[30].
7 октября 1941 г.
Секретная директива верховного командования вооруженных сил за №44 1675/41
«…Фюрер снова решил, что капитуляция Ленинграда, а позже – Москвы не должна быть принята даже в том случае, если бы она была предложена противником…
Следует ожидать больших опасностей из-за эпидемий. Поэтому ни один немецкий солдат не должен вступать в эти города. Кто покинет город против наших желаний, должен быть отогнан огнем…
Недопустимо рисковать жизнью немецкого солдата для спасения русских городов от огня, точно так же как нельзя кормить их население за счет германской родины…»[31]
10 октября 1941 г.
Приказ фельдмаршала Рейхенау
«…Снабжение питанием местных жителей и военнопленных является ненужной гуманностью».
Вражеское кольцо сжималось вокруг Ленинграда: фашистам не удавалось захватить вторую столицу Советского Союза, но этого и не требовало немецкое командование, сделав ставку на непрерывные, смертоносные налеты авиации и артобстрелы, холод, лишения и голод. Предотвращение внезапного появления противника с неба стало жизненно важной задачей, решение которой оказывалось нелегким. Прибор, разрабатываемый акустиками и доставленный в город в конце 1941 года, теоретически должен был обеспечить раннее обнаружение вражеской авиации, но на практике результаты разочаровывали, потому что важнейшим элементом звукоулавливателя был человек. Человек, обладающий исключительным слухом…
Глава 1
22 июня 1941 года
Теплый ветерок ворвался в небольшую комнату, залитую утренним солнцем. Зина открыла глаза, потянулась и легко спрыгнула с кровати. На часах было восемь утра. Пора было собираться и спешить в библиотеку. Завтра очередной экзамен, и желательно еще разок повторить материал по древнему миру. Она никак не могла понять, зачем им рассказывали об отсталых цивилизациях, где так безжалостно эксплуатировали рабов.
– Вот если бы я жила в те времена, то непременно подняла бы восстание, как Спартак, и отомстила бы патрициям! – воинственно заявила как‑то Зинаида на лекции. – Я никогда бы не допустила подобной несправедливости.
Но экзамен есть экзамен. И сдавать его все равно придется, независимо от того, на чьей ты стороне.
– Дочка, ты чего так рано? – спросила ее мать, суетившаяся на кухне. – Вчера легла чуть ли не за полночь, а вскочила ни свет ни заря… Да не шуми ты! Отца разбудишь с сестренкой.
– Пусть встают. Погода‑то какая! Солнышко, тепло. Папа, кстати, пообещал Тае сводить ее в парк и купить мороженое. Я, как освобожусь, тоже к ним присоединюсь.
– Ты же знаешь, дочка, у меня полно дел. Постирать надо, еду приготовить на вечер и на завтра.
– Ну, ма-ам, – протянула Зина, схватив со стола горбушку свежего хлеба, – пожа-алуйста! Мы так давно никуда не выходили вместе: то у меня экзамены, то у тебя работа, да и отец вечно сидит в своем архиве…
– Ты же знаешь, папин начальник, Алексей Алексеевич[32], очень строгий… Да не хватай ты со стола! – пожурила дочку мать. – Сходи лучше к Петру Петровичу и скажи, что чайник уже закипел.
– Давай я лучше отнесу его, – предложила Зина. – А то сложно ему: чайник горячий, палка… не представляю, как это – жить в кромешной тьме, особенно если раньше видел мир. …
Зиночка закрыла глаза и попыталась представить, каково это – потерять зрение. Она сделала несколько шагов по кухне и остановилась. Окутавшая ее тьма вызвала легкий трепет.
– Ой, – проговорила Зина, широко раскрыв глаза. – Это ужасно! Не представляю, как он справляется. Пётр Петрович – сильный человек. Несмотря на увечье, продолжает работать, приносить пользу обществу. А как на пианино играет! Обещал меня научить, между прочим.
– Ох и болтушка ты у меня, – улыбнулась мать, протягивая чайник. – На, неси, раз вызвалась. И возвращайся быстрее, а то завтрак остывает. Пойду отца и Таю будить.
– Уже бегу-у, – пропела Зиночка, слегка пританцовывая.
Дойдя до двери соседа по квартире, она постучалась:
– Пётр Петрович… Пётр Петрович, ваш чайник!.. Вы позволите войти?
За дверью послышались шаркающие, неуверенные шаги. Щелкнул замок, и на пороге появился опрятный мужчина лет сорока пяти в льняных брюках и светлой рубашке. Его глаза скрывали синие круглые очки. Со смущенной улыбкой он стоял перед девушкой и смотрел вперед.
«И как ему удается выглядеть всегда так аккуратно? – невольно подумала Зина, оглядев его. – Некоторым ребятам из университета стоит у него поучиться».
– Я принесла чайник, – повторила девушка. – Можно войти?
– Ой, Зиночка, не стоило беспокоиться, – посторонившись, сказал мужчина. – Я бы и сам справился. Мне так неловко утруждать вас. Вы так рано встали из-за меня. А вам отдохнуть бы перед завтрашним экзаменом.
– Вы вовсе не утруждаете меня, – весело ответила соседка. – Мне все равно нужно в читальный зал. Забыла выучить одну тему, а по закону подлости она как раз и попадется. Я просто уверена!
