Взяв костыль, глава семейства поковылял к двери.
– Я в архив, – бросил он. – Пойду узнаю, что к чему. Приду поздно, на ужин не ждите.
– Ничего нового, – тихо проговорила жена. – Все как обычно.
– А вот и пойду защищать! – крикнула ему вслед девушка, обиженная словами отца. – Я тоже что‑то могу. Даже не сомневайся!
В ответ она услышала лишь скептическое хмыканье.
– Мама! – заплакала девушка и бросилась к матери. – Ну почему он такой? Почему перестал любить меня?
– Не только тебя, дорогая, – обняв ее, ответила Вера Дмитриевна. – Отец очень изменился после той аварии. Трудно ему, понимаешь?.. Ладно, иди готовься. Я так понимаю, экзамены же никто не отменял?
– Нет, не отменяли… Более того, иногородним запретили уезжать из Ленинграда. Сказали, что справки не выдадут.
– Понятно… Ну, тогда иди заниматься.
Поцеловав мать, девушка вышла с кухни и отправилась в их комнату. Проходя мимо двери Петра Петровича, она услышала тихую, но пронзительно печальную мелодию. Постучавшись, Зина попросила разрешения войти.
– Вы уже знаете? – поинтересовалась она у соседа. – Война началась.
– Да, услышал по радио, – сидя за инструментом, не сразу отозвался Пётр Петрович. – Началось то, чего так многие боялись.
– Вы думаете, что она продлится долго?
– Никто не знает. В любом случае война – это великое бедствие, она несет разрушение, страдание и смерть. И глуп тот, кто считает, что она не коснется его.
– Папа сказал, что через месяц-другой война закончится и что не стоит волноваться.
– Будем надеяться, что он прав. Скоро мы узнаем.
Покинув комнату Петра Петровича, девушка вернулась к себе и, опустившись за стол, притянула поближе тетрадь. На чистой странице она вывела:
«22 июня 1941 года.
Несмотря на воскресенье, библиотека была полна студентов. Но после сообщения о начале войны все устремились в институты, куда уже пришли взволнованные преподаватели. Нам сказали, что учебный процесс пока остается без изменений. Чего ждать? Пока неизвестно. Но очень тревожно».
Глава 2
25 июля 1941 года
С каждым днем напряжение в городе нарастало, подобно тяжелой туче, сгущающейся перед бурей. Группа армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала Вильгельма фон Лееба, переправившись через Двину, захватив Остров, Псков и другие ключевые пункты, неудержимо рвалась к Ленинграду, стараясь обойти город с востока и прервать его связь с Москвой. Уже тогда всем стало ясно, что война – не на пару недель. Но никто еще не мог представить, какие испытания выпадут на долю более чем двух с половиной миллионов советских граждан, оставшихся в городе в самом начале блокады Ленинграда…
– Пётр Петрович, – услышал за спиной слепой мужчина, – сегодня в Домпросвете состоится собрание. Явка обязательна. Приедет сам товарищ Галвин. Не опаздывайте!
Сборщик электроприборов обернулся на звук и, глядя в пустоту, кивнул.
– Не волнуйтесь, товарищ Маслов, я буду вовремя. Вам же известна моя пунктуальность…
– Знаю, знаю, – проговорил мастер, потрепав работника по плечу. – Это я так, к слову. Вот если бы все были такими же ответственными, как вы, то мы мигом бы выиграли войну.
Общее собрание общества слепых проводилось в большом зале, едва вместившем всех его членов. В воздухе витало напряжение, вызванное не только тревожными сводками с фронта, но и неопределенностью будущего. Внезапный приезд председателя областного и городского отделов ВОС Эдуарда Яковлевича Галвина в такое неспокойное время не сулил ничего хорошего.
– Товарищи, – начал он свою речь, когда стих гул голосов, – ни для кого не секрет, что Ленинград – крупнейший промышленный и культурный центр СССР. И именно поэтому с самого начала Великой Отечественной войны он стал стратегической целью для немецкого командования. Гитлеровские генералы понимают: захватив вторую столицу, они не только откроют себе путь к дальнейшему наступлению на северо-западе Советского Союза, но и получат контроль над Балтийским морем. Кольцо вокруг нашего любимого города сжимается. Вчера был издан приказ товарища Ворошилова о создании в Ленинграде Комиссии по оборонительным работам[33]. В нем говорится о мобилизации рабочих, служащих и колхозников для производства оборонительных работ, в частности для строительства укрепленной полосы.
– То есть вы хотите сказать, что нас отправят копать окопы? – раздался голос из зала. – Но справимся ли мы с этой задачей?
– Нет, к подобным работам привлекать не станут. Но вы понимаете, что сидеть сложа руки, когда Родина в опасности, мы не можем и не будем. Полагаю, вам это ясно.
– Но мы же работаем…
– Да, мы не сидим на шее государства и вносим свой вклад. Но сейчас нужно тоже мобилизоваться и трудиться за троих-четверых. Однако прежде всего мы обязаны подумать об эвакуации детей и стариков нашего общества. Официально всеобщая эвакуация пока не объявлена. Сейчас вывозят детей и эвакуируют предприятия вместе с рабочими, служащими и членами их семей. Наше общество также включено в план, разработанный правительственной комиссией по эвакуации. Необходимо в ближайшее время подать списки. Нас торопят: враг рвется к Октябрьской железной дороге, стремясь отрезать город.
