— На, — сказал представитель партии, протягивая мобильник, — поговори: важная тема.
— Вы что, не видите… у меня пресс-конференция, — шепотом сказал олигарх.
— Даже если у тебя эрекция, все равно поговори.
Кислярский потной рукой сжал телефон и услышал голос, который впоследствии не мог забыть.
— Какой вы странный человек. Вы все-таки упорно выбираете вариант номер один, — говорил вождь.
— Я… я, — мычал Кислярский, — я ничего не выбираю.
— У меня есть знакомый биатлонист. Парень сидит без работы. Не найдется у вас какой-нибудь работенки для него? Жалко парня. Ничего в жизни не умеет делать. Только стрелять и убегать. Не возьмете?
— Какой биатлонист? При чем тут биатлонист? Я не понимаю, — шептал Кислярский.
— Ладно, придется мне его трудоустраивать. Начнем с небольшого поручения, потом возьмем в штат. Если, конечно, покажет себя.
— Зачем вы говорите со мной о биатлонисте? При чем тут биатлонист?
— Что значит при чем! — орал вождь. — У меня знакомый биатлонист. Отличный парень. Без денег сидит. Я же не могу его бросить. У него семья, двое детей, куда я его дену. Вы его к себе не берете, значит, я возьму. Я же не допущу, чтобы он с голоду помирал.
— Чушь какая-то, — произнес Кислярский, отдавая мобильный телефон гонцу.
Он неожиданно вскочил и, бормоча себе под нос что-то вроде «Мне надо… срочно», покинул пресс-конференцию. Кислярский не просто убежал с пресс-конференции, он уехал из губернии. Миновав на дороге красочное панно с надписью «Черногрязская область», Кислярский перекрестился, на радостях дал гаишнику сто долларов и поскакал на бешеной скорости в сторону Первопрестольной. Там, среди миллионов довольно деловых людей, он рассчитывал надежно затеряться.
В то время, когда поруганный олигарх маниакально двигался по направлению к Москве, в приемную Семаго пришел Александр Михайлович Чеховский. Он чуть расправил с помощью расчесочки свои пышные брови и шагнул в кабинет начальника. Вождь был немножко расслаблен, галстук у него болтался. В кабинете еще присутствовали молодые предприниматели, осчастливленные сахарным заводиком Кислярского. На столе лежал кейс.
— Я хотел бы доложить, — начал Чеховский.
— Не надо докладов. Все доклады потом. Идите лучше сюда.
Семаго подвел Александра Михайловича к кейсу и открыл его. Кейс оказался туго набит пачками американских денег.
— Ах, какой запах, — принюхался вождь, — свеженький… Вчера из Вашингтона. Здесь миллион…
Александр Михайлович потрясенно молчал. Он никогда не видел таких денег. Впрочем, сумм в десять раз меньше он не видел тоже.
— Посчитайте их, — сказал Семаго. — Давайте, давайте. Возьмите в руки и посчитайте. Что смотрите на меня, посчитайте наши партийные доходы!
Чеховский стоял как парализованный.
— Что, не можете даже посчитать, — не унимался вождь. — Им уже лень считать. Они не только заработать не могут, но и посчитать не в состоянии. Посмотрите, как это делается.
Вольфрамович схватил пачку и принялся подсчитывать.
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Красавцы какие… А запах! Понюхайте, Александр Михайлович. А поверхность у баксов такая ребристая… интересная поверхность. Так, двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три… А вот вы, Александр Михайлович, возьмете пару таких бумажек, причем вонючих, с кавказских рынков, от пропахших потом палаточников, и радуетесь. Признайтесь, радуетесь? Вонючим, бэушным долларам радуетесь? Полученным от конченых говнюков долларам радуетесь? Знаю, радуетесь. Потому что вы, Александр Михайлович, мелкий человек. Смешной, мелкий, убогий, ничтожный человек. Вы взяточник, Александр Михайлович. Мелкий, мельчайший взяточник. Вы никогда не сможете мыслить масштабно, глобально. Но вы можете быть всегда с партией и тогда, только тогда вы получите шанс. Идите.
В глазах Чеховского стояли слезы. Не проронив ни звука, он вышел. Семаго закрыл кейс и поставил его под письменный стол.
После операции с Кислярским вес новой администрации вырос. Ее почти перестали ругать в местных газетах. Чиновники прекратили шутить в курилке насчет губернатора. Притихли бизнесмены в ожидании неприятностей. Евреи, понятное дело, стали ждать всплесков антисемитизма, мусульмане — облав на рынках, криминал — преследований со стороны чекистов, русские мужики — повышения цен на водку, пенсионеры — задержек с выплатами пенсий. Единственное, чего не ждали от новой администрации, так это детских пособий — их и раньше никогда не выплачивали.
