Глава 5.У вождей заместителей не бывает
В кабинете губернатора Черных Грязей собрались самые близкие партийцы.
— Ну что, — обвел орлиным взором Вольфрамович свою рать. — Как самочувствие? Что показал первый месяц власти? Домой в Москву не хочется? К девочкам от Версаче…
— Все, что здесь пока происходит, — форменный саботаж! — воскликнул Конрад Карлович, который получил от вождя должность советника губернатора по общим вопросам. — Местные хихикают над нами, считают нас идиотами. Фактически ни одно наше указание не исполняется. Даже служебную квартиру для меня не освобождают, живу в гостинице как бомж.
— Бомжи живут на вокзалах, — заметил Семаго, — а в остальном наш ветеран Конрад Карлович прав — на местном празднике жизни мы пока чужие. Что предлагаете делать, уважаемое собрание?
— Надо всех их поснимать к чертовой матери! — заорал Конрад Карлович — Всех до единого. Издеваются, сволочи… Даже служебную квартиру не освобождают, живу в гостинице с тараканами.
— Ну поснимаете вы всех, а кем заменим? — возразил Александр Михайлович Чеховский. — Местные знают хозяйство, а мы с вами его не знаем.
— Какое они знают хозяйство? — заорал Карлович. — Не смешите мои ботинки. Как тащить деньги из бюджета, они знают. Служебную квартиру не освобождают, сволочи.
«Какой молодец старик, — отметил про себя Семаго, — голос подает. Моя школа!»
— Вы надоели со своей служебной квартирой, — ответил Чеховский. — Нам незачем слушать про вашу квартиру.
— Повежливее, любезный, — сорвался Карлович.
— Не называйте меня любезным, я не халдей.
Семаго улыбался. Ему нравилось, когда подчиненные ругались при нем. Затем он взял слово.
— По большому счету, вы оба правы, но по тому же счету вы оба не правы. Прав наш верховный визирь Конрад Карлович, что нас здесь бортуют. И действительно надо что-то делать. Но полностью ломать аппарат нельзя, ибо аппарат — это инструмент, а инструментом надо уметь пользоваться. Бюрократия будет служить любому, кто ее правильно поймет. Изнутри поймет. — Вождь добавил металла в голосе. — Мы должны не разгонять их, а заставить работать на нас, перевербовать. Для этого нужно сначала испугать. Для испуга делается показательная порка. Мы должны прилюдно порвать человека, которого местная бюрократия считает сильным. В стране, где сорок миллионов за последние сорок лет прошли через тюрьмы, знают, что авторитетом можно стать, только публично сломав своих конкурентов, оторвав им башку. Кому мы оторвем башку здесь, в Черных Грязях? Кто первая жертва аборта?
— Пришибенко, — закричал Вова Сокол.
— Мысль в общем здравая, — оценил Семаго, — но проблема в том, что Пришибенко сегодня не играет никакой роли, он человек из истории, и чиновники уже не считают его фигурой. Нужно долбануть матерого, кого сейчас ненавидят и боятся. Неужели здесь нет местного Чубайса? Не верю…
— Есть, — включился в разговор Алексей по кличке Берия. — Такой человек есть. Это коммерсант по фамилии Кислярский. Он владеет тут самым крупным сахарным заводом.
— Не только заводом, — подхватил Конрад Карлович. — У него еще гостиница «Интурист», строительная фирма, магазины… Кислярского действительно боятся.
— И не любят, — добавил Алексей. — Он не местный, гражданин четырех стран. И ловко так все захватил, пользуясь местной ленью. Держится в тени.
— Значит, Кислярский, — задумчиво произнес вождь после паузы. Фамилия для акта устрашения подходящая. К тому же сахарный завод нам пригодится — деньги революции нужны. Предлагаю обсудить план операции.
В назначенное время г-н Кислярский вошел в кабинет Семаго.
— Здравствуйте, много слышал о вас, — начал Вольфрамович, пожав руку.
— Я тоже, — сладко улыбнулся Кислярский.
— Прекрасно, значит, нам не придется терять время на церемонии. Хочу представить вам моих боевых товарищей.
Семаго кивнул на стол, за которым восседали с мрачным видом партийцы.
— Конрад Карлович — шеф партийной службы безопасности, он же по совместительству вице-губернатор. Чеховский Александр Михайлович — шеф партийной разведки. Алексей по кличке Берия, руководит атомным проектом партии.
— Атомным?.. — воскликнул Кислярский.
— Да, атомным, — строго повторил вождь. — Саша Героин. По кличке понятно, за что отвечает. И наконец Вова Сокол, начальник партийной тюрьмы.
Сытая физиономия Кислярского покрылась первым потом. Он явно занервничал, предчувствуя недоброе. И не ошибся.
— Мы пригласили вас сегодня, чтобы предложить вам два варианта на выбор.
— Я слушаю вас, — тихо произнес коммерсант.
— Вариант первый. Начальник нашей партийной тюрьмы Вова Сокол забирает вас прямо отсюда из моего кабинета и везет во вверенное ему заведение, где вам уже подготовлено сырое размером два на три метра помещение без окон. Там он вас лично начнет бить. Вообще-то он давно не бил заключенных лично, у него высокий статус. Но, учитывая наше внимание к вам, он будет бить вас именно лично, никому не передоверяя столь важное дело.
В этот момент Вова Сокол заржал как конь. Остальные партийцы согласно сценарию напряженно молчали. У Кислярского затряслись губы.
