— Можно нажить сильных врагов, — произнес Владимир Вольфрамович вслух.
Тут он заметил, что дворник уже давно о чем-то горячо говорит. Оказывается, дворник предался воспоминаниям о своем собутыльнике — швейцаре из «Метрополя».
— Гаишник ему честь отдавал… Приходишь к нему, положим, буду говорить, на Новый год с поздравлением — трешку дает… На Пасху, положим, буду говорить, еще трешку. Да, положим, в день рождения поздравляешь… Ну вот одних поздравительных за год рублей пятнадцать и набежит. На медаль даже обещался меня представить. «Я, говорит, хочу, чтобы дворник у нас с медалью был». Так и говорил: «Ты, Тихон, считай себя уже с медалью»…
— Ну и что, дали?
— Ты погоди… «Нам, говорит, дворника без медали не надо». В Верховный Совет ходил за медалью. У него там знакомые были. Ну, в первый раз, буду говорить, не вышло. Чиновники не захотели. «Брежнев, говорят, в заграницу уехал, сейчас невозможно». Приказал он мне ждать. «Ты, говорит, Тихон, жди, без медали не будешь».
— А твоего дружка что, посадили? — неожиданно спросил Владимир.
— Никто не сажал. Сам уехал. Что ему тут с дураками делать?.. А теперь медали за дворницкую службу дают?
— Дают. Могу тебе выхлопотать.
Дворник с уважением посмотрел на Семаго.
— Мне без медали нельзя. У меня служба такая.
— Куда ж твой приятель уехал?
— А кто его знает? Люди говорили, в Париж уехал.
— А!.. Белые акации, цветы эмиграции. Он, значит, эмигрант?
— Сам ты эмигрант… В Париж, люди говорят, уехал. А теперь партия сидит… Их хоть каждый день поздравляй — гривенника не получишь. А важные какие! В подъезде грязь, вонь, а они партия… Говорили мне, убирайся в подъезде, мы тебе заплатим. Как же, жди… заплатили. Веришь, полгода за так убирал… И каждый день обещают.
— Кто у них там главный?
— Черт их разберет. По-моему, у них нет главного. Если б у них был главный, то за подъезд бы заплатили. Вот раньше в партии был главный, и попробуй рабочему человеку его зарплату не отдать. Было раньше такое, чтоб зарплату не давали? — дворник распалялся все больше. — Ты, положим, буду говорить, начальник… Воруешь воруй, но народу отдай положенное. Наш народ тихий, просит только положенное, сверху ничего не просит… Но если ты этого, буду говорить, не даешь, значит, ты не партия, а дерьмо. Ходит этот седой Конрад Карлович из партии, а что ходит… Зато вид умный, при галстуке… Профессор кислых щей. Второй — Чеховский Александр Михайлович… не просто там, а Александр Михайлович, барин такой… Бороду причешет, идет, ног под собой не чует. Я им говорю: «Сортир почините, черти». Они: «Это не наше дело, это ваше — ЖЭК, РЭУ там…» Я им говорю: «Ну и сидите с поломанным унитазом». Они и сидят. Ребята еще там двое есть — Леша и Саша, — на автобусике таком японском катаются. Маленький такой автобусик, красивенький. Этим тоже на унитаз наплевать, они свои дела крутят. А какие дела? Вот у тебя есть автобус японский? Вот… И у меня нет. А я сколько на дворницкой службе! Столько не живут. И на велосипед не скопил. А у них автобус. А за подъезд все равно не платят.
В этот момент над дверью задергался ржавый звонок. Дворник, кряхтя, поплелся к двери, открыл ее и в сильнейшем замешательстве отступил. На верхней ступеньке стоял седой гражданин в костюме старого покроя, но еще довольно аккуратном. Галстук на нем стоил марок семь, но удачно сочетался с металлической заколкой марок за пять.
— О, какие люди… и без охраны! — страстно замычал Тихон. — Партия пришла, молочка принесла. Конрад Карлович, проходи, дорогой, гостем будешь.
Конрад Карлович, смущенный присутствием в дворницкой постороннего, голые фиолетовые ступни которого только сейчас увидел из-за края стола, смутился и хотел было бежать, но Владимир Вольфрамович живо вскочил и низко склонился перед Конрадом Карловичем.
— У нас хотя и не Женева, но милости просим к нашему шалашу.
— Здравствуйте, — вынужден был сказать Конрад Карлович. Он был страшно напряжен. — При чем тут Женева?
— Как при чем! — воскликнул Семаго. — Конгресс европейских партий будет именно в Женеве. Собираетесь туда?
— Нет, — испугался Конрад Карлович.
Благородный нос Семаго явственно чуял запах
жареного. Собеседник проигрывал ему. Наступление срочно надо было развивать.
— Почему? Неужели серьезные международные связи повредят партии?
— Ну, тут надо разобраться…
— Пока Сталин разбирался, Минск взяли на пятый день. Надо упреждать события, а не плестись в хвосте. Они еще не успели договориться насчет конгресса, а мы уже в Женеве занимаем места в — Простите, а кто вы такой? — нервно поинтересовался седой.
— Моя фамилия Семаго. Может, слыхали?
— Не слышал.
— Ну да, откуда же политическому деятелю может быть известно имя Владимира Семаго? Директор-распорядитель программы «Взгляд». Слышали такую программу?