Помимо ударов по олигарху, Семаго принялся воспитывать тех представителей старой администрации имени Пришибенко, которых он оставил на службе. Вообще вождь не торопился с заменой людей, понимая, что партийцы еще слабы, чтобы грамотно верховодить областью. Учить жить «буржуазных специалистов», доставшихся от Пришибенко, вождь стал как всегда нестандартно. Например, распорядился вынести из кабинета вице-губернатора Морисова большой аквариум с рыбками. Дело в том, что Морисов отличался большой любовью к аквариумам. У него везде — на квартире, даче, в кабинете — были рыбки. Эту слабость знала вся область. И когда рано утром из здания администрации двое работяг выносили вице-губернаторский аквариум, чиновники перепугались — не арестовали ли самого Морисова. Оказалось, не арестовали, но аквариум забрали и передали в детский дом. Ходили слухи, что возбужденный Морисов бегал к губернатору, но выскочил от него еще в большем возбуждении. «В бюджете не предусмотрено денег на рыбок, — холодно сказал Морисову вождь. — Кстати, и на птичек тоже». Заму Люлькину Семаго перестал за казенный счет оплачивать мобильный телефон. «Как так, — пробовал возмущаться Люлькин, — я же не с любовницами болтаю, я по работе разговариваю». — «Руководитель, который не может сам заплатить за мобильный телефон, вызывает у меня подозрение, — сказал ему вождь. — Не заработать на мобильный телефон на вашей должности значит быть круглым дураком. А круглые дураки профнепригодны для работы со мной». Люлькин обмяк, профнепригодным он быть не захотел.
Еще Вольфрамович отличился мощной речугой, которую толкнул в прямом эфире местного телеканала. Спич напугал черногрязцев лишь чуть-чуть меньше, чем сталинский приказ «Ни шагу назад» и павловское изъятие сторублевок. Дело было при вручении золотых медалей выпускникам школ. Мероприятие обставили чрезвычайно торжественно — с оркестрами, слезами счастья родителей и, конечно, под телекамеры. Губернатор начал свое выступление с воспоминаний детства — о матушке и отце Вольфраме, открывшем один из элементов таблицы Менделеева и воспитавшем достойных учеников — Королева и Курчатова. Потом вождь вспомнил о своей трогательной детской дружбе с Анатолием Карповым — будущим шахматным королем. Правда, здесь Семаго слегка запутался — сначала сказал, что играл он с маленьким Карповым в лапту во дворе в Челябинске, а спустя две минуты уже упоминался Свердловск. Но, в принципе, никто на это не обратил внимания. По крайней мере, вида не подал. Затем вождя понесло уже в историю государств и цивилизаций. Вот тут началось самое интересное.
— В любом учебнике вы прочитаете, что славяне селились в устьях рек. И это считается хорошо. На самом деле это глупо. Чудаки были наши предки.
Нормальные люди селились у теплых морей. Там хорошо, тепло, там мореходство, торговля, обмен, вина, морепродукты, креветки, лобстеры. Там йодистые соединения, дико полезные для здоровья. Самые мощные цивилизации возникали у теплых морей и океанов. А мы осушаем болота и осваиваем Север. Зачем мы осваиваем Север? Губим людей, вместо того чтобы делать там только вахтовые поселки. Полетел туда как на космическую станцию и вернулся. Двигаться надо на юг, где тепло. Вот Петр I потянул нас на север, к холодному Балтийскому морю. Разгромил великую шведскую империю. Зачем разгромил? Кому мешали шведы? Тихие, забитые, тормознутые люди эти шведы. Кому они мешали? Только англичанам, у которых у самих была империя. И англичане русскими руками разгромили конкурентов-шведов. Поэтому англичане любят Петра, даже памятник они ему в Лондоне поставили. Мне они памятник поставили? Нет, ибо меня они боятся. Петр в итоге сработал на англичан, а надо было стравить англичан и шведов и ослабить и тех, и других, но для этого надо иметь интеллект. Мой интеллект. А не шастать по полковым прачкам. А Петербург? Кому он нужен? Город на костях и болотах. Постоянно туман… Погода отвратительная… Проклятые англичане… А публика вокруг Петра! Сплошь шпионы. Возьмите этого… Лефорта. Чем он занимался, этот Лефорт? На кого работал, сволочь?
Далее вождь помянул добрым словом царицу Екатерину II, назвав ее «неглупой немкой, отвоевавшей Крым». Николая II отругал за излишнюю любовь к жене и дочкам и ненужные для России войны с Германией и Японией. «А революционеров надо было, мерзавцев, повесить еще в 1905 году и никаких конституций», — четко заявил Семаго. Сталина он в общем похвалил за то, что тот захватил полмира и чуть было американцев не достал в Корее. «Хитрый был грузин, — загадочно заключил Семаго и добавил: — Один грузин накопил богатство, а другой грузин — Шеварднадзе — пустил его по ветру. Вся советская история — разборка между грузинскими авторитетами. Всеми этими Бериями, Сталиными, Орджоникидзе, Шеварднадзе…»
Коснувшись современности, вождь перешел на полуматерные ругательства, чем вызвал искреннее понимание аудитории.
Закончил свою историческую речь вождь исторической фразой: «Дружба может быть только между людьми, а между государствами и политиками может быть только конкуренция».
Присутствующие и телезрители еще долго переваривали. А один лысый дядька в сером костюмчике старого советского покроя с пафосом произнес:
— М-да, пора в учебники правку вносить. Устарели учебники…
Семаго тут же среагировал:
— Кто сказал, устарели учебники?
— Я сказал, — испуганно после тяжелой паузы ответил дядька.
— Вы кто такой? — сурово спросил Вольфрамович.
— Редькин, — голос дядьки дрожал. — Зам председателя комитета по образованию областной администрации.