.
— Я больше не работаю в школе, — ответила Таня.
— Мама согласна возить меня к вам.
— Да?
— Да, а ещё Джастин просил передать, что он тоже хочет брать у вас уроки.
Это было уж совсем неожиданно и Таня от удивления замолчала, а Вида, по-своему истолковав её молчание, быстро заговорила:
— А ещё у меня есть сосед Яша, он тоже хочет у вас учиться. Его бабушка приехала из России.
— Она с таким же успехом могла приехать с островов Зелёного Мыса, — подумала Таня, — в плавильном котле Америки её внук ничем не будет отличаться от любого другого американского подростка.
Через несколько дней Тане позвонила учительница музыки, жившая неподалёку. Она сказала, что переезжает в другой штат и хочет «продать» своих учеников. Если Таню это интересует, они могут встретиться и поговорить. Таню это заинтересовало и они встретились в доме продавщицы. Начали они с дежурных любезностей, а потом разговорились и когда Таня посмотрела на часы, то увидела, что опаздывает на урок. Она позвонила домой и попросила мужа впустить Джастина, если он придёт раньше времени и не отходить от него, потому что он слишком беспокойный мальчик и его нельзя оставлять одного.
В этот момент Джастин уже звонил в дверь. Дима открыл ему и проводил в студию. Посреди неё стоял скелет и корзина с грязным бельём. Это был результат сражения Димы с сыном. Утром он заставил-таки сына убрать квартиру. Конечно, гораздо проще было сделать это самому, но уступать он ни за что не хотел. В результате все вещи были переставлены, а беспорядок в доме ничуть не уменьшился.
Джастин увидев скелет, сразу же начал строить ему рожи.
— Напрасно ты это делаешь, — сказал Дима.
— Почему?
— Я его специально достал из кладовой, чтобы тебе показать. Это всё, что осталось от Таниного ученика, который баловался на уроках. Ты, наверно, знаешь, что в коммунистических странах применяют драконовские меры для поддержания дисциплины. Тех, кто не подчиняется правилам, секут розгами. В Советском Союзе полное равноправие, там женщин бьют также как и мужчин, а детей наравне со стариками. Этому парню, — Дима постучал пальцем по лбу черепа, — не повезло, наверно, палач перестарался.
Джастин смотрел на Диму и не знал, что делать. Скорее всего этот русский врал, но на лице его не было и тени улыбки и на всякий случай с ним нужно было держать ухо востро. Джастин отошёл от скелета, сел за фортепьяно и стал перелистывать ноты, а Дима унёс грязное бельё в прачечную и поднялся к себе кабинет.
Когда Таня зашла в студию, Джастин исполнял пьесу, которую она разучивала с ним в прошлом году, а на доске было написано: «Я могу просидеть спокойно целый урок, с начала до конца».
На первом концерте учеников Таниной студии Дима фотографировал участников, а после окончания, когда Вида преподнесла Тане букет цветов, он попросил их обеих несколько секунд стоять не двигаясь, чтобы получился хороший снимок, затем он зашёл со стороны сцены, жестом показал зрителям, чтобы о