— Слышал, — почти крикнул Конрад Карлович, находящийся уже на грани сумасшествия.
— Почему не спрашиваете, какой повод привел меня в этот весьма скромный офис господина Тихона? Скажу честно: сюжет получится очень занимательный. Политическая партия, которая обещает улучшить жизнь целому народу, обманывает одного честного труженика, не выплачивая ему вот уже полгода зарплату. Как вам сюжет?
— Это надо еще посмотреть, за что платить, — заверещал Конрад Карлович. — Сегодня к нам приходил иностранный журналист, дверь открыл в подъезд и ногой попал в собачьи какашки. За что же платить?
Тут уже ввязался в разговор дворник.
— За что платить? А зимой слякоть, а ваши только мусор бросают… А ремонт шел, сколько я вытаскивал!
— Ремонт не мы делали.
— Не вы делали. А платить вы обещали или не вы?
— Мы обещали доплачивать, а не платить. Но за собачьи какашки мы платить не собираемся.
Дворник уже был готов изложить свое мнение о партии, Конраде Карловиче, его маме и других родственниках в полном, не урезанном виде и даже подкрепить речь активными мероприятиями, но Семаго не дал ему слова.
— Тише, граждане! — сказал великий комбинатор. — Мы все являемся свидетелями постыднейшей сцены. Унижение маленького человека всегда было элементом советской системы. Мы думали, что с приходом демократии этому будет положен конец. Мы надеялись, что новые политики откажутся от этого раз и навсегда. А что же мы видим на практике? Полное пренебрежение интересами людей. Господин Тихон, который только и занят тем, что обслуживает вас и ваших коллег, долгие месяцы не получает законного вознаграждения за свой труд. Ему не на что купить хлеб, от него ушла жена, он умирает…
Тихон пытался было что-то возразить, но опять же не смог.
— …в то время как вы, политики, купаетесь в роскоши, ездите на конгрессы в Женевы, питаетесь в лучших ресторанах…
Здесь уже Конрад Карлович хотел что-то вякнуть, но тоже не получилось. Семаго продолжал наносить удары.
— …К вашим услугам лучшие автомобили, современные здания, самые красивые девушки. Вы устали от дач за зеленым забором и черной икры. А господину Тихону жить вечно в дворницкой без зарплаты. Завтра об этом мы сделаем репортаж, и миллионы людей в стране задумаются. Пусть задумаются о том, что кто-то может позволить себе полгода не платить за газ и электроэнергию и не бояться никаких санкций. Потому что одним позволено в этой стране все, а другим ничего. Потому что одни в этой стране вечные хозяева, а другие — вечные рабы.
— Мы не платим по объективным причинам. У нас сейчас нет денег, — заявил Конрад Карлович.
— У женщин раз в месяц бывают объективные причины, — рявкнул Семаго и строго добавил: — Платите деньги, иначе я ославлю вас на всю Россию. Кстати, дайте телефончик журналиста, который попал сегодня в собачье дерьмо. Я хочу взять у него интервью.
— Зачем? Не надо… — окончательно сломался Конрад Карлович. — Мы заплатим.
— Послушайте, любезный. Вы, случайно, не служили раньше ответственным работником КПСС?
— Я был освобожденным секретарем партийной организации.
— Партийной организации Комитета государственной безопасности? — Семаго посмотрел в глаза собеседнику.
— Нет… Нет! — закричал тот. — Большого издательства.
— Узнаю стиль и методы мелкой номенклатуры. Слова, пустые обещания, туманные намеки. Дайте денег для ветерана тыла! — заорал Семаго. — Сколько наличных с собой?
— Хорошо, я заплачу… Не все, конечно. Из своих денег. Я вынужден из своих. На счету сейчас пусто. Но я вас попрошу не делать никаких репортажей.
— Это что, подкуп? За святые деньги господина Тихона вы еще хотите меня подкупить? Не получится. Денег не хватит.
— Не получится! — зачем-то крикнул Тихон, до того с изумлением наблюдавший борьбу своего недавнего знакомого за его, тихоновские интересы. Впрочем, вступление дворника было к месту: он как бы открыл второй фронт.
— Попрошу внести требуемую сумму, — сухо сказал Владимир Вольфрамович.
— Да, — подхватил дворник.
Конрад Карлович пожалел, что пришел сегодня в дворницкую из-за этих идиотских собачьих испражнений. В конце концов, пусть бы себе лежали, когда-нибудь ведь их бы убрали.
Он вытащил бумажник, долго пересчитывал деньги, наконец протянул рваные бумажки Семаго.
— Вы пошлый человек, — сказал Вольфрамович. — Вы хотите потом рассказывать, что лично давали руководителю программы «Взгляд». Запомните, я из чужих рук деньги не беру. Господин Тихон, проведите инкассацию.
Тихон не знал, что такое «инкассация», но по тону командора и по смыслу ситуации безошибочно понял, что сумму надо забирать. Он сделал это быстро и легко.
— Пересчитайте. Все ли на месте? — приказал Семаго.
Тихон пересчитал.
— А за последний месяц? — спросил он.
— За последний месяц потом… — отозвался партийный деятель. — У меня с собой нет столько… Я же не знал.
Тихон хотел пуститься в атаку, но Семаго неожиданно смилостивился.
— Ладно, остатки в другой раз. Ведь Конрад Карлович не кассир, а видный руководитель. Кстати, на одну секунду…