– Да как такое возможно? – заволновались члены общества. – Наша армия, Ставка не допустят такого!
– Тише!.. Товарищи, прошу тишины! – Эдуард Яковлевич постучал стаканом по графину. – Да, вы правы. Наша героическая армия мужественно сражается с фашистскими оккупантами. Но, увы, враг силен. По сути, мы воюем со всей Европой. Пока Красная армия, опираясь на Лужский оборонительный рубеж, смогла задержать наступление немцев, а успешный контрудар советских войск в районе города Сольцы отбросил их на сорок километров, что дает нам время подготовить оборону на случай дальнейшего продвижения гитлеровцев. Впрочем, я твердо верю, что, получив по заслугам и почувствовав нашу мощь, эти шакалы уберутся с наших земель.
Собрание затянулось надолго. Были составлены эвакуационные списки, намечен план дальнейшей работы и многое другое. Когда наконец Пётр Петрович вернулся домой, его встретили встревоженные соседи.
– Что‑то вы поздно, – увидев входящего на кухню соседа, проговорил Виктор Фёдорович. – Мы не знали, что и думать.
– Задержали на собрании в Домпросвете, – отозвался Борейков, ставя чайник на плиту и тщетно пытаясь зажечь газ дрожащими руками.
– Давайте я помогу, – предложила Вера Дмитриевна. – Вижу, вы чем‑то взволнованы.
– Не надо, – насупился Пётр Петрович, не любивший, когда подчеркивали его немощность. – Я справлюсь.
– Да я не хотела обидеть вас… просто помочь. Вы устали, чем‑то встревожены.
– Что‑то произошло? – поинтересовался глава семейства. – На вас лица нет.
– Нет-нет, все в порядке, – уступив соседке, проговорил Борейков.
Он подошел к стулу и, отодвинув его немного в сторону от стола, осторожно сел.
– Просто предложили эвакуироваться сегодня… Сказали, что по состоянию здоровья я подхожу. А я не знаю. Многие согласились, движимые страхом перед неизвестностью.
– Эвакуироваться? – хмыкнул Виктор Фёдорович. – Нам тоже предлагали увезти архив и уехать вместе с ним. Но мы решили остаться. Не верю я, что немцы войдут в Ленинград. Никогда еще вражеская нога не ступала в город Великого Петра, и сейчас этого не произойдет.
– Вот и я так подумал, поэтому отказался. Останусь в городе и буду помогать. Многие из нас тоже решили остаться и бороться наравне со всеми, если придется.
– Но чем и как? – всплеснула руками Вера Дмитриевна, но, заметив тень страдания, скользнувшую по лицу соседа, тотчас же добавила: – Ой… я, похоже, лишнее сказала. Простите, не со зла.
– Все верно вы говорите, – печально произнес Пётр Петрович. – Что можем мы, слепые, принести обществу? На нас всегда смотрят либо с сожалением, либо с презрением. Хорошо, что мы этого не видим… не замечаем этих косых взглядов. Но вот голоса… мы различаем с поразительной ясностью. И мы знаем, о чем шепчутся за нашими спинами.
– Ой, да не обращайте внимания на слова моей жены, – попытался успокоить соседа Виктор Фёдорович. – Вы же знаете, у этих женщин язык без костей. Сначала говорят, а потом думают.
– Но Вера Дмитриевна права, – пожал плечами товарищ Борейков, встав со стула. – На что мы годимся?
Он взял чайник и побрел шаркающей походкой в свою комнату.
– Пессимизм – нелучший советчик, – сказал вслед товарищ Павлов. – Вы и сами знаете, что незрячие люди – часть нашего социалистического общества, они вносят свой посильный вклад. Уверен, что вам дали какое‑то задание, с которым вы обязательно справитесь.
Ничего не ответив, Пётр Петрович вошел в свою комнату и закрыл дверь. Оказавшись наедине с самим собой, он горестно вздохнул. В который раз он проклинал день, сыгравший с ним такую злую шутку.
Глава 3
Встав рано утром, Зина соскользнула с постели и поспешила к висевшему на стене календарю. Оторвав листок, она бросила взгляд на обнажившееся число и печально произнесла:
– Последний день лета. А что нам готовит осень? Скорбь или радость?
Девушка с тоской поглядела на листок, который держала в руке. Если еще недавно теплилась надежда на скорый конец войны, то теперь она исчезла.
Зиночка шагнула к столу и, открыв дневник, вывела на странице дневника:
«31 августа 1941 года. Вчера получили хлебные и продуктовые карточки на сентябрь, а нам, студентам, выдали пропуска в столовую. Мы с мамой, папой относимся ко второй категории, поэтому положено по 400 граммов хлеба в день, а Тая – к третьей, ей, увы, всего 300. По карточкам будем получать сахар, крупу и растительное масло. А что, если мы потеряем их? Страшно даже представить!
Наша столовая стала госпиталем, поэтому мы теперь будем ходить в бывший ресторан на Невском, я там раньше не бывала. Вообще напряжение и тревога витают в воздухе. Вчера сообщили, что занятия в университете будут короткими, так как многие студенты ушли либо добровольцами на фронт, либо рабочими на заводы, либо укреплять оборону. Мы со Светой записались в команду МПВО. Будем ходить с ней на дежурство, защищать наш любимый город. Нас обещали обучить способам борьбы с зажигательными бомбами, пожарами, химическим нападением и оказанию первой медицинской помощи.