— …После этого Вова Сокол сорвет с вас ваш дорогой костюм. Костюм, кстати, от Мюглер?
— Да, — с ужасом отвечал собеседник.
— Видите, как я сразу понял. Хороший костюм, очень хороший, жалко рвать.
— У пчелки жалко, — загоготал Вова Сокол.
— Правильно. Первую ночь вы переночуете абсолютно голым на цементном полу, и на следующий день уже другие люди, не сам Вова, будут вас опять… что делать… правильно… бить. И никаких адвокатов. Забудьте эти гнилые пережитки капитализма. И в принципе, вас никто не видел. Кто вас видел? Никто. Нас спросят: когда вы в последний раз видели Кислярского? Мы скажем: не видели мы никакого Кислярского. Зачем он нам нужен, этот Кислярский? Мы не можем следить за каждым Кислярским в нашей стране, ибо все Кислярские рано или поздно уезжают в Израиль. Нас спросят: где Кислярский? Мы скажем: отстаньте, наверное, в Израиль сбежал. Вы думаете, моя секретарша вспомнит, что вы ко мне приходили? Никогда в жизни. Думаете, милиционер на входе вспомнит? Никогда. Он вообще ничего не помнит, кроме фамилии начальника.
Кислярский неожиданно побежал к двери. Он почти потерял контроль над собой. Но, увы, дверь оказалась заперта.
Хозяин самого большого сахарного завода в губернии Черные Грязи напрасно тряс ручку массивной двери.
— Подождите, — властно сказал вождь, — вы же еще не услышали нашего второго варианта. Как можно уйти, не услышав нашего второго варианта! А вариант этот следующий. В моей приемной сейчас сидят юрист и нотариус со всеми необходимыми бумагами, а также два молодых коммерсанта, много лет надежно связанных с партией почти семейными узами. Сейчас все вместе они заходят и покупают вашу долю в сахарном заводе и в гостинице «Интурист». Мы подписываем документы, пьем шампанское в честь сделки. Все, естественно, снимается на камеру, чтобы недоброжелатели не обвинили нас в оказании давления. Потом вы спокойно едете домой. Я, правда, думаю, что после этого вы покинете губернию, но это дело сугубо личное, я здесь в ваши планы не вмешиваюсь. Хочу сразу предупредить, что наши предприниматели — люди небогатые и пока не могут заплатить большие деньги. Через какое-то время, может, разбогатеют и тогда заплатят настоящую цену, а теперь… дадут тысяч пять долларов и то не сразу.
— Послушайте, но это… — Кислярский осекся, подыскивая нужное слово, — но это… мало.
— Торг здесь неуместен, — решительно заявил Конрад Карлович.
«Ай молодец, — отметил про себя Семаго. — Прямо Немирович-Данченко».
Кислярский прекратил торг и почему-то выбрал второй вариант.
Как и обещал вождь, немедленно ворвались в кабинет молодые предприниматели, которым когда-то Семаго помог получить торговые точки во Дворце спорта, юрист, нотариус и парень с видеокамерой и фотоаппаратом. Церемония заняла не более двадцати минут.
— Побольше улыбайтесь, — шептал на ухо Кислярскому Семаго, — камера это любит. Видеокамера, — подчеркнул он многозначительно.
После распития бутылки шампанского за успешную сделку Кислярский вылетел из здания администрации со скоростью света. Он не чувствовал ног, а его тучное тело потеряло вес. Он не сел в свой «Мерседес», а поскакал по улице. Где-то метров через пятьсот-семьсот Черногрязский олигарх остановился и, озираясь по сторонам, купил мороженое в киоске и прямо у киоска его съел.
…Вождь сидел у себя за письменным столом, когда позвонил взволнованный Вова Сокол.
— Шеф, — кричал он в трубку, — этот козел собирает через час пресс-конференцию. По радио только сейчас передали. Говорит, расскажет о беспределе новой администрации.
— Что за козел? Выражайтесь культурно. Совершенно невозможно — вся страна на фене разговаривает. Осваивайте интеллигентный русский язык — язык Пушкина, Толстого, Паустовского.
— Ну Кислярский…
— Без ну… Говорите нормально. Господин Кислярский, мол, испытывает судьбу, играет с огнем, ходит по тонкому льду. Вот так надо изъясняться. Пресс-конференцию решил собрать? Где?
— В Доме офицеров.
— Очень хорошо. Гражданин Кислярский вместо нас проводит рекламную кампанию новой администрации. После его рассказов нас реально начнут здесь бояться. Если мы сами будем рассказывать, какие мы страшные, в это никто не поверит. Скажут — блефуют. А Кислярскому поверят — его тут хорошо знают.
— Так что же делать? — спрашивал Вова Сокол.
— Ничего. Радоваться, что в стране много дураков и, стало быть, с каждым новым дураком наши шансы увеличиваются.
Кислярский действительно собрал пресс-конференцию в Доме офицеров. Людей в зале было очень много — даже мест всем не хватило. Журналисты ждали жареных фактов. Кислярский нервничал, потел, невнятно и долго пояснял. Суть дела он раскрыть побоялся, а все время говорил о беспределе, о давлении на предпринимателей, об угрозе бизнесу. В самый разгар мероприятия в зале появился красавец Вова Сокол в белом костюме и с безупречным пробором на башке. Вова проследовал прямо на сцену, с мобильным телефоном в руках. Увидев Сокола, Кислярский на мгновение онемел, ему даже показалось, что у Вовы пистолет, который сейчас выстрелит.