– Но здесь их ждет верная гибель, – заявила Зоя.
– А там – еще и пытки гестапо.
– Так что же делать? – беспомощно захлопала глазами санитарка.
– Не знаю… пока не знаю, – задумалась Мария, лихорадочно перебирая в уме различные варианты спасения.
– Что случилось? – спросил Отто, подойдя к возлюбленной. – Ты чем‑то огорчена?
– А что, мало поводов для огорчений? – опустив голову, произнесла девушка. – Мы в ловушке. Не сегодня завтра сюда нагрянут каратели. Как защищаться, чем? У нас много раненых и мало боеприпасов. Еды дня на два, не больше. Рации больше нет, связаться с нашими и попросить помощи мы не можем.
– Поводов много, – флегматично заметил Адам, никогда не терявший присутствия духа, – но это не повод опускать руки. Нужно что‑то предпринять.
– Что?
– Необходимо пробраться в Званное и наладить связь с остальными, – послышался у них за спиной слабый голос командира. – У товарища Терентича в сарае закопана запасная рация. Мы нашли ее в том году во взорванном нами поезде. Найдите ее. А там посмотрим. Пойдете вчетвером. Василий и Митя прикроют вас.
– Есть, товарищ Синегубов.
Ближе к вечеру отряд разведчиков под руководством Марии направился в деревню Званное. Избегая патрулей, участники группы пробирались по тайным тропинкам к дому деда Терентича, который был единственным связным партизан в этом районе. Несмотря на сложный характер деда, полицаи не трогали его, так как он варил лучший самогон в окрестностях.
– Кто здесь? – хмуро спросил Терентич, услышав легкий стук. – Нету у меня горилки. Вся вышла. Завтра приходите!
– Это я, Мария Васильева, – тихо проговорила девушка. – Впустите!
– Сейчас-сейчас, я мигом, – засуетился дед.
Шаркающей походкой он засеменил к двери и, распахнув ее, впустил нежданных гостей.
– Видать, вы из ума выжили, раз притащились сюда в такое время. Кругом фрицы, полицаи… Что ни день, то арест. Хватают по малейшему подозрению в заговоре против новой власти. А уж за поддержку партизан… расстрел. Так что, соколята мои, не в добрый час вы пришли.
– Да знаем, дед, – проговорил Василий. – Мы ненадолго. Нам бы рацию забрать да мешок муки. О большем и не просим.
– Рацию, говоришь? – внимательно поглядев на него, задал вопрос Терентич. – Это можно. Она в углу сарая закопана, под вилами. Раньше в сарае свиней держал. У меня ух какие хряки были. Под три центнера каждый. Загляденье. Пришли фрицы… всех порубили, сволочи… Иди, Васька, в сарае сейчас пусто.
Едва за партизаном закрылась дверь, как в нее громко постучались.
– Это еще кого принесло сюда? Вроде бы никого не жду, – насторожился старик. Затем он громко добавил: – Сейчас открою! Подождите… эхе-хе, старость не радость!
– Нам схорониться? – шепотом спросил Митя.
– Поздно уже. Ежели с обыском пришли, то только хуже будет. Сидите смирно, вы мои гости. Пришли за горилкой из Сухиновки. Ясно?
Кряхтя и жалуясь на возраст, хозяин дома поплелся к двери. Открыв ее, дед увидел на пороге старосту в сопровождении двух полицаев.
– Господин Игнатенко, входите, – засуетился дед, пропуская вперед важного гостя. – Вот уж не думал, что ко мне на ночь глядя дорогой гость пожалует… Вы заходите, прошу вас. У меня вот покупатели… из самой Сухиновки пришли. Даже там прознали о моем «живительном» напитке. Ей-богу, нигде такого не найдете. Присаживайтесь-присаживайтесь!
– Гости? Так поздно? – Он с подозрением разглядывал сидящих за столом людей. – На чем приехали? Неужто пешком?
– Ну что вы, господин староста, – спокойным голосом проговорила Мария, – разве мы дошли бы по таким дорогам? Вот только какие‑то разбойники у нас подводу отобрали. Налетело человек десять… с оружием. Мы‑то люди мирные: ни пистолетов, ни автоматов. Да и зачем они нам, раз вы есть?.. Что мы могли сделать? Вот и пришлось километров десять топать.
– А где вы видели тех людей? – прищурился староста. – Куда они уехали?
– На юг… вероятно, в сторону урочища Чаща… а может, куда‑то еще. Грабители нам не сообщили.
– Понятно, – разглядывая девушку, сказал Бондаренко. – Значит, в сторону урочища.
– Уж если вы найдете их, то, господин хороший, прошу вас, верните мне мою лошадь. Она такая… в гречку. Уж больно люблю я мою Зорюшку. Пожалуйста! – попросила Мария, молитвенно сложив руки.
Ничего не говоря, староста вместе с полицаями быстрым шагом вышел из хаты.
– Фу, по всей видимости, пронесло, – выдохнул Митя. – Признаться, душа у меня ушла в пятки. Эх, ловко ты, Машка, отправила их по ложному следу.
– Что‑то тут нечисто, – задумчиво проговорила Мария.
– Ты думаешь, что они узнали нас? – задал вопрос Отто по-немецки. – Но как? Тот господин никогда не видел нас.
– Ты прекрасно знаешь как. Возможно, у него было описание преступников. Я не раз видела такие листы в комендатуре, – произнесла Маша, глядя на закрытую дверь. – Его пронзительный взгляд прошил меня насквозь. В нем таилось нечто… зловещее. К тому же он молча исчез, ничего не сказал. Это дурной знак.
– Они гордецы. У местных старост слишком много спеси. Наше… то есть немецкое командование всегда отзывалось негативно о них, называя их прихвостнями, – пожал плечами Адам. – Но ты права. Вероятно, староста что‑то заподозрил.
– Что говорит немец? – насторожился старик, почуяв приближающуюся беду.
– Говорит, что встревожен… Почему Василий так копается? Колодец, что ли, роет? – занервничала Мария. – Чует мое сердце, уходить нужно.
Терентич, набросив на плечи тулуп, вышел в сени, но вскоре вернулся.
– Немцы!
– Мария! – воскликнул вбежавший в избу Василий, в руках которого чернела рация. – Там… они… там немцы!
– Я знаю, – перебила его Маша. – Вася, Митька, надо разделиться. Уходите через соседний двор, пока нас не окружили! Встретимся в лесу!
Два парня, подхватив рацию, метнулись в темноту.
– Прости, дед, если сможешь, что подвели мы тебя.
– Не бойся за меня, дочка, – ответил старик, положив морщинистую руку на плечо худенькой девушки, – я как‑нибудь выкручусь. А если нет… Так у меня припрятан танковый пулемет. В прошлом годе из болота вытянул. Как полагается: разобрал, смазал и в подполе схоронил. Ну а боеприпасы ваши уже подтянули. Прожил я дюже много. Пережил всех родных… Семья давно меня уже заждалась на том свете… Бегите!
С улицы послышались голоса и топот. Выглянув осторожно из окна, Отто заметил, что к дому со всех сторон, пригибаясь к земле, бегут фигуры.
– Солдаты и полицаи, – проговорил он, пытаясь что‑то разглядеть в темноте. – Человек двадцать-тридцать. Обложили!
– Ничего, будем прорываться! – решительно заявила Маша, прижав к груди автомат.
– Ребятушки, держите! – сказал дед, доставая из подпола небольшой мешок. – Думал, что взорву к чертям хату вместе с фрицами, когда напьются… да вам сейчас нужнее. А вот пулемет – мне… Я прикрою вас!
Развязав мешок, Адам увидел с десяток гранат.
– Карашо, дед, гут!
А между тем события стремительно развивались. Окружив дом, немцы и полицаи затаились в ожидании команды.
– Рус, komm! Рус, komm! – услышали Маша и Отто.
Следом за словами пронеслись несколько автоматных очередей, разбивших окна и перебивших посуду, стоявшую в горке.
– У, ироды окаянные, – заряжая оружие, проворчал Терентич. – Ну ничего. Сегодня дед щедрый. Он угостит вас на славу! Бросай гранату! Слышь?
Адам достал гранату и, сняв чеку, метко бросил ее в распахнутую дверь. Раздался оглушительный взрыв, заставивший фрицев укрыться за деревьями и сараем. Очнувшись спустя мгновение, они повели методичный огонь. Отто и Маша, спрятавшись за дверной притолокой, отвечали короткими очередями.
– Кидайте еще гранаты и прорывайтесь к лесу! – скомандовал Терентич партизанам. – Вперед!
Поливая врагов огнем, старик вызвал на себя их удар, давая возможность Маше и Адаму вырваться из окружения. Когда в диске не осталось патронов, хозяин дома бросил пулемет и, схватив карабин, прицелился. Однако, оправившись, немцы за это время успели занять позиции и теперь уже вели прицельный огонь.
Бежавшие в сторону леса партизаны внезапно услышали взрыв. Обернувшись, они увидели столб огня, охвативший хату доблестного хозяина.
– Спасибо тебе, дед Терентич. Мы никогда не забудем твоей доброты. Пусть земля будет тебе пухом, – прошептала Мария.
– Немцы, – указав на огни, сказал Отто. – Бежим! Нам нельзя останавливаться.
Увы, в этот день судьба отвернулась от героев. Силы были слишком неравны. Укрывшись за грудой дров в Карыжском лесу у Званного, они отчаянно отстреливались. Трассы вражеских пулеметов и автоматов прижимали их к земле. Пули свистели возле самых лиц. Прорезав очередью кусты огненной очередью, за которыми засели враги, автомат Адама замолк.
– Патронов больше нет, гранат – тоже, – сказал он, посмотрев на возлюбленную влажными от волнения глазами. – У меня осталось всего два патрона в пистолете. Ты понимаешь, для чего. Я обещал твоей матери, что ты никогда не попадешь в руки карателям… Прости меня! Я люблю тебя…
Именно здесь, на живописном берегу реки Сейм, в урочище Затон, двое влюбленных воссоединились. Их сердца, сродни извилистым рекам, слились в единое целое, унося с собой потаенные мечты и душевные переживания, хранимые в тайниках души.
Местные шептались, что, найдя тела партизан за грудой дров, фашисты еще долго бессмысленно пронзали штыками тело Отто и кричали что‑то по-немецки. Вероятнее всего, они мстили за неспособность постичь благородство человека, отказавшегося убивать во имя тоталитарной машины, жаждущей править через насилие. А быть может, они остались без своих «тридцати сребреников». Кто знает…
Держись!
Сергей проснулся с ощущением нависшей угрозы. С трудом раскрыв глаза, он насторожился, с тревогой оглядывая предрассветное небо. «Может, мне померещилось? – подумалось ему. – Неудивительно. Вчера не было сил даже поужинать. Вернувшись с задания, я сразу завалился спать. Сколько у нас вчера было вылетов: пять или шесть? Хм… странно. Раньше помнил все до мелочей. А сейчас… бесконечные схватки с истребителями и бомбардировщиками немчуры, разведка и штурмовки по немецкой пехоте – все слилось в сплошную гуд