ернуть Елену. В итоге после десятилетней войны греки победили. Трою разорили, большинство ее жителей погибли, а Елена возвратилась в Спарту с Менелаем.
Разумеется, есть некоторое количество вопросов, на которые сложно дать ответ. Была ли на самом деле Троянская война? Существовала ли сама Троя? Насколько достоверна история Гомера? Действительно ли Елена обладала лицом удивительной красоты, которое могло увлечь в поход тысячу кораблей? Велась ли Троянская война из-за любви одного мужчины к одной женщине или это был просто предлог для схватки по другим причинам: из-за земли, власти или славы? Сами древние греки не были полностью уверены, когда случилась Троянская война; имеется по меньшей мере тринадцать вариантов относительно даты, предложенных античными авторами[232].
К тому времени, когда Генрих Шлиман отправился на поиски Трои в середине девятнадцатого столетия нашей эры, большинство ученых признавали Троянскую войну вымыслом и считали, что никакой Трои никогда не было. Шлиман решил доказать, что они ошибаются. Ко всеобщему изумлению, ему это удалось. История находки пересказывалась множество раз, и здесь нет необходимости останавливаться на ней в подробностях[233]. Достаточно будет отметить, что Шлиман нашел девять городов, один поверх другого, на холме Гиссарлык, и теперь большинство ученых признают этот холм как местоположение древней Трои; однако Шлиман не смог определить, какой из девяти городов является Троей Приама. После первой экспедиции Шлимана предпринимались другие раскопки на холме Гиссарлык, в том числе под руководством архитектора Вильгельма Дерпфельда; Карла Блегена и университета Цинциннати в 1930-х годах; наконец Манфреда Корфмана и ныне Эрнста Пернички из Тюбингенского университета (с конца 1980-х годов до сегодняшнего дня).
Разрушение шестого города — Трои VI — по-прежнему является предметом обсуждения. Изначально датированное приблизительно 1250 годом до нашей эры, это событие, вероятно, на самом деле произошло чуть ранее, около 1300 года до нашей эры[234]. Это был богатый город, где хватало импорта из Месопотамии, Египта и с Кипра, а также из микенской Греции. Также он являлся, снова используя современное выражение, «оспариваемой периферией», то есть располагался одновременно на периферии микенского мира и империи хеттов, тем самым как бы угодив в «клещи» между двумя великими державами древнего Средиземноморья в бронзовом веке.
Дерпфельд полагал, что микенцы захватили этот город (Троя VI) и сожгли его дотла и что именно это событие легло в основу эпических сказаний Гомера. Блеген, копавший несколько десятилетий спустя, придерживался иного мнения: он опубликовал, по его собственным словам, неоспоримые доказательства гибели города не от рук человеческих, но в результате землетрясения. Его доводы включали как позитивные свидетельства, наподобие нарушения линии стен и рассыпавшихся башен, так и негативные — на месте не найдено стрел, мечей и прочего оружия[235]. На самом деле теперь ясно, что тип ущерба, выявленный Блегеном, схож с картиной в других древних городах Эгейского бассейна и Восточного Средиземноморья, в том числе с Микенами и Тиринфом в материковой Греции. Очевидно также, что землетрясения случались не одновременно в конце позднего бронзового века (см. далее).
По Блегену, следующий город, Троя VIIa, является более вероятным кандидатом на «роль» Трои Приама. Этот город был разрушен, вероятно, около 1180 года до нашей эры, и, вероятно, к его гибели причастны «народы моря», а не микенцы, хотя это ни в коем случае не стопроцентная уверенность. Здесь мы расстанемся на время с историей Трои — и вернемся к ней уже в следующей главе, когда речь пойдет о событиях двенадцатого столетия до нашей эры.
Иноземные контакты и материковая Греция в тринадцатом веке до нашей эры
Следует отметить, что именно в этот период в Микенах, в материковой части Греции, появились громоздкие укрепления, частично уцелевшие до наших дней; они были возведены примерно в 1250 году до нашей эры. Их строили одновременно с тем, как реализовывались иные строительные проекты (возможно, оборонительного свойства), в том числе подземный туннель, ведущий к источнику воды, который позволял горожанам не выходить из-под защиты крепостных стен.
Знаменитые Львиные ворота установили на входе в цитадель Микен; они являлись элементом фортификаций, опоясавших город. Сложно сказать, служили ли они стандартной защитной для города или были установлены как знак могущества и богатства. Стены и проем Львиных ворот были сложены из громадных камней (настолько больших, что сегодня обычно говорят о «циклопической кладке»): уже древние греки более поздних поколений думали, что только легендарные одноглазые циклопы с их чудовищной силой могли бы поднять эти камни и поставить надлежащим образом.
