[498]. Как утверждается, «эти образчики, также обнаруживаемые в филистимских поселениях, являются культурными маркерами иноземных переселенцев, наиболее вероятно, «народов моря»[499]. Быть может, Телль-Твейни и в самом деле наиболее показательный пример поселения, уничтоженного и затем заселенного «народами моря», однако нельзя говорить об этом с абсолютной уверенностью. Кроме того, как отмечает Анни Кобе применительно к Рас-ибн-Хани (см. выше), далеко не обязательно народы, поселившиеся в конкретном месте после его разрушения, несут ответственность за гибель этого поселения.
Далее мы можем предположить, что — по крайней мере в некоторых случаях — группы племен, относившихся к «народам моря», возможно, могли заполнять вакуум, образовавшийся в результате разрушения и/или покидания городов, по любым причинам, и оседали в этих местах, завершая миграцию; в итоге они оставляли после себя свои артефакты, что, вполне вероятно, имело место в Телль-Твейни. В данных обстоятельствах эти представители «народов моря», должно быть, заселяли прежде всего, хотя и не исключительно, прибрежные города, в том числе Тарсин и Мерсин на юго-восточном побережье Анатолии. То же может быть верным для региона на границе между юго-западной Турцией и северной Сирией, в окрестностях Телль-Тайинат, которые, как свидетельствуют недавние находки, были известны как «Палистин-ская земля» в железном веке[500].
Конечно, существует традиция, в первую очередь литературная, согласно которой отдельные «народы моря» заселили Тель-Дор, на севере современного Израиля. Например, египетское повествование «Странствия Унуамона», датируемое первой половиной одиннадцатого столетия до нашей эры, называет Тель-Дор городом зерийцев, или зикилов (шакелеша). Другой египетский текст, «Ономастикой Аменемопа», который датируется приблизительно 1100 годом до нашей эры, перечисляет шарданов, зерийцев и пелесетов, а также упоминает поселения Ашкелон, Ашдод и Газа (три из пяти поселений, которые входили в состав филистимского Пятиградия). Поселения на Кармельском побережье и в долине Акко, а также, возможно, Тель-Дан тоже выдвигались на роль освоенных «народами моря», например, шарданами и данунами. При раскопках многих из этих поселений, в том числе характеризуемых археологами как «филистимские», например, в Ашдоде, Ашкелоне, Газе, Аккароне и в других, была найдена керамика Эгейского образца и иные «культурные маркеры»[501]. Вполне может быть, что это единственные физические остатки присутствия в истории неуловимых «народов моря», однако археологические находки во многих поселениях, включая те, что расположены севернее, указывают, скорее, на связи с Кипром, а не с Эгейским бассейном. Так или иначе, здесь налицо свидетельства жизни народов неханаанского происхождения в двенадцатом столетии до нашей эры[502].
Любопытно, что, как кажется, нет ни подобных остатков, ни каких-либо следов разрушений в области, известной как Финикия (в настоящее время территория Ливана). Несмотря на многочисленные научные дискуссии, до сих пор не установлено, с чем это связано; быть может, это обманчивое впечатление, порожденное относительным дефицитом раскопок в регионе по сравнению с другими прибрежными районами Ближнего Востока[503].
Среди многих сценариев, предложенных для объяснения последних дней позднего бронзового века в Эгейском бассейне и Восточном Средиземноморье, наиболее вероятным представляется гипотеза, выдвинутая Израилем Финкельштейном из Тель-Авивского университета десять лет назад. Финкельштейн полагает, что миграция «народов моря» не была одномоментной, но представляла собой длительный процесс в несколько этапов, причем первый этап начался в ранние годы правления Рамсеса III, около 1177 года до нашей эры, и последний завершился в правление Рамсеса VI, около 1130 года до нашей эры. Финкельштейн пишет:
«Несмотря на то что египетские тексты будто бы говорят о единичном событии, миграция народов моря длилась по меньшей мере полвека и состояла из нескольких фаз… Возможно, первыми двинулись в путь группы, которые сеяли разрушение вдоль побережья Леванта, включая северную Филистию, в начале двенадцатого столетия до нашей эры и были разгромлены Рамсесом III на восьмом году его правления. Впоследствии некоторые из них поселились в египетских гарнизонах в дельте. Более поздние группы «народов моря», во второй половине двенадцатого столетия до нашей эры, сумели покончить с египетским господством в южной части Ханаана. После уничтожения египетских твердынь… они поселились в Филистии и основали свои главные центры в Ашдоде, Ашкелоне, Тель-Микне и в других местах. Эти народы — библейские филистимляне — легко отождествляются по характерным эгейским образцам их материальной культуры»[504].
