Эта гипотеза широко обсуждалась археологами и историками, изучавшими эпоху бронзы в Эгейском бассейне; в качестве доказательств привлекался и новый тип керамики, так называемая «ручная лощеная керамика», или «варварская керамика». Но в последние десятилетия стало очевидным, что никакого вторжения с севера в указанное время не случилось и нет причин принимать гипотезу «дорийского нашествия» в качестве обоснования гибели микенской цивилизации. Несмотря на более позднюю традицию классической Эллады ясно, что дорийцы никоим образом не причастны к коллапсу общества в конце позднего бронзового века: они пришли в Грецию намного позже этих драматических событий[472].
Кроме того, недавние исследования показали, что даже в период упадка микенского мира и в первые годы железного века материковая Греция по-прежнему сохраняла торговые связи с Восточным Средиземноморьем. Другое дело, что эти связи, похоже, больше не находились под контролем элиты, обитавшей во дворцах бронзового века[473].
В северной Сирии при этом мы располагаем многочисленными документами, подтверждающими тот факт, что морские «захватчики» нападали на Угарит в указанный период. Хотя в наличии мало доказательств происхождения этих мародеров, мы не можем отвергать вероятность того, что они принадлежали к «народам моря». Помимо того ученые недавно установили, что многие города-государства Восточного Средиземноморья (и Угарит в частности) серьезно пострадали в результате прекращения международных торговых контактов, уязвимых для нападений морских разбойников.
Итамар Зингер, например, предположил, что падение Угарита могло произойти вследствие «внезапного распада традиционных структур международной торговли, которые были жизненно важны для бурно развивавшейся экономики Угарита в бронзовом веке». Кристофер Монро из Корнелльского университета привлекает к анализу более широкий контекст, указывая, что наиболее богатые города-государства Восточного Средиземноморья в наибольшей степени пострадали от событий двенадцатого столетия до нашей эры, поскольку они являлись не только самыми привлекательными объектами для нападения, но и сильнее прочих зависели от международной торговой сети. Монро предполагает, что эта зависимость (возможно, сверхзависимость) от капиталистической предприимчивости и в особенности от междугородней торговли могла способствовать экономической нестабильности, очевидной для конца позднего бронзового века[474].
Тем не менее мы не должны упускать из вида то обстоятельство, что Угарит выступал соблазнительной целью как для внешних захватчиков, так и для «доморощенных» пиратов, равно как и для других социальных групп. В этой связи стоит снова вспомнить письмо из «Южного архива», найденного в V дворе угаритского дворца (но не в печи), где упоминаются семь вражеских кораблей, которые наносили урон угаритским владениям. Не важно, имели эти корабли отношение к окончательному разрушению Угарита или нет, само наличие вражеских кораблей могло нарушить международную торговлю, от которой зависело процветание Угарита.
Когда подобные драматические ситуации возникают сегодня, кажется, что буквально у каждого есть что посоветовать. Схожая картина наблюдалась и в древности, в позднем бронзовом веке. Письмо, найденное в Угарите, возможно, от хеттского наместника в Каркемише, советует царю Угарита, как поступать с такими враждебными кораблями. Оно начинается со слов: «Ты писал мне, что вражеские корабли видны в море». Далее идет совет: «Сохраняй спокойствие. В самом деле, где твои войска, где твои колесницы? Разве они не рядом с тобой?.. Окружи свои города стенами. Выведи на стены своих воинов и прикати колесницы. Будь бдителен в ожидании врага и копи силы!»[475]
В другом письме, найденном в «доме Рапану» и отправленном человеком по имени Эшувара, верховным наместником Кипра, явно подразумевается та же ситуация. Здесь наместник предупреждает, что не несет ответственности за любой ущерб, причиненный Угариту или его владениям упомянутыми кораблями, тем более что это, по его словам, собственные корабли Угарита, а люди, творящие злодеяния, угаритские подданные; он советует Угариту готовиться к тому, чтобы защищать себя: «Что же до тех врагов, о которых ты писал. (Это) люди из твоей земли и это твои собственные корабли, (что) виновны! И (это) люди из твоей страны (совершили) эти злодейства… Я пишу, чтобы уведомить тебя и защитить. Будь настороже!» Затем наместник прибавляет, что вражеских кораблей двадцать, но они ушли в неизвестном направлении[476].
Наконец послание из «архива Уртену», от чиновника из города Каркемиш, находившегося на севере внутренней Сирии, сообщает, что царь Каркемиша движется через владения хеттов к Угариту с подкреплением и что люди, поименованные в письме, включая самого Уртену и городских старейшин, должны постараться удержать город, пока подмога не прибудет[477]. Маловероятно, что помощь подоспела вовремя. В любом случае было уже слишком поздно, как следует из частного письма, которое считается одним из последних сообщений, полученных из Угарита; в нем описана угрожающая ситуация: «Когда твой посланник прибыл, войско рассеялось и город был разграблен. Нашу пищу в молотильнях сожгли дотла, наши виноградники вырубили. Город пал. Помни о нас! Помни о нас!»[478]
Как отмечалось выше, археологи, работающие в Угарите, утверждают, что город был сожжен, что слой разрушения достигает высоты двух метров в некоторых местах и что многочисленные наконечники стрел разбросаны среди руин[479]. Экспедициям удалось найти ряд кладов, закопанных под землей; в некоторых были драгоценности из золота и бронзы, в том числе статуэтки, оружие и инструменты, причем на отдельных предметах имелись надписи. Все клады производят впечатление зарытых непосредственно перед разрушением города; их владельцы больше не возвращались за своим имуществом[480]. Впрочем, даже обширное, почти полное уничтожение города не объясняет, почему выжившие не заселили вновь обжитые места — если, конечно, хоть кто-то уцелел.
Не полное истребление, а прекращение торговых связей и крах международной торговой системы в целом — вот, пожалуй, наиболее логичное и внятное объяснение того факта, почему Угарит не восстановили и не заселили вновь после разрушения. По словам одного ученого, «то обстоятельство, что Угарит не сумел восстать из пепла, в отличие от других левантийских городов позднего бронзового века, которые постигла та же участь, должно объясняться более вескими причинами, нежели разрушения, причиненные городу»[481].
Правда, этому доводу есть контраргумент. Международные контакты Угарита, по-видимому, поддерживались вплоть до внезапной гибели города: у нас имеется письмо правителя Бейрута к угаритскому чиновнику («префекту»), которое поступило уже после того, как царь Угарита бежал из города[482]. Иными словами, Угарит был разрушен завоевателями и не восстанавливался вопреки тому, что международные торговые связи, по крайней мере частично, если не полностью, сохранялись до самой гибели поселения.
Из многочисленных документов в «архивах» Рапану и Уртену совершенно очевидно, насколько тесными и крепкими были международные связи, которые, по всей видимости, пронизывали Восточное Средиземноморье даже в конце позднего бронзового века. Кроме того, из нескольких текстов «архива Уртену» следует, что эти международные связи сохранялись фактически до последнего часа Угарита. Отсюда вполне логично заключить, что гибель пришла внезапно, не была следствием постепенного упадка из-за оскудения торговых путей, засухи или голода и что Угарит был преднамеренно уничтожен захватчиками; тут не имеет значения, те же ли самые захватчики или кто-то другой заодно прервал международное торговое сообщение.
Децентрализация и частная купеческая инициатива
Нам следует рассмотреть еще один фактор, на который ученые обратили внимание сравнительно недавно и который вполне может служить, так сказать, «предвестием» нынешних представлений о роли децентрализации в современном мире.
В статье, опубликованной в 1998 году, Сьюзен Шерратт — ныне сотрудница Шеффилдского университета — пришла к выводу о том, что вторжение «народов моря» было последним этапом в процессе замены старых централизованных политико-экономических систем, существовавших в бронзовом веке, новой децентрализованной экономической системой железного века, то есть в процессе перехода от царства и империй, которые контролировали международную торговлю, к менее «глобализованным» городам-государствам и индивидуальным предпринимателям, что занимались бизнесом ради себя самих. Шерратт предложила воспринимать «народы моря» как «целесообразный структурный феномен, продукт естественной эволюции и расширения международной торговли в третьем и в начале второго тысячелетия до нашей эры; эта торговля уже содержала в себе прообраз краха дворцовой командной экономики, пусть даже именно дворцы были ее инициаторами»[483].
По мнению Шерратт, хотя международное торговое сообщение действительно прекратилось и по крайней мере некоторые «народы моря», возможно, были мигрантами-захватчиками, однако на самом деле не имеет значения, откуда пришли «народы моря» и что совершили — или даже каково их происхождение. Гораздо важнее социально-политические и экономические перемены, которые они олицетворяют, переход от преимущественно дворцовой экономики к той, в