Интересно, что подобная архитектура, включая сводчатые галереи, тайные туннели в подземный «водопровод», встречается не только в микенских дворцовых комплексах наподобие самих Микен и Тиринфа, но и в некоторых поселениях хеттов, также датируемых приблизительно этим периодом[236]. Выяснять, в каком направлении шло возможное влияние, предоставим ученым, но архитектурное сходство позволяет предположить, что эти два региона так или иначе поддерживали контакт друг с другом.
Мы знаем, по микенской глиняной посуде, обнаруженной в Восточном Средиземноморье и датируемой тринадцатым столетием до нашей эры, а также по египетским, кипрским, ханаанским и прочим предметам в странах Эгейского бассейна за тот же период, что микенцы активно торговали с Египтом, Кипром и другими державами древнего Ближнего Востока. Они к тому времени захватили торговые пути минойцев, а объем торговли действительно увеличился, как упоминалось выше.
Археологи, ведущие раскопки в Тиринфе (Пелопоннес, материковая Греция), недавно представили доказательства того, что некая особая группа киприотов проживала в Тиринфе в конце тринадцатого столетия до нашей эры; это хорошо согласуется с предыдущими гипотезами других ученых относительно наличия неких «специфических» коммерческих отношений между Тиринфом и островом Кипр на протяжении того периода. В частности, город и остров, по-видимому, сотрудничали в металлообработке, а также, возможно, в производстве керамики и фаянса. Именно в эту пору микенские глиняные сосуды для транспортировки, обычно служившие для перевозки вина, оливкового масла и других товаров, отмечались кипро-минойскими символами еще до стадии обжига. Пусть даже язык кипро-минойцев до конца не расшифрован, представляется очевидным, что эти сосуды изготавливались для конкретного рынка сбыта на Кипре[237].
Удивительно, но таблички с линейным письмом Б, найденные в Пилосе и прочих микенских поселениях, не уделяют особого внимания контактам и торговле с внешним миром. Пожалуй, главным свидетельством таких связей являются слова, заимствованные из языков Ближнего Востока, иноземные наименования соответствующих товаров. Сюда относятся обозначения кунжута, золота, слоновой кости и тмина; к примеру, «кунжут» (sesame) в линейном письме Б — sa-sa-ma, от угаритского слова ššmn, аккадского šammaššammu и хурритского sumisumi[238]. В этих табличках встречается также слово ku-pi-ri-jo, которое было переведено как «киприот». Оно встречается по меньшей мере шестнадцать раз в табличках из Кносса, где используется для описания специй, а еще — для описания прямого воздействия на шерсть, масло, мед, вазы и мази. Кроме того, в Пилосе это слово употреблялось как «этническое» прилагательное для характеристики людей, занимавшихся пастушеством, работами по бронзе и торговлей шерстью, тканями и квасцами; отсюда может следовать, что этнические киприоты проживали в Пилосе в конце тринадцатого столетия до нашей эры[239]. Аналогичным образом другое слово, a-ra-si-jo, тоже может относиться к Кипру, который было известен в Восточном Средиземноморье как Аласия (ср. аккадское a-la-si-ia, египетское ‘irs, хеттское a-la-si-ia и уга-ритское altyy)[240].
Известен также ряд этнических наименований, толкуемых как западноанатолийские, в первую очередь обозначений женских занятий, в текстах на линейном письме Б из Пилоса. Все они относятся к районам, расположенным на западном побережье Анатолии, в том числе Милету, Галикарнасу, Книду и Лидии (Азия). Многие ученые предполагали, что в этих табличках из Пилоса речь идет и о троянских женщинах. Высказывалась гипотеза, что всех этих женщин могли захватить в ходе микенских набегов на западное побережье Анатолии или на соседний архипелаг Додеканес[241].
В текстах линейного письма Б из Пилоса и Кносса встречаются и слова, которые, по отдельным предположениям, могут оказаться ханаанскими личными именами. К примеру, Pe-ri-ta = «Человек из Бейрута»; Tu-ri-jo = «Тириец (человек из Тира)»; po-ni-ki-jo = «финикийский» (о людях и о пряностях). Кроме того, в табличках из Кносса попадается слово A-ra-da-jo = «Человек из Арада (Арвада)»[242]. Другие имена кажутся египетскими по происхождению, но, вероятно, пришли через Ханаан, а именно: mi-sa-ra-jo = «египетский» и аз-ku-pi-ti-jo = «мемфисский» или «египетский». Первый термин, mi-sa-ra-jo, по-видимому, происходит от семитского названия Египта, Мизраим, которое часто встречается в аккадских и угаритских документах Месопотамии и Ханаана. Второй термин,