Большинство ученых согласны с Финкельштейном в том, что археологические данные, как представляется, указывают на необходимость присмотреться в первую очередь к Эгейскому бассейну (быть может, с промежуточными «фильтрами» Анатолии и Кипра) как на место исхода некоторых или большинства племен «народов моря»[505], а не к Сицилии, Сардинии и западной части Средиземноморья. Однако Ясур-Ландау полагает, что если «народы моря» и были микенцами, то не принадлежали к числу тех, кто бежал с развалин дворцов в Микенах и в других поселениях. Он отмечает, что нет никаких доказательств применения линейного письма Б или иных форм богатой «дворцовой» культуры тринадцатого столетия до нашей эры на материковой Греции в этих анатолийских и ханаанских поселениях. Скорее материальная культура переселенцев указывает на то, что они являлись выходцами из «довольно скромной культуры, которая возникла немедленно после [гибели дворцов]» в начале двенадцатого столетия до нашей эры. Ясур-Ландау также отмечает, что некоторые из этих людей могли даже быть земледельцами, а не воинами и стремились изменить свою жизнь к лучшему посредством переселения в новую область. Так или иначе, все они были «населением, собранием семейств, искавших новый дом»[506]. По мнению ученого, эти мигранты не являлись причиной коллапса цивилизации позднего бронзового века на Ближнем Востоке; наоборот, они были «искателями возможностей», которые воспользовались крахом общества, чтобы обрести новый дом[507].
Ясур-Ландау также ставит под сомнение традиционное представление о насильственном захвате филистимлянами Ханаана. Он пишет: «Обстоятельства заселения не соответствуют вооруженному вторжению. Недавние находки в Ашкелоне показывают, что мигранты [на самом деле] заселяли покинутые городища, строились поверх полуразрушенных строений египетского гарнизона… Нет никаких однозначных признаков насильственного разрушения Ашдода… Следы разрушений, якобы выявленные археологами, вполне могут оказаться не более чем следами приготовления пищи… В Аккароне мелкое ханаанское поселение… действительно было уничтожено огнем, но… позднее там возникла другая ханаанская деревня… еще до прибытия мигрантов»[508].
Вместо привычного представления о вражеском завоевании Ясур-Ландау рисует картину межкультурных браков и межкультурных семей, сохранявших равно ханаанские и эгейские обычаи и устои, преимущественно в домашнем быту. По его формулировке, «материальные свидетельства раннего железного века в Филистии указывают на тесные, в основном сугубо мирные взаимодействия между мигрантами и местными жителями… Поэтому я рискну предположить, что отсутствие насилия в глобальных масштабах при основании городов филистимлян… и сосуществование эгейских и местных культурных традиций свидетельствуют о совместных усилиях эгейских мигрантов и коренного населения, а не о колониальном завоевании»[509].
Другие ученые соглашаются, указывая на то, что филистимляне в крайнем случае разрушали только элитные районы ряда поселений — дворцы и их окрестности, например, — и образцы культуры, ныне отождествляемые с филистимлянами, имеют «смешанное происхождение и содержат следы культур Эгейского бассейна, Кипра, Анатолии, Юго-Восточной Европы и других регионов»[510]. Вовсе не создается впечатление, что совершенно чуждая культура попросту вытеснила предыдущую ханаанскую материальную культуру раз и навсегда (применительно к керамике, строительной практике и так далее); скорее то, что сегодня принято считать культурой филистимлян, есть результат гибридизации и смешения различных культур и содержит элементы как местной, ханаанской культуры, так и культуры переселенцев[511].
Иными словами, не приходится сомневаться в том, что новые народы появились и осели в Ханаане в этот период, однако реконструируемый призрак злодейских «народов моря» (филистимлян) уступил место несколько более мирной картине прибытия смешанной группы мигрантов, искавших лучшей доли на новых землях. Они не были воинственными захватчиками, истреблявшими все и вся на своем пути; нет, они, скорее всего, были беженцами, которые отнюдь не всегда непременно нападали и покоряли местное население, но зачастую просто спокойно селились по соседству. Так или иначе, эти переселенцы вряд ли сами по себе покончили с цивилизацией в Эгейском бассейне и в Восточном Средиземноморье[512].