– Это да, вы правы, – тихо засмеялся Пётр Петрович и неспешно подошел к столу. – Поставьте чайник… Хотите печенье? Я вчера после работы купил. Говорят, очень вкусное.
– И красивое, вы разве не видели? – сказала Зина и тут же осеклась, густо покраснев. – Ох, простите, Пётр Петрович… я… я…
– Все хорошо, – грустно улыбнулся мужчина. – Не смущайся. Я не обиделся. Никто не виноват в моей слепоте, только я сам. Знаете, что бы я сделал сейчас? Написал бы себе самому письмо и отправил его в прошлое, рассказав, что, прежде чем что‑то делать, нужно думать о последствиях своих поступков.
– Вы никогда не рассказывали, что с вами произошло, – тихо проговорила девушка, не смея поднять глаза от стыда.
– Да что рассказывать? – отмахнулся от нее мужчина, подойдя к горке.
Он нащупал две чашки и, взяв их, подошел к столу.
– Дураком был малолетним. Егозой. Вечно искал приключения.
– И что же случилось?
– Как‑то один мой друг принес патрон своего отца-охотника. Стащил без спроса. Как мы тогда радовались! А я возьми и предложи: а давайте его в костер бросим?
– В костер? – ахнула Зиночка. – Так это же опасно!
– Нам тогда по десять лет было, – вздохнул Пётр Петрович, – глупые… Ну, мы и бросили.
– Ох…
– Вот именно, «ох», – грустно подтвердил слепой мужчина.
– И тогда вы потеряли зрение?
– Нет, тогда обошлось. Но моему приятелю отняли правую кисть. А… несколько лет назад зрение стало стремительно ухудшаться, и вскоре я погрузился в кромешную тьму. Врачи сказали: атрофия зрительного нерва, вызванная детской травмой. Такие вот дела. Не люблю рассказывать об этом. Не хочу, чтобы люди смеялись над моей глупостью… Чай?
– Нет, спасибо, меня родные уже ждут!
Еще раз извинившись за бестактность, Зина подошла к двери.
– Только, пожалуйста, – попросил ее мужчина, – пусть наш разговор останется между нами. Хорошо?
– Конечно, Пётр Петрович… Если вам будет что‑то нужно, говорите! Я с удовольствием помогу и… и не забудьте: вы обещали научить меня играть на пианино, когда я сдам сессию. Представляю, какие глаза будут у моих подруг, когда я в сентябре сыграю им, например, «Амурские волны».
– Я помню, – улыбнулся сосед. – Постараемся удивить ваших подружек.
По дороге в библиотеку Зина Павлова не переставала думать о слепых, лишенных возможности созерцать красоту мира, наслаждаться ярким солнцем, радоваться вместе со всеми. Безусловно, есть общество таких же людей, где они могут общаться, обмениваться мыслями, делиться информацией. К тому же, чтобы не чувствовать себя обузой и оторванными от общества, утратившие зрение трудятся на Ленинградском электромоторном заводе и в учебно-производственных мастерских, внося свой вклад в строительство коммунизма.
– Я так не смогла бы, – вслух произнесла девушка.
– Чего ты не смогла бы? – подлетев к ней, спросила Светлана, закадычная подруга Зины еще со школьных лет.
– Быть слепой.
– Это ты к чему? – вздернув брови, поинтересовалась та.
– Да так… Я говорила тебе, что у нас новый сосед появился месяц назад. Старые жильцы съехали, а Петру Петровичу дали комнату.
– И при чем тут слепота?
– А он ничего не видит. Как крот. Даже свет не различает.
– Да уж… думается, это тяжело… Ладно, некогда. Давай уже заниматься. Времени мало.
Однако их планам помешало сообщение Молотова…
– Мама, мама! – вбежав в квартиру, затараторила Зиночка. – Ты слышала? ВОЙНА!.. Какой ужас! Говорят, что немцы уже на двадцать километров вглубь прорвались.
– Вранье все это! – нахмурился отец. – Зачем ты ерунду повторяешь? Среди нас еще есть алармисты, сеющие панику среди таких легковерных граждан, как ты. И им верят!
– Но, папа, наш преподаватель…
– Я давно говорил, что он не заслуживает доверия! – резко перебил ее отец. – В старые времена его бы давно расстреляли за одно лишь подозрение в неблагонадежности.
– В наше время – тоже, – покосившись на дверь, где сейчас жил товарищ Борейков Пётр Петрович, тихо проговорила мать.
– Не вмешивайся, – цыкнул Виктор Фёдорович, недовольный тем, что жена встряла в разговор.
После аварии, унесшей жизнь их двенадцатилетнего сына и лишившей его самого ноги, характер главы семейства изменился до неузнаваемости. Виктор Фёдорович стал раздражительным, сварливым и вечно всем недовольным. Лишь младшей дочке удавалось укротить его взрывной нрав, да и то ненадолго.
– Что же теперь будет?
– Ничего, Зина, не будет. Месяц, два… и Красная армия раздавит эту гадину. Говорил же тебе всегда: читай газеты, слушай радио. А ты несерьезные книжки листаешь да на танцульки бегаешь.
– Так ведь это ее время, – не выдержала Вера Дмитриевна. – Когда еще‑то наслаждаться молодостью?
– Вот-вот, – нахмурился мужчина. – Вам бы только «наслаждаться». Строить новую страну нужно! Защищать ее от врагов! А вам бы все